Тарен странник

– Ягненок мой, – опять сказал пастух.

– Бери, – протянул ему кудрявого малыша Тарен.

Ягненок перестал испуганно блеять, оказавшись на плече пастуха, на суровом лице которого появилось выражение крайнего удивления, будто он ожидал, что ему придется драться за отбившегося от стада малыша.

– Благодарю вас, – сказал он и добавил гордо, – Я Краддок, сын Кустеннин.

– Рады встрече, – поклонился в ответ Тарен. – А теперь прощай. Твой ягненок в безопасности, а нам ещё далеко идти.

Краддок, тяжело опершись на свой костыль, повернулся, чтобы карабкаться обратно вверх по склону, и уже даже проковылял немного, когда Тарен вдруг увидел, как хромой пастух споткнулся. Увлекаемый своей ношей, Краддок потерял равновесие и припал на одно колено.

Тарен кинулся к нему и протянул руку.

– Если путь к твоей овчарне такой же тернистый и трудный, как наш, – улыбнулся Тарен, – то позволь нам помочь тебе на твоем пути.

– Нет надобности! – грубо парировал пастух. – Неужели ты думаешь, что я так искалечен, что завишу от других? – Но когда он увидел протянутую руку Тарена, выражение лица его смягчилось. – Прости меня, смущенно сказал пастух. – Твоя помощь идет, вижу я, от доброго сердца. А то я уловил в твоих словах насмешку. В этих холмах я давно уже отвык от людей и учтивых слов. Ты уже оказал мне одну услугу, продолжал он, когда Тарен помог ему подняться, – теперь окажи мне еще одну: раздели со мной мой кров и мою пищу. – он усмехнулся. – Хотя это будет не такая уж большая плата за спасенного ягненка.

Пока Ффлевддур вел лошадей, а Гурджи нес на руках ягненка, Тарен шел рядом с пастухом, который теперь с благодарностью опирался о его плечо. Дорога становилась круче и вилась над самым обрывом, глубокой пропастью, где дымилась в густых облаках зажатая горными скалами узкая равнина.

Тарен увидел жалкую усадьбу со службами и полуразрушенным домиком, чьи сложенные из необработанных камней стены осели и покосились. Полдюжины плохо стриженных овец щипали траву на скудном пастбище. Ржавый плуг, мотыга со сломанной рукояткой, кое-какие другие явно непригодные для работы инструменты лежали под открытым навесом. Дом и все остальные постройки сгрудились на самой вершине горы, окруженные колючими кустами. Осиротелый и запущенный вид имела это бедная усадьба, которая крепко уцепилась за кусок бесплодной земли, словно единственный уцелевший воин, насмерть стоящий перед смыкающимся кольцом врагов.

Краддок в некотором смущении и замешательстве жестом пригласил путников войти. Внутри хижина была едва ли приглядней, чем снаружи. Видно было, что Краддок тщетно пытался починить разваливающийся очаг, кое-как склеить глиной расколотую плиту перед очагом, починить крышу, замазать трещины в стенах. Но все это осталось незаконченным, и старания пастуха ни к чему не привели: дом постепенно приходил в полный упадок. В углу стояла прялка, напоминающая о женских руках. Но если здесь и жили женщины, то руки их, видно, давно уже перестали делать какую-либо работу.

– Ну, друг пастух, – сердечно сказал Ффлевддур, присаживаясь на деревянную скамью около узкого стола на грубых козлах, – ты смелый человек, если живешь в этом заброшенном месте. Очень уютно, правда, – заметил он поспешно, – уютно, но… э-э-э… далеко от дороги.

– Зато это мое, – ответил Краддок, и глаза его зажглись гордостью. Казалось, слова Ффлевддура взволновали его, он склонился вперед, одной рукой оперся о костыль, а другой ухватился за край стола – Я дрался с теми, кто хотел отнять у меня эту землю. И если смогу, то сделаю это снова!

– Я в этом совсем не сомневался, – воскликнул Ффлевддур. – Не обижайся, друг, но должен сказать, я немного удивлен, услышав, что кто-то хотел отнять у тебя этот… э-э-э… скромный клочок земли.

Краддок некоторое время молчал, потом проговорил:

– Земля была намного прекраснее, чем вы видите сейчас. Мы жили здесь спокойно, в мире и трудах, пока некоторые лорды не пришли требовать наши участки земли себе. Но те из нас, кто ценил свободу, собрались и решили биться до конца. Сражение оказалось нелегким, жарким, и многое было разрушено. И все же мы отбросили их и обратили в бегство. – Лицо Краддока стало печальным. – Дорого же досталась нам победа. Многие из наших погибли, и среди них самые близкие мои друзья. А я, – он с грустью глянул на свой костыль, – приобрел вот это.

– Что сталось с остальными? – с волнением спросил Тарен.

– Со временем, один за другим, они покинули свои дома, – ответил Краддок. – Не было больше того, что стоило бы охранять или отнимать. Они ушли в другие княжества. С отчаяния они, проглотив свою гордость, нанялись воинами к тем же лордам или стали работать на любого, кто даст им ночлег и пищу.

– А ты все же остался, – сказал Тарен. – На бесплодной земле, в разрушенном доме. Почему?

Краддок поднял голову.

– Чтобы оставаться свободным, – коротко ответил он, – Свобода – это то, к чему я стремился всю жизнь. Я нашел ее здесь, значит, я победил.

– Ты счастливее, чем я, пастух, – понурился Тарен. – Я все еще не нашел того, что ищу.

Краддок вопросительно поглядел на него, и Тарен вдруг рассказал этому бедняку о своих поисках, о надеждах и невзгодах. Пастух слушал внимательно, не произнося ни слова. Но пока Тарен говорил, странное выражение появилось на лице Краддока, как будто пастух боролся с сомнениями и в то же время пытался скрыть растущее удивление и беспокойство.

Когда Тарен окончил свой рассказ, пастух собрался было что-то сказать, но, поколебавшись, вдруг приладил костыль под мышкой и резко поднялся, бормоча, что должен глянуть на своих овец. Он, хромая, вышел из хижины, а Гурджи рысью устремился следом, чтобы поглядеть на нежных, как он смущенно сказал, кудрявок и красавок.

День клонился к закату. В хижине стало совсем темно. Тарен и Ффлевддур молча сидели за столом.

– Жаль мне пастуха, потому что он нравится мне, – сказал Тарен. – Он сражался, чтобы выиграть одну битву, но проиграл другую. Его собственная земля теперь худший его враг, и её победить ему не под силу.

– Да, ты прав, – согласился бард. – Если сорняки и колючая куманика подступят еще немного, – криво усмехнулся Ффлевддур, – ему придется кормить своих овец соломой со своей крыши.

– Я с радостью помог бы ему, – ответил Тарен. – Увы, ему требуется больше, чем я могу дать.

Когда пастух вернулся, Тарен уже готов был отправляться в дорогу. Но Краддок стал упрашивать путников остаться на ночь. Тарен колебался. Ему не терпелось продолжить свой путь, но он хорошо знал, как не любит Ффлевддур путешествовать ночью. Что касается пастуха, то его глаза просто умоляли, и у Тарена не хватило духу отказаться.

Еды у Краддока бьшо мало, и путники разделили поровну запасы из сумки Гурджи. Пастух ел молча. Покончив с едой, он подбросил в огонь несколько сухих колючих веток, долго смотрел, как они корчились в пламени очага, потом обратил взгляд на Тарена.

– Ягненок из моей отары заблудился и вновь нашелся, – медленно заговорил Краддок. – Но другой когда-то был потерян и пропал. – Пастух говорил словно бы с трудом, мучительно выдавливая из себя слово за словом. – Много прошло времени с тех пор. Когда все покидали долину, моя жена упрашивала меня сделать то же самое. Она должна была родить нашего ребенка. В этом месте нас не ждало ничего, кроме нужды. И она хотела уйти из этого заброшенного места ради нашего будущего ребенка.