Танки на Москву

— Порохов, тварюка пидлая, убью!

Угроза не подействовала. Рядовой держал распластанную тушу на мушке, ожидая помощи — вот-вот должен был прибыть наряд. Шло время. Во тьме Порохову привиделась теплая комната, залитая настольным светом, где начальник караула изучал потертую иностранную купюру. Правое око американского президента было заляпано, отчего тот казался лихим одноглазым пиратом. «Ублюдок!» — Начальник швырнул деньги на стол.

— Пусть войдет.

Сержант Рыло выглядел не лучше американского президента — по камуфляжу расплылись жирные глиняные пятна, между пальцами сочилась грязь.

— Что продал?

— Пулемет.

— Сволочь! Ты Родину продал, а не пулемет. За сколько Родину продал, сволочь?

— Триста долларов.

Сержант опустил голову:

— Товарищ полковник, простите.

— Это Бог простит, а я еще подумаю.

Начальник караула взглянул на купюру — американский президент ехидно подмигивал, обещая бутылку виски, курицу гриль и прочие райские наслаждения. «Однако это, считай, трехмесячная зарплата, — прикинул полковник. — А ежели десять таких железок продать?» Привычно сунул деньги в карман:

— Пошел вон, сволочь!

Увидев ловкое движение, сержант Рыло усмехнулся: «Ну, Порохов, тварюка пидлая, убью!».

С той стороны ударил пулемет. Пули сшибли мокрые блестки с куста, прошуршали по траве. Рядовой Порохов укрылся за деревом, взял окрестность под прицел. Темнота сгущалась.

На тропинке, повизгивая, подрагивало тело.

Больше никто не стрелял.

Земля Аллаха

1

Земля в Чечне делилась поровну — на землю Аллаха и землю войны. Там, где стоял полевой командир Абу, была земля Аллаха. Там, где стоял капитан Турин, была земля войны. И попробуй протоптать дорожку между ними…

На землю Аллаха капитан собрался поутру. Переоделся в цивильную одежку — джинсы, рубаха, куртка. Похлопал по пустым карманам, проверяя, нет ли чего лишнего. Сунул пропуск — неказистую бумажку с призрачной печатью реальности. Постучал кедами о порог казармы, сбивая с подошв остатки присохшей глины — ну, с Богом!

Граница, обозначенная бетонными блоками, отгораживала привычный мир Ханкалы от враждебного пространства. Пригородный пейзаж был однообразен и уныл — вырубленные в округе деревья лежали на земле в последних братских объятиях. По дороге от Грозного пылила легковушка. Над придорожной сараюхой струился дымок, обещая шашлычную гостеприимность. Турин усмехнулся: «Спасибо, кушали».

С перекрестка легковушка повернула к гарнизону. Капитан миновал бетонную границу и вышел навстречу. За рулем автомобиля восседал аксакал — большая кепка, казалось, навсегда пригвоздила его к сиденью.

— Куда нада?

— В центр.

— Поехалы.

Турин уже распахнул дверцу, как вдруг услышал:

— Стойте! Стойте!

К машине, размахивая руками, мчался Салецкий, намереваясь, как видно, навязаться в попутчики. Капитан с отвращением разглядывал тщедушную фигурку, лоснящуюся липкой ложью. К столичным корреспондентам, отряженным в мятежную Чечню, он относился, как к воронью, слетевшемуся на мертвечину.

— Возьмете с собой? — Салецкий шмыгнул носом.

— Садысь.

Корреспондент заскочил в распахнутую дверцу, устроился и нехотя разрешил Турину:

— Присаживайтесь.

Центр Грозного представлял собою хаос. Выгоревший дом правительства выглядывал из-за угла черным призраком. От соседнего здания осталась только торцовая стена, посредине которой зияла огромная дыра. Ее потихоньку обживал ветер, выметая кирпичную пыль.

Помнится, командир танка Матюшкин, первым пробившийся в окруженный боевиками центр, с гордостью показал на эту прореху: «Моя работа!». Турин тогда поинтересовался: зачем дырявить пустую стену? Танкист чертыхнулся: «Да пропади все пропадом!». С тех пор они не виделись…

Теперь центр принадлежал боевикам. Молодые щетинистые чеченцы толклись на площади, щеголяя друг перед другом медалями за прошлогоднюю оборону президентского дворца, гвардейскими значками и кокардами, где одинокий волк выл на луну. Эта орденоносная ватага впечатляла. Особенно нелепо выглядели два ополченца — спортивные штаны пузырились на коленях, армейские ботинки были надеты на босу ногу. Они задиристо, по-петушиному подскакивали, бряцая наградами. Почему-то именно к ним бросился Салецкий, как только очутился на площади. Злорадно улыбаясь, он что-то нашептывал на ухо, показывая в сторону Турина. Капитан отвернулся и, чиркнув зажигалкой, закурил.

— Эй! — ткнули его в спину. — Это правда?

— Что?

— Ты — офицер?

— Да.

На миг чеченцы опешили, не ожидая такой откровенности. Корреспондент стоял поодаль, внимательно следя за происходящим. Его глаза поблескивали тем хищным вороньим огоньком, с каким исподтишка дожидаются безжалостной расправы. Он уже приготовил фотоаппарат, надеясь запечатлеть смертельный ритуал.

Ополченец неожиданно ударил Турина по плечу:

— Молодец — правду сказал!

— Этот, что ли, клювом настучал? — Капитан с презрением посмотрел на Салецкого.

— Этот, — кивнули в ответ. — Слушай, давай пристрелим его как предателя.

— Пусть живет, падаль.

Чеченцы расхохотались: по случаю праздника победы они были благодушны. Корреспондент сообразил, что просчитался: взор потускнел, уши прижались к затылку. Он испуганно засеменил через площадь и исчез в дыре. Проводив его насмешливым взглядом, ополченцы обратились к Турину:

— А ты чего приехал?

— Ищу Абу — у него мой друг.

— Абу?

— Говорят, его штаб на улице Горького.

Чеченцы переглянулись, показали на нескончаемый ряд разрушенных домов:

— У нас все улицы — горькие.

2

Турину нацепили на глаза зеленую повязку, по которой черной арабской вязью струилась сура из Корана. Как пояснили ополченцы, штаб полевого командира Абу должен находиться в неизвестности. Сначала капитан пытался считать толчки, когда везущая его машина подпрыгивала на ухабах, но потом перестал — число запылилось, приближаясь к беспредельному.