Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник)
Шрифт:
— У меня на это нет времени. Я уже собирался сняться с якоря, когда был вынужден заняться вашим спасением. Сейчас с вами все отлично. А потому давайте придумаем план, как вас отсюда отправить.
Настороженность Кирилла и стремление как можно скорее избавиться от незваной гостьи были очевидны.
План, главное дело! Да у Алёны даже не было никакого плана, когда она приняла скоропалительное решение попасть на яхту! А уж как отсюда выбраться — тем паче!
«Сняться с якоря он намеревался», — подумала Алёна неприязненно. И увезти перстень диктатора, вернее, перстень Юлия Матвеевича, туда, где его никто и никогда не найдет! Возможно,
Алёна даже скользнула взглядом по бедрам Кирилла, словно пыталась высмотреть оные пачки паспортов в карманах его шортов. Предполагаемый le citoyen du monde при этом конвульсивно дернулся и весьма агрессивно спросил:
— Ну так что?
— Ах да, извините, — забормотала Алёна слабым голосом, — вы знаете, я так переволновалась, я вообще ничего не соображаю… какой-то кошмар… понимаете, если бы я умела плавать, я бы легко освободила вас от своего присутствия. Но вся беда в том, что плавать я совершенно не умею и просто-напросто утону, оказавшись за бортом.
— На палубе лежит ваш спасательный жилет, — спокойно сказал Кирилл. — Так что авось не утонете. А до берега тут сущие пустяки, меньше километра. И ветер в ту сторону. Как-нибудь додрейфуете потихоньку.
— Нет! — заорала Алёна с искренним ужасом. — Давайте что-нибудь другое придумаем. Пожалуйста!
— Пожалуйста, — весьма любезным эхом отозвался Кирилл. — Придумывайте. Но поскорей, а то…
И он умолк, пересел в кресло, стоящее довольно далеко от Алёны, и принялся постукивать пальцами по подлокотнику.
— Извините, — простонала Алёна, думая только об одном: как остаться в каюте одной. — А нельзя ли мне чего-нибудь выпить… попить…
— Попить или выпить? — уточнил Кирилл, поднимаясь с ленивой мужской грацией… а какая у него еще может быть грация, женская, что ли? «И вообще, что это за затасканные метафоры?» — осудила себя Алёна. Однако движения его были действительно необычайно мягки, ленивы и в то же время исполнены силы, словно у дикого животного…
«Ага, ага, — ехидно сказала Алёна сама себе, — вот если бы речь шла сейчас о романе (имеется в виду, конечно, роман как жанр литературы, ничего более!), то твоя авантюрная и порой не в меру чувственная героиня немедленно втюрилась бы в отрицательного героя и изменила бы герою положительному… во всех смыслах положительному, поскольку она уже лежала с ним в постели. А потом Кир… а потом отрицательный герой, с ее помощью избежавший правосудия, уплыл бы на турецкой яхте с очаровательной блондинкой, ради которой он и пошел, собственно, на преступление… да-да, уплыл бы, а героине, которая рыдала на берегу, осталось бы только летящее в небесах сердце — воздушный шарик… и он вдруг р-раз! — и лопнул бы, как лопнули все ее надежды…»
Ах, как бы это было красиво, красиво, красиво! Алёна так залюбовалась собственной выдумкой, что на миг выпала из реальности и была возвращена к ней голосом «отрицательного героя»:
— Ну так как? Попить или выпить?
— Ах да, — спохватилась она. — Если можно, попить. Если можно, апельсиновый сок. И если можно… свежевыжатый, конечно.
Алёна мгновенно рассудила, что любой напиток и любая вода, вплоть до «Перье», могут
оказаться в этих вместительных шкафах, а вот апельсины и соковыжималка, скорее всего, окажутся в кухне, то есть, пардон, на камбузе, куда Кириллу придется за ними пойти.— Ну что ж, если уж быть гостеприимным, то во всем, — сказал покорно Кирилл и двинулся к выходу.
Алёна уже приподнялась было, чтобы, не теряя ни мгновения, сразу после его исчезновения ринуться обыскивать «шкаф с музыкой», как вдруг Кирилл повернулся и, глядя куда-то в угол, сказал:
— Жёра, я выйду на чуток, а ты присмотри за нашей гостьей… чтоб ей опять не стало дурно.
— Авжеж, — раздался басовитый голос, и Алёна с ненавистью подумала, что это слово слишком часто употребляется в Одессе, и ей безумно надоело слышать его снова и снова.
Быкоподобный Жора вылез из глубокого кресла, которого Алёне не было видно с дивана, и перебрался туда, где до этого сидел Кирилл, то есть сел напротив нее.
В этой ситуации шансов осмотреть шкаф у нашей героини имелось примерно столько же, сколько прямо сейчас оказаться в Нижнем Горьком, в собственной квартире на улице Ижорской. Жора не просто «присматривал» за Алёной — он смотрел на нее, не сводя глаз. Фигурально выражаясь, он воткнул свои маленькие глазки в нее — да так и не вынимал их, словно гвоздями приколотил.
— Что вы так на меня уставились? — наконец спросила неприязненно Алёна. — Боитесь, что-нибудь сопру и выскочу в иллюминатор, что ли?
— Чтоб ты выскочила в иллюминатор — ничего не имею против, — хмыкнул Жора. — А вот насчет спереть… Даже если и захочешь, ничего не выйдет. Придушу раньше, чем ты рыпнешься.
Алёна даже отпрянула. Нет, не столько Жорина грубость откровенная поразила ее, сколько еще более откровенные злоба, ненависть и презрение, звучавшие в каждом звуке, издаваемом Жорой.
— Слушайте, — пробормотала она растерянно, — вы почему так со мной разговариваете? Вы меня первый раз видите, вы меня совершенно не знаете…
— Ну, нашёт того, шё я тебя в первый раз вижу, так это ты зря, — с той же отвратительной интонацией сказал Жора. — И ничего знать про тебя не знаю? Ха! Да с меня достаточно, шё ты с тем гнусавым козлитоном таскаешься.
— Что?! — задохнулась Алёна.
— Шё, шё! — передразнил Жора. — Скажешь, нет? Ты у него постельная принадлежность, у этого кошкодава, или в шпиёнках состоишь за бабки?
— Что?! — снова пробормотала совершенно потрясенная Алёна.
— Да шё ты, как овца, блеешь, будто не понимаешь, шё тебе говорится? — рявкнул Жора. — Я тебя еще на Привозе вчера засек, когда ты за нами с Аликом шпиёнила! Ну и шё ты там наслушалась? Уже донесла гнуснюку, шё я о нем говорил? Авжеж! Я даже знаю, когда ты это сделала! Там, на Лонжероновской, когда на вас какой-то чокнутый бабайкер наехал.
— Чокнутый бабайкер?! — расхохоталась Алёна. — Прелесть какая! Какой-то, главное! Можно подумать, вы его не знаете!
— А с каких щей я должен его знать? — настороженно уставился на нее Жора. — Это тебе твой гнусавый Арнольдик так сказал?
— Слушайте, почему вы постоянно называете Арнольда гнусавым? — не выдержала Алёна. — Впрочем, возможно, у нас разные понятия о том, что вообще такое гнусавость? По-моему, это как раз вы ужасно гнусавите.
— Ну, это по-твоему, — небрежно отмахнулся Жора. — А по правде, твой хахаль с детства гунявым был. Только два года назад раскошелился на операцию своего шнобеля и завякал более-менее членораздельно.