Tanger
Шрифт:
— Она так и сказала: это пьеса, пьеса, уверяю вас, это пьеса!
— Радушевская?
— Да, я от ее имени отдал «Крик слона» в журнал «Драматургия», позвони им.
— Бесполезно. Отказали десять театров и два журнала… Как там погода в Переделкино?
— Анварик, я уже забываюсь, я заговариваться начал, я ничего не соображаю… Что? Если человек говорит одно, думает другое, делает третье, то твоя личность размывается, Анвар. Глубинных отношений у тебя ни с кем не было. Никому ты не нужен!
Невероятно красивая и такая женская в этой
— Никакой свободе я не мешал… Потом натаскал каких-то шлюх к весне, к лету — блядь. Затянул ты меня уже в одно дело и тянешь в другое.
— А кто?! Манту марэ! Ты, ты первый полез ко мне в трусы на квартире полковника!
— Я не лез к тебе в трусы!
— Да же… Значит, это я к вам залез, Алексей Серафимович?!
Я вдруг почувствовал, что это «Алексей Серафимович» отрезвило и отодвинуло нас, стало неловко друг перед другом. Этот странный гипнотический кокон, в котором мы были, начал разрушаться.
— Да, ты, Анвар! Во мне никогда такого не было. Что ты сделал со мной, я и представить себе не мог такого. Я думал, что тебе это нужно.
— Мне? А я думал — тебе. Вот и отымели друг друга.
— Боже, такого бессилия я не испытывал ни перед кем! Все пять лет я только и делал, что думал о тебе, устал думать о тебе, я схожу с ума.
— Это ты предал нашу дружбу с самого начала, когда полез в трусы!
Он закашлял, задергался в этих своих лающих рыданиях.
— Ну вот, блядь, заплачь, заплачь еще здесь!
— Как ты так можешь, Анвар? Я брезгую тобой, ты и с ними, и со мной… ты спишь со слонихой, не хочешь меня… не хочешь меня проводить в наше Переделкино… ты подаешь мне при встрече всего два пальца… ты идешь к слонихе, Анварик!
И я вздохнул. Мне легче стало от этого перелома. Это вино прояснило мои мозги, и я вдруг почувствовал, что меня укоряет и мучает не преданный литературе, умудренный опытом человек, сейчас в нем говорила и страдала обычная, озабоченная женщина.
— Ан… Ан… Анваринька, — заклинал он словно пьяный. — Вспомни, как я спешил к тебе, как таскал тяжелую картошку. Лишь бы не обременить тебя ничем, лишь бы ты писал.
Как же мне хотелось расплатиться с ним за весь тот год, за эту картошку. Достать пачку долларов и прямо тут же расплатиться до копейки. Ах, деньги! Именно с ним, Серафимычем, я с особой силой чувствовал себя нищим и безродным неудачником, и жизнь казалась особенно мрачной, тяжелой, безысходной.
— Варик, ты не сможешь, я…
— Не надо меня обманывать и провоцировать литературой, я знаю всё, я как Степной барон знаю всё, больше тебя и твоей Радушевской вместе взятых!
Он сидел с растерянным видом.
ПРОДАЖА АВТОМОБИЛЕЙ «РОСТЕХ» АВТО ФУРГОНЫ МАСТЕРСКИЕ
— Проводи меня, Анварик-фонарик.
— Не провожу.
—
Почему?— К женщине еду! Смазка нужна! Мне даже стыдно говорить с тобой на такие темы.
— К женщине? К этой слонихе?!
— Да будь она худее — она балериной могла бы стать!
— Хорошо, что ты еще юморить способен. Даже твоя Марусинька была лучше этой слонихи!
— Ты же потаскушкой ее называл.
— Я не мог ее так оскорбить, не выдумывай, ты нарочно злишь меня.
Мы замолчали.
— Что такое манту марэ? — спокойно спросил он.
— Убейте меня, по-цыгански.
И вдруг он заспешил, засобирался.
— Все будет по-другому. Мы до чего-то договоримся. Поедем на речку, за водой, на нашем бревнышке посидим.
От его липкого насилия и раздражения я начал задыхаться, я почувствовал эту запирающую меня грань.
— Если… я… с тобой… пойду… то возле метро бля… как погебу… побегу бля… от тебя… ка-ак побегу…
— Анварик, Анварик, мне надо собраться. У меня же деньги. У меня пять миллионов офисных денег на командировку.
Я посмотрел на него и вокруг. Он резво пошел вперед: «Проводи меня, я в улицах путаюсь. Возьми меня с собой в Переделкино». Дошли до Тверской, зашли в арку, двор какого-то театра, там за зарешеченными окнами бесшумно ссорились, махали руками, вспыхивали лицами парень с девушкой. Вышли на Малую Бронную. Из кафе яркие огни на тротуар, музыка, красивые машины, захохотала девушка…
«Что это со мной?! Боже мой, до чего я дошел, до чего опустился я. Что же мне делать»?
— А вот хуй я тебе пойду! — сказал я. — Не пойду. Смеялся над Канаевой, а вот теперь они над тобой посмеются.
— Я знал, знал, что ТЫ это скажешь.
— Вот граница, — я провел носком по асфальту. — Я ее не перейду.
И сам усмехнулся этой отчаянной детскости.
— Анваринька! — шептал он на разные лады, как безумный в толпе.
— Уходи, под машину бросайся или я брошусь… Бросайся!
Он замер, и впервые за весь вечер я вдруг увидел его осмысленный взгляд. И понял, что никогда он не исполнит ни одну из своих угроз покончить с собой.
— Все, не поеду.
— Анвар! — по-детски завопил он. — Ты же обещал, я думал, мы так хорошо посидим, как тогда на твоем дне рождения.
— Все, к Няне поеду, отстань от меня.
На переходе к метро меня задержал какой-то парень.
— А верите ли вы в бога? — нагло спросил он.
Книги в руках, круглый значок на груди.
— Нет бога на земле, кроме Аллаха и Мух-ха-мм-ед — пророк его!
— Ах, вот как, хорошо, а что бог не…
— Пошел ты на хуй! — крикнул я ему в лицо.
Он что-то восклицал.
— Пошел ты на хуй, я сказал!
Серафимыч тащил меня за рукав вниз.
— Пошли, у тебя, наверное, сегодня по гороскопу очень опасный день…
Парень еще немного пробежал за мной и отстал, хорошо, в этом своем бешенстве я мог бы задушить его и пожалеть потом об этом.
«ЭНЕРДЖАЙЗЕР» «ЭНЕРДЖАЙЗЕР»