Тарзанариум Архимеда

Старинный Авиньон готовился к Рождеству, был по предпраздничному хлопотливо-расслабленным и никакой войны в нем не ощущалось. Что ж, война — это мятежное состояние души. Большинство французских душ было пока безмятежно. По крайней мере, внешне. Хотя, вон в том шатене, с беретом, натянутым на самые уши, явно ощущается какое-то смятение. Ишь, как напряженно замер у витрины небольшого магазинчика!

Пьер прошел через старинные городские ворота, мимо многовековых оборонительных стен старого Авиньона, и оказался на станционной площади. Шатен шел за ним.

Сделав пару небольших кругов и купив свежую газету, Арданьян снова оглянулся, сбивая с плеча невидимую пылинку. Синий берет маячил невдалеке. Та-а-ак… Кажется, началось. Нет, недаром он насторожился, ознакомившись с тайником, найденным людьми Клода в предгорьях Альп. Такое количество оружия, да без охраны! Явный перебор. На немцев непохоже. Они умнее. Скорее, итальянцы.

Однако теперь у него самого охрана, судя по всему, есть. И очень, наверное, надежная. Что ж, проверим-ка мы ее на эту самую надежность.

Подойдя к окошку кассы, Арданьян внезапно закашлялся. Поэтому ему пришлось несколько раз и довольно громко повторить название станции, до которой ему нужен был билет. Да, мадмуазель, совершенно верно. Монпелье. Конечно, конечно… Очень приятно встречать Рождество в винной столице Франции.

Про то, что Монпелье находится в направлении несколько противоположном Марселю, Пьер благоразумно умолчал. И поскольку до отправления поезда оставалось еще несколько часов, то по аллее старых платанов, помнящих, наверное, еще Людовика XVI, повернул назад в Авиньон. Прогуляться, так сказать. Марсельский состав, кстати, отправлялся на пятнадцать минут раньше и билет на него уже давно лежал в куртке Арданьяна.

Прогуливались они основательно. Не спеша побродили по старому городу, полюбовались прекрасным пейзажем с видом на Рону из небольшого садика у замковой церкви, постояли возле фонтана на территории Папских Палат, бросили в него монетку и снова пошли наматывать круги по пространству, напоминающему окаменевшую историю. Синий берет то исчезал, то снова появлялся, но всегда был невдалеке. Завидное постоянство.

Свернув на улицу Красильщиков Тканей, Пьер нырнул в маленькое кафе и, заказав рюмочку смородинового ликера с чашечкой кофе, уставился на узкий, всего метра полтора в ширину, канальчик, видимый из окна. Начинало смеркаться, но на лавочке возле него замер берет, развернувший огромную простынь газеты. Грамотный, чтоб тебя!..

Около дома без окон вращалось большое, во всю ширину канальчика, железное колесо. Сначала Пьер подумал, что это — нечто вроде водяной мельницы. Но потом понял, что колесо просто перемешивает воду, чтобы она не застаивалась в каменных, времен если не древних греков, то древних римлян — точно, берегах. А само инженерное сооружение, наверное, сохранилось еще с тех пор, когда работники, давшие название этой тенистой улочке, полоскали в канальчике свои свежевыкрашенные ткани.

Оно, конечно, не мешало бы и самому перекраситься. Поменять, так сказать, масть. Но условия явно не соответствовали этому длительному процессу. Арданьян еще раз задумчиво взглянул в окно и отодвинул наполовину выпитую чашку.

— Мсье, — обратился он к гарсону, протирающему стаканы за стойкой бара, — не подскажете, где находится туалетная комната в этом богоугодном заведении?

Материализованная древность Авиньона явно благоприятствовала изысканным оборотам речи. Но такое влияние, как выяснилось, она оказывала только на заезжих владельцев лодочных причалов, одним из которых значился по документам мсье Ардальон. На туземных работников ресторанного бизнеса она никакого влияния не оказывала, поскольку гарсон задумчиво приподнял чистейший стакан, еще раз проверяя его на свет, и не очень благожелательно ответил:

— Вон в том коридорчике, налево.

И кивнул головой на узенькие двери в левой части здания. Счет за пользование сантехникой, как понял Пьер, будет им включен в общий. Синий берет за окном был углублен в чтение газеты. В туалете никакого окна вообще не было, если не считать небольшой форточки, расположенной под самым потолком. В нее не пролез бы и ребенок.

Чертыхнувшись, Пьер снова вышел в темный коридорчик и осторожно потянул на себя двери. Ведущие, однако, в противоположную от зала сторону. По вытертым ступенькам поднялся на второй этаж и обнаружил еще одни двери, ведущие на чердак.

На чердаке было сумрачно, но чисто, как в келье средневекового монаха. Эту ассоциацию подчеркивал и призрачный свет, струящийся из слухового окошка. Арданьян осторожно выглянул из него и его взгляд сразу же затерялся среди утесов черепичных крыш. Вид, открывшийся перед ним, напоминал пейзаж какой-то странной планеты, покрытой то ли геометрически правильными холмами, то ли такими же панцирями фантастических животных. Типа моллюсков в раковинах. В двух окнах второго этажа моллюска напротив уже горел свет. На первом этаже закрывались деревянные ставни. Вечерело.

До края ближайшей крыши было метров семь. Для Пьера это расстояние было непреодолимо. Мана смогла бы. Не говоря уже о такотане. Пьер ощутил острое сожаление о том, что не подтянул робота поближе к Авиньону, в тридцатикилометровую зону биослышимости. «Странно, — подумал он, — для нас уже ничего не значат несколько сотен тысяч километров пустоты, лежащие между Землей и Луной, но несколько метров авиньонского воздуха могут стать непреодолимым препятствием. Слаб ты и неповоротлив, человече!..»

Однако, размышлять о своей эволюционной отсталости было некогда. Время стремительно утекало, как вода Роны между арками римского моста, и берет с гарсоном могли начать проявлять признаки беспокойства. До пояса высунувшись из окна, Пьер взглянул вниз.

Улочка, на которую выходила тыльная сторона здания, была спокойна и пустынна в своем спокойствии. Под самым домом, как и перед домом Клода, рос большой платан. Эти деревья накрепко вросли в Авиньон. При определенной ловкости можно попробовать перепрыгнуть вон на ту громадную ветку, а потом спуститься на землю. С тоской вспоминая законсервированный такотан, Пьер выкарабкался на крышу и заскользил по ней, тормозя подошвами ботинок и всей неудобноназываемой частью своего тела. Почти на самом краю крыши скорость была сведена до минимума, но погасить ее окончательно не удалось. Поэтому, зажмурив на мгновение глаза, Пьер резко оттолкнулся от черепицы и, словно в воду, бросился в темно-серый воздух авиньонского вечера.

На ветку он обрушился районом солнечного сплетения. Даже дыхание перехватило. Крутнулся через нее, срываясь вниз, но в последний момент успел впиться в шершавую кору засаднившими ладонями. Подтянулся и гусеницей распластался на упруго качнувшемся отростке. Вокруг пока все было тихо.

Оторвав щеку от дерева, Пьер попробовал подтвердить это спокойствие визуально. Оно подтверждалось. Над крышами бесшумно катилась Луна, как одноименная рыба матово-серебристого цвета. И никто в целом мире, кроме Хастона и Арданьяна, еще не знал о том, что она уже беременна икринками хортов, пытающихся преобразовать ее организм.