Танго с манекеном

Бульвары, парки, памятники, особняки, жонглеры, уличные музыканты – все это для кого угодно, кроме парижан. Для них это – повседневность. Жесткая, монотонная, часто дождливая и промозглая среда обитания. Праздник Парижа – для визитеров.

Это та цена, которую приходится платить за жизнь здесь. Парижан занимает быт, и их мечта – тихий дом в спокойном сельском уголке, где на склоне дней можно будет, ловя рыбу, вспоминать на пару с соседом славное прошлое и критиковать современное устройство мира.

Ты способен грезить об этом?

Вот видишь, ты не парижанин.

Приезжий может быть эксцентричным, он может быть выскочкой, он не способен вписаться в установленные рамки, он в любом случае столь дурно воспитан, что ничего уже не изменишь – он выпрыгивает из них. Он настолько безнадежен, что его даже не осуждают. Просто не пускают внутрь и этим же – выталкивают еще больше.

Это эффективно – если у тебя самого не хватит сил, тебя заставят выйти из рамок.

Как в любом механизме, здесь в цене логика и рациональность. Все выверено по среднему показателю Нормы, нормальности. Это обязательный критерий для всех местных жителей. Именно нормальность – их основное достоинство. Спокойнее, не нужно высовываться! Это по меньшей мере неприлично и даже опасно. Каждый знает свое место и не должен стремиться к его изменению, потому что это привело бы к неполадкам во всем механизме.

Парижане не должны отвлекаться на новое, обладать фантазией, уметь видеть необычное… И они не обладают этой способностью.

Без них не будет работать Машина Желаний.

Город – ее плоть, они – ее кровь.

В отличие от тебя, для них измененное состояние сознания – неисправность.

Абсолютная нормальность самого ненормального из городов…

Миру вообще проще с одинаковостью. Ему нужно очень немного тех, кто отличается. И Париж отбирает единицы. Все обставлено так хитро и мягко, что не прошедшие селекцию даже не узнают о ней.

Тем из гостей, кто послушно поднимается на Эйфелеву башню, застывает на площадях, сверяясь с туристическими путеводителями, а вечером в кабаре аплодирует стареющим старлеткам, десятилетиями исполняющим один и тот же спектакль – Париж непременно дает утешительный приз. Тем, кто добросовестно опустошает кредитки спутников в бутиках Сент-Оноре, а потом томно ужинает у Дюкаса, – всем им гарантирована расхожая награда маленького понимания Парижа, ограниченного его фасадом. Она называется «Увидеть Париж и умереть».

Это тест для тебя. Если ты не пройдешь, не увидишь, не почувствуешь, ничего не случится, ты будешь и дальше пребывать в ласкающем полусне этого праздника для всех. Ты просто не узнаешь, что могло быть по-другому.

Для того, кто ходит здесь иначе, такого поощрения нет. Для него нет даже осуждения. Он предоставлен сам себе и не нуждается в похвале. Здесь другие ставки. Голодному, если он на что-то способен, не дают рыбы. Ему дают удочку.

Но здесь все проще. Здесь нет даже приготовленной удочки. Хочешь – лови, как знаешь.

Есть только ты.

Тебе и решать.

Здесь все течет, но ничто не меняется.

При всей историчности Парижа в нем полностью отсутствует ощущение истории. История здесь – просто красивые картинки, объемные репродукции старых полотен – Ратуша, Лувр, Консьержери.

Неизменные декорации парижского спектакля, который заново играется здесь ежедневно. В Париже не существует времени, здесь нет ни прошлого ни будущего, только постоянное настоящее как поток практической деятельности. Жизнь ради жизни.

Carpe Diem. Живи сейчас.

Память иногда подкидывает расплывчатые картинки, смутно кажущиеся знакомыми, но при отсутствии свидетелей, подтверждающих и восстанавливающих для тебя прежнюю реальность, они так нечетки… Ты иногда натыкаешься на немногие привезенные с собой вещи, и разглядываешь их, как отвлеченные артефакты иллюзорного мира.

Всё отступает на задний план, ты забываешь то, что было до этого, как будто раньше вообще ничего не существовало. Понятие «раньше-позже» вообще становится очень сомнительным, есть лишь множество вариантов Сейчас.

Существование между реальностями, где-то на грани воображения, по ту сторону горизонта… Говорят, Время стирает воспоминания. Париж не стирает их, он превращает их в иллюзии.

Ты выброшен из контекста, ты выдавлен из обыденности, ты СВОБОДЕН. И эта твоя деперсонализация и дереализация — точные психиатрические термины — позволяют понять, что происходит.

От прошлого – иллюзия реальности. От настоящего – реальность иллюзии. И то и другое – Воображение.

Оно обладает способностью материализовывать фантазии.

Город, отлаженный, как часы, ходящий по вечному карусельному кругу, где конец одного цикла является просто началом следующего – почти вечный двигатель, такой невозможный и такой осязаемый.

Город-палиндром, который ты можешь читать в любом направлении – по часовой стрелке или, если закружится голова, – против нее, потому что, на самом деле, «ВЕРНО И ОБРАТНОЕ» – как ни читай, получится одно и то же:

Engage le jeu que je le gagne.

Начни игру, чтобы я ее выиграл.

Это нашептывает за тебя город, это повторяет кто-то, встрепенувшийся внутри тебя, это кровь стучит в висках, как перестук колес поезда, идущего по кольцу, как звук шарика рулетки, подпрыгивающего по колесу, прежде чем остановиться…

Делайте ваши ставки.

Рискни. Начни Игру.

Зачем? Для чего все это?