Таро Бафомета

– - Благодарю вас, поручик.

– - Не стоит благодарности. Это все, что я могу для вас сделать.

Поручик подозвал солдата, Корсаков заложил руки за спину. Конвойный провел его в стоящую отдельно от общего барака избу, распахнул дверь и, неожиданно подмигнув, указал направо.

– - Вам сюда, ваше благородие.

Нашарив в полутьме сеней дверь, Корсаков толкнул ее. Внутри было жарко натоплено, пахло, как в обычной деревенской избе - кислой капустой, подмокшей шерстью. В свое время Корсаков квартировал в походах в крестьянских избах и этот запах напомнил ему былое. Однако сейчас он уловил совершенно неуместные здесь ароматы и нерешительно остановился. После яркого зимнего дня глаза не сразу привыкли к тусклому свету, пробивавшемуся через маленькие окошки. Простой стол из струганных досок, сундук под окном. Единственное, что было чуждо крестьянской избе - походная офицерская кровать, придвинутая к стене.

С лавки возле печки кто-то поднялся ему навстречу, он прищурился, пытаясь разобрать кто это и почувствовал, как кровь бросилась в голову. Это лицо, эти полуразвившиеся светлые локоны, дрожащие губы...

– - Анна...
– только и смог вымолвить он.

Руки, губы, зеленые заплаканные глаза... тонкие плечи... забытье, как омут... прерывистое дыхание, словно они вынырнули на поверхность только для того, чтобы глотнуть воздуха и вновь погрузиться друг в друга. Час... только один час.

Стук в окно и голос поручика.

– - Пора, господин полковник.

Она припала к его груди, он почувствовал ее слезы.

– - Я не отпущу тебя, не отпущу...

Шаг, другой. Он словно ощущает, как рвется связывающая их нить. Сдавленные рыданья за спиной.

– - Прощай, сердце мое...

– - ...и спит на рабочем месте, только что не храпит. И морда разбита.

Корсаков приподнял шляпу, сощурился, пытаясь со сна разглядеть, кто перед ним. Напротив, присев на корточки, глумливо скалился обрюзгший, с заплывшими свиными глазками Евгений Жуковицкий - менеджер от искусства, как он себя называл.

– - И ты, Жук...
– пробормотал Корсаков, потягиваясь.
– Если с утра не заладится, так и весь день насмарку, а если тебя с утра встретишь, считай, вся неделя пропала.

– - Ладно, может, я-то тебе и нужен, - усмехнулся Жуковицкий, - старый добрый Жучила.

– - Сказки об отборе картин на аукцион "Сотби" будешь рассказывать тем, кто помоложе.

Евгений Жуковицкий, по прозвищу Жук, всю жизнь крутился вокруг художников, оказывая мелкие услуги, чаще фарцовочного плана. В советские времена иногда покупал "по-дружеской" цене, иногда выпрашивал, а случалось просто крал картины молодых и никому еще неизвестных художников. С незаконным вывозом не связывался, опасаясь статьи УК. В результате к перестройке, когда открыли границы, скопил приличную коллекцию, вывез ее, как только объявили свободу передвижения и удачно реализовал. Затем Жук сумел на волне интереса к советскому искусству провернуть несколько спекулятивных сделок, скупая работы по дешевке и продавая их по рыночной стоимости. Когда ажиотаж спал, капитала оказалось достаточно, чтобы перейти в высшую весовую категорию - "черный рынок" работ классиков. Но время от времени, по старой памяти, а может просто от жадности, Жучила занимался молодыми художниками, по старой же памяти безжалостно их обирая.

– - А что, могу и на "Сотби" устроить. Хочешь - обсудим, - Жуковицкий хитро посмотрел на Игоря, - но сейчас о другом. Я бы пару-тройку твоих картин взял. Из старого. Помнишь, у тебя был цикл "Руны и Тела"?
– Жучила облизал толстые губы, погладил двойной подбородок, - есть возможность хорошо заработать - этот твой период на западе помнят. Смотри сам, я второй раз предлагать не буду.

– - Почему именно "Руны и Тела"? У меня с тех пор много нового появилось.

– - А кому ты сейчас интересен, Гарик?
– с обезоруживающей прямотой спросил Жуковицкий, - имя твое помнят по старым работам, а что забыли тебя сам виноват. Так как насчет картин?

– - Не знаю, - уклончиво сказал Корсаков, - из того цикла почти ничего не осталось. Можно, конечно, поглядеть, - если предложит хотя бы по пятьсот - отдам, решил он.

– - Ты же знаешь, я обманывать не стану...

– - Ох, не могу, - Корсаков откинулся на стуле, - ты бы хоть народ не смешил, Жук! Ты еще скажи: честность в отношениях - гарантия долговременного сотрудничества! Сколько ты тогда, в девяносто втором на всех нас наварил?

– - Ну, Гарик, - потупился Жуковицкий, - время такое было: не ты меня объегоришь, так я тебя.

– - Никто тебя, Жучила, объегоривать не собирался. Ребята лучшее отдали. Сука ты, Жук, - подавшись вперед, сказал Корсаков.

Жуковицкий отодвинулся от него и обиженно засопел. Игорь не сомневался, что он не уйдет - не таков был Жучила, не спроста он нашел Игоря и не спроста затеял весь разговор. Так и случилось. Подувшись немного, скорее для вида, Жуковицкий махнул рукой.

– - Ну что ты, как на врага народа ополчился? Я к тебе с хорошим предложением. Хочешь, пойдем, - он огляделся, - ну, хоть в "Прагу". Посидим, обговорим условия.

– - Чего обговаривать? Я себе цену знаю, - пожал плечами Игорь.

– - Какая цена, Гарик? Твоя цена сейчас - банка пива на опохмел.
– Жук откашлялся и заговорил проникновенным голосом, в нужных местах то повышая, то понижая тембр, - тебя давно списали, милый мой, и если я интересуюсь твоей судьбой, так лишь по старой дружбе. Никто из серьезных людей с тобой работать не будет. Художники твоего поколения давно поднялись...

– - С одним из "поднявшихся" я позавчера в милиции ночевал, кстати сказать, - усмехнулся Игорь.

– - Это с Леней-Шестом? Слышал, слышал. Ну, дорогой мой, это не показатель, а потом, несмотря на все свои закидоны, Леня, все же, признан коллекционерами всей Европы. У него картины из рук рвут - не успевает деньги считать. Один ты у нас раритет, ископаемое полезное. Еще немного и под забором ведь помрешь, Гарик! А не то белую горячку заработаешь. Больно и обидно смотреть, как такой человек, такой мастер, такой большой художник, на которого в свое время мы все с надеждой...

– - Слушай, завязывай. Не на трибуне, все-таки, и не у гроба, - попросил Игорь, - давай конкретно: какие картины ты хочешь и почем.

– - Ну, ты так сразу...
– немного сбавил обороты Жуковицкий, - почем, это надо еще решить, мне принципиальное согласие нужно. Подумай хорошенько. Вот еще что: ты помнишь, когда Серега Арефьев помер - картины искали, искали, а не нашли, да! И знаешь, как дело было? Менты, что протокол о смерти составляли, к себе вывезли. Я у них потом оптом все и взял. А Серега вот так же, как ты кочевряжился. Все живого классика из себя строил и что в итоге? Ни себе не помог, ни семье, ни хорошим людям.

– - Ну, ты меня-то не хорони загодя, - сказал Корсаков.

– - Не зарекайся, Гарик. Все под богом ходим. А у тебя, я слышал неприятности.

Игорь насторожился, внимательно разглядывая собеседника. Жуковицкий иногда заходил на Арбат, но Игоря обходил стороной. То ли чтобы глаза лишний раз не мозолить, помятуя о прежних грехах, то ли просто неинтересен ему Корсаков был. А теперь, получается, всех опередить хочет, если что с Игорем случиться...

– - Хорошо, Женя, я подумаю, - сказал Корсаков, делая вид, что задумался над словами Жуковицкого, - работы из того цикла и правда остались, только отдал я их кому-то на хранение. По пьянке отдал, а теперь забыл. Но вспомнить можно. Главное, чтобы стимул был, понимаешь?
– Игорь потер пальцами, будто считая деньги.