Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник)

И, еще раз поцеловав Лизе руку, он сел в автомобиль, который немедленно умчался.

Лиза стояла, тупо глядя ему вслед.

Что имел в виду фон Шубенбах? Что за глупости он нес? Какое, к чертям, покровительство? Рана у него открылась, что ли? Кровь в голову бросилась?

— Ну, и долго ты тут торчать намерена? — раздался мрачный голос Петруся.

Лиза повернулась и торопливо двинулась в сторону Липовой, не поднимая головы до тех пор, пока они не вышли с площади. Картина мертвых тел, луж крови и отчаянных, испуганных лиц не перестала рвать сердце.

Что наделал тот человек, тот летчик? Как он мог совершить такое? Ведь это же просто ужасно для несчастных жителей Мезенска — вот так нелепо погибнуть от руки своего же, советского человека, который расстреливал их столь же хладнокровно, как гестаповцев! Ну ладно, там, на берегу, он стрелял в женщин, потому что те были подругами фашистов, но здесь, на бедняцкой толкучке…

— Слушай, — тронула она рукав Петруся, молча и угрюмо топавшего рядом, — ты пытался его спасти, да?

— Кого? — глянул тот свысока, будто на дуру неразумную.

— Пилота. Ты его знаешь? Он немец, да?

Петрусь даже побледнел:

— С чего ты взяла? Что ты там себе насочиняла?

— Ничего я не сочиняю! — зло ответила Лиза. — Элементарная логика. Лизочка должна была уйти с берега в час дня, потому что в два должен был прилететь самолет. Об этом знал отец Игнатий. Он сам проговорился, я еще тогда обратила внимание на его слова. Теперь ты… ты сказал: «Его будут пытать в гестапо, он не выдержит…» — а затем выскочил с винтовкой, даже не задумавшись, что вряд ли попадешь в него. Ты пытался избавить его от мучений? Или спасти и себя, и отца Игнатия, и других подпольщиков? Ты знаешь этого немца?

— Опять за рыбу гроши, — огрызнулся Петрусь. — С чего тебе вообще взбрендило, что он немец?!

— Да с того, что абы кто не подберется на фашистском аэродроме к истребителю, чтобы его угнать и спрятать на какой-то тайной посадочной площадке.

— Что-о? — Голос у Петруся даже сел от потрясения. — Откуда ты знаешь?

— Голова у меня есть, голова на плечах! — Лиза для наглядности даже постучала себя по лбу согнутым пальцем. — Врял ли этот «мессер» поднялся с гитлеровского аэродрома, такое не осталось бы в тайне. К тому же, помню, на берегу реки Шубенбах удивлялся, что в Мезенске есть истребительная авиация. Самолет явно был угнан. Или вам удалось привести в порядок машину, совершившую вынужденную посадку в лесу, на какой-нибудь поляне. Летчика или убили, или он стал работать на наших. Наверняка он какой-то антифашист, камрад, так сказать. Только знаешь что… Ваш камрад зашел в своей борьбе с фашизмом слишком далеко! Он сегодня так старался уничтожить гестаповцев, что не обращал внимания на тех, кого антифашисты вроде бы должны защищать. Он явно борется с фашизмом не ради людей, а во имя торжества самой идеи антифашизма. Но кому это нужно?! И если ваш летчик еще жив, если он оказался так глуп, что попался в руки гестаповцев живым, где из него выбьют показания, кто он такой и с кем связан, он окажет вам очень плохую услугу. Люди будут проклинать подпольщиков и партизан. Ты понимаешь? Или, может быть, у него было такое задание: истребить как можно больше фашистов, а на жертвы среди мирного населения не обращать внимания? Партизаны, наверное, и раньше проводили какие-то диверсии, за которые страдали обыкновенные люди. Убивали, скажем, матерого фашиста, а в отместку немцы сжигали целую деревню. Или расстреливали в городе всех жителей целой улицы, на которой был убит какой-то гитлеровский бонза… А как же, земля должна гореть под ногами оккупантов! Ну а растопкой вполне могут служить женщины и дети. Но ведь у них остаются родственники, остаются близкие, которые оплакивают их смерть и проклинают за нее одинаково и вас, и гитлеровцев. Неужели ты не задумывался над этим?

Петрусь остановился, и Лиза только сейчас заметила, что они уже дошли до дома.

— Какая ты беспощадная, — глухо сказал Петрусь. — То, что ты говоришь, ужасно. Зачем называть вещи своими именами? Зачем высказывать все, что только приходит в голову? У нас должны оставаться какие-то иллюзии, должны быть вера, идеалы, тогда мы победим, осилим врага. Но если мы вот так будем раскладывать все по косточкам… впустим в свою душу сомнения… Мы не имеем права на сомнения! Я против большевиков, против Советов. Но сейчас я с ними. Я знаю, что нельзя иначе, если мы хотим победить фашистов!

Лиза не отвечала.

Молча они прошли через двор, молча поднялись на крыльцо флигеля, молча вошли в квартиру.

Лиза устало бросила в угол свой узел и опустилась на табурет.

Петрусь прошел на кухню, и Лиза слышала, как он зачерпнул из ведра ковшом воду и жадно пьет. Она представила, как ледяные струйки стекают по его жарким губам и по подбородку, увлажняют шею и сбегают за расстегнутый ворот рубахи. У нее вдруг стало сухо во рту и тоже захотелось припасть к ледяному ковшу с водой. Ну да все понятно — после таких жутких приключений на толкучке… к тому же у нее с утра почти ничего во рту не было…

Понятно, все понятно. Но только… Почему Петрусь поцеловал ее там, в подворотне? Просто потому что сложилась столь опасная ситуация? Говорят, люди в таких случаях часто теряют над собой контроль. Вот, наверное, и он потерял.

Петрусь вышел, приглаживая влажные волосы. Брови его тоже были влажны и сурово сведены к переносице.

— Ты свои такие мысли выкинь из головы, поняла? — приказал неприязненно. — Слишком много ты со сволочью вражеской общаешься, вот что. Вернер, который сломя голову кинулся подтверждать твою благонадежность, теперь вот гауптман тебя почему-то послушался… не кто-нибудь, а помощник военного следователя! Не просто же так он тебе ручки целовал, не просто так в покровители набивался. Смотри, девушка, с такими знакомствами можно знаешь до чего дойти?

Голос его сорвался.

— До чего? — вызывающе спросила Лиза. — Ну, до чего? До каких таких бездн? Например, жизнь тебе спасти можно, верно? Ты забыл уже, что я так лебезила перед фон Шубенбахом, чтобы спасти тебе жизнь!

— Ну, я тоже тебе жизнь спас там, на площади, — зло напомнил Петрусь. — Так что мы теперь квиты, и нечего тут особо выставляться. Нет, я не требую, чтобы ты меня благодарила. Но, надеюсь, своему гауптману ты передашь мою самую пылкую благодарность? Когда будешь перед ним юбку задирать в отдельном кабинете!

Лиза еще никогда никого не била по лицу. Как-то вот так не сходилось в жизни. Но сейчас сдержаться было невозможно!

На бледной щеке Петруся отпечаталось красное пятно.

— Да ты что? — выдохнул тот потрясенно. — Что ты о себе возомнила? Что себе… — У него сел голос.

Еще бы, не ждал ничего подобного от «взрывного устройства»… Ну, на то оно и взрывное, чтобы взрываться!

— Нет, это ты о себе черт знает что возомнил, — прошипела Лиза. — Не пойму, с чего уж праведника-то взялся разыгрывать? Забыл, наверное: вовсе не я рвалась на службу в «Розовую розу», а вы с отцом Игнатием принудили меня! Я-то уж точно не мечтала разыгрывать современный вариант истории Юдифи и Олоферна. Вам ведь главное, чтобы я отнесла в «Розу» мины, верно? А придется мне ради этого переспать с одним фон Шубенбахом или со всем мезенским гарнизоном — вам до лампочки. Разве не так? Совершенно так! Для вас главное — убийство Венцлова. Если бы вы имели возможность подсунуть меня в постель самого Венцлова, предварительно привязав мне между ног кислотную мину, вы бы так и сделали, не задумавшись. Вам совершенно без разницы, что случится со мной. Чтобы рассчитать, как скоро кислотный раствор той или иной концентрации разъест стенки металлических трубочек и произойдет взрыв, нужны опыты. У вас же нет возможности такие опыты производить.

Петрусь так и вытаращил глаза:

— Ты что, видела? Т-ты нашла? — Он даже заикаться начал от потрясения.

— Надо было прятать получше, тогда бы не нашла! — фыркнула Лиза. — Вот все у вас так. Сунули заготовки для мин куда попало, авось никто не найдет. И будете дальше действовать наобум Лазаря. То есть я запросто могу взорваться вместе со всей фашистской гоп-компанией. Так и отвяжись от меня вместе со своими высоконравственными проповедями! Раз я обречена, тогда последнее желание приговоренных — закон. А потому я буду спать с тем, с кем хочу, кого выберу, и ты мне тут не указ!

— Выбери меня.

Лиза замерла с полуоткрытым ртом, так неожиданно прозвучали его слова.

— Что?

Петрусь кинулся к ней и схватил в объятия:

— Что слышала. Ты не одна обречена — мы оба на эшафоте: или фашисты убьют, или красные, когда придут. Нам не простят, что остались на оккупированной территории, что умудрились выжить, а про то, что мы в услужение к фрицам пошли ради победы, и не вспомнит никто. Нет у меня никаких иллюзий: нам или на Колыму путь, или в подвалах забьют сапогами, как били отца Игнатия, или просто в петлю сунут, пулю для предателей пожалев. Нам лучше в бою погибнуть. Но сначала…