Танкист-штрафник (с иллюстрациями)

– Ясно, – кивнул я. Коля Ламков недоверчиво покачал головой.

Но Удалов, командир взвода, с которым мы толком не успели познакомиться, знал свое дело и вполне оправдывал фамилию. Он дождался, когда «тигр» приблизится метров на сто пятьдесят, и ударил в борт. Снаряд пошел рикошетом. Второй снова ударил в борт, высек сноп искр. Третий снаряд все же пробил броню и попал в моторное отделение. Но башня с четырехметровым стволом уже поймала в прицел «тридцатьчетверку» взводного. Болванка ударила в маску пушки с такой силой, что пробила насквозь все слои брони и сорвала башню с креплений, отбросив ее на трансмиссию.

Все происходило на моих глазах. Я разглядел обрубок человеческого тела, вспышку, видел, как сиганул через открытый люк рыжий механик-водитель, а секунд через пять сдетонировавшие снаряды отбросили башню прочь и разворотили корпус танка. Груда железа, залитая горящей соляркой, превратилась в гигантский ревущий костер. С другой стороны поля в «тигр» летели снаряды из танка командира роты и оставшихся с ним машин. Экипаж «тигра» не заметил нас, выводя поврежденную машину с открытого места. Башня была развернута в сторону четырех танков старшего лейтенанта Таранца.

Я выстрелил, целясь в бортовую часть башни. Рикошет. Вторым снарядом я попал в колеса, идущие в два ряда, и, кажется, что-то пробил. Столбами взлетели взрывы гаубичных снарядов. Один рванул рядом с гусеницей, и «тигр» с неожиданной прытью пошел в сторону от нас. Но несколько попаданий сделали свое дело. «Тигр» наконец задымил, потом загорелся. У нас не было времени добивать его. Прямо через деревья шли другие немецкие танки, стреляя на ходу. Чудес не бывает. Вряд ли бы мы что-то сделали вдвоем против роты Т-3 и Т-4, но вместе с поднявшейся пехотой к нам спешили несколько «тридцатьчетверок» нашего батальона.

Понятие «собачья свалка» чаще употребляется в описании воздушных боев. Но сейчас такая свалка образовалась в неширокой лесополосе, сместившись с широкого поля, где продолжалось наступление. Стреляли, порой не видя друг друга. Попаданиям мешали стволы и ветви деревьев. Но уже в одном, другом месте дымили и горели машины. Все же меня спасал приобретенный опыт. Я до крови растер шею (почувствовал лишь позже), стремясь не пропустить нацеленные в машину орудия. Коля Ламков действовал, в общем, умело, хотя с некоторым запозданием.

Он не понимал, что после промаха, даже в сотне метров, надо срочно бросать машину в сторону, и ждал, когда я выстрелю второй раз. Со второго я бы наверняка попал, но поймал бы ответный снаряд. Пока я орал, толкая Ламкова в плечо, короткоствольный Т-4 врезал снаряд в правую часть корпуса над пулеметом. Болванка встряхнула машину и ушла рикошетом, задев башню. Ламков, опомнившись, рванул вперед, я выстрелил почти в упор, но танк подбросило на кочке, и снаряд прошел мимо.

– Гони! – кричал я, а Леня Кибалка загонял новый снаряд.

Я бы все равно не сумел опередить этот Т-4 с его толстой короткой пушкой, но из-за спины ударила догнавшая нас «тридцатьчетверка». Болванка, выпущенная с восьмидесяти метров, пробила лобовую часть немецкого танка между пулеметом и смотровой щелью механика-водителя. Этот снаряд спас нашу машину, не дав возможности немцам выстрелить. Зато выстрелили мы. Попали, хоть с запозданием, но удачно. Из боковой дверки вывалился танкист в черной куртке, а следом выплеснулся язык горящего бензина.

Нас было больше, и мы атаковали. В руках атакующих – инициатива. Я все же подбил в этом бою один Т-4, влепив снаряд в дверцу башни. Не удержавшись, закрепляя счет, ударил вторым снарядом в выломанный проем и понесся дальше, подгоняя Колю.

Мы прорвались почти до хутора, но сильный огонь противотанковых пушек заставил нас отступить, стреляя осколочными снарядами по вспышкам 75-миллиметровок. Наше командование понимало, что за ночь немцы укрепятся. На прямую наводку выкатили дивизион 122-миллиметровых гаубиц. С расстояния менее километра, под сильным минометным огнем, дивизион выпустил сотни три снарядов, заново перемешав кучи глины, кирпича, засыпая подвалы – доты. Только после этого мы взяли хутор.

Срочно окапывались, искали готовые убежища. Кидали в уцелевшие подвалы гранаты. Иногда вместе с взрывом раздавался крик обреченных немцев. Четверо фрицев, выставив палку с грязным полотенцем, сдались в плен. Их погнали в тыл. Ротные командиры, получив инструкции, расставляли танки. В нашей первой роте из десяти машин осталось пять. Шестой танк чинили ремонтники. Обещали к вечеру восстановить. Несмотря на потери, ротный Антон Таранец выглядел веселым.

– Алексей, принимай взвод. Вечером обмоем.

Так, через полтора года войны я принял свой первый взвод, состоявший из двух танков и уцелевшего механика-водителя погибшего взводного. В отношении его у меня уже были планы, и я сразу предложил ему:

– Пойдешь ко мне механиком?

– Пойду, – закурив и малость подумав, отозвался тот. – Меня, кстати, Иваном Федотовичем кличут. А фамилия тоже Иванов. А то литр вместе выпили и даже не познакомились.

Таранец дал согласие на перевод. Ламков обиделся едва не до слез. Но стрелок-радист и заряжающий доходчиво объяснили ему.

– Мы жить хотим, Колян. Тебе еще учиться надо. Учись с кем-нибудь другим. И не хнычь, дурак! Пока в резерве побудешь, подуркуешь. А нам опять в бой.

Иванов уже осматривал свое новое место, двигал рычагами, что-то бормотал под нос. Ротный Таранец, отозвав меня в сторону, спросил:

– Как Скариди себя в бою вел?

– Это мы у него сейчас спросим. Анастас, иди сюда.

Когда он подошел, я приказал:

– Доложи командиру роты, сколько выпустил в бою снарядов.

Младший лейтенант замялся. Выглядел он неважно. Растерянный, хоть и пытающийся казаться бодрым. Бушлат с оторванными пуговицами, в пятнах крови, на поясе зачем-то висел немецкий нож-кинжал в кожаных ножнах.

– Точно не помню. Надо сосчитать.

– Считай, – сказал я и обернулся к Лене Кибалке. – Сколько мы с тобой снарядов выпустили?

– Двадцать семь бронебойных и девятнадцать осколочных. Всего – сорок шесть штук. Может, на один ошибся.

Вернулся от своего танка Анастас Скариди. Догадался застегнуться на все пуговицы, туго подпоясать бушлат. Козырнул ротному:

– Докладываю, что экипажем танка выпущено по врагу шестнадцать снарядов.

– Экономил боеприпасы или отсиживался?

– Ну, вы же знаете, нам прямо в лоб снаряд закатили. Стрелка-радиста убили, пожар начался.

– Брось, Анастас, – перебил его Таранец. – Погиб товарищ. Что ж теперь, не воевать, весь бой оплакивать его? Приводи машину в порядок и больше не вздумай от боя уклоняться. Стрелка-радиста я тебе дам. Пробоину чем-нибудь заделайте и кровь обмойте. Пулемет-то цел?

– Целый.

– Ну, иди.

Когда подавленный и растерянный младший лейтенант пошел к своему танку, Таранец достал папиросы, протянул мне одну.