Тасино горе

— Молчать! Сию минуту молчать!

— М-м-м! М-м-м! — мычала Тася, делая странную гримасу и шевеля странно губами.

— Ха, ха, ха, ха! — покатывались со смеха пансионерки.

Несколько минут в классе стоял гам. И вдруг над всем этим гамом, покрывая его, прозвучал серебристый голосок Дуси:

— Нехорошо! Стыдно! Гадко! Фу! Фу! Не умеешь себя вести за уроком.

Сова подскочила к Тасе, схватила ее за руку и вытащила на середину класса.

— Стойте здесь! — приказала она строгим голосом, — и пусть все видят, что вы за невозможная девчонка!

Тася немного побледнела, но сейчас же пришла в себя и дерзко подняла голову.

— Ай, ай, ай, как не стыдно! — качая головой, произнес Васютин и, оглядев внимательным взором девочку, отвернулся от неё, принявшись объяснять младшим пансионеркам, какие моря существуют на белом свете и каким странам принадлежат они.

Позанявшись с младшим отделением, он перешел к старшему и после полутора часа занятий вышел из класса своей обычной подпрыгивающей походкой.

Глава XIV День в пансионе продолжается

Лишь только учитель вышел, девочки с шумом повскакали со своих мест. — A ты молодец, Стогунцева, — подскочив к Тасе, проговорила Ярышка. — М-м! М-м! — передразнила она ее, — славно!

— Недурно! — поддержала Фимочку Васильева. — Васютин порядочная злюка и его стоит хорошенько извести!

— Васильева, вы говорите глупости! Потрудитесь молчать! — произнесла строго подоспевшая к ним Настасья Аполлоновна.

Тася, очевидно очень довольная собой, стояла посреди класса с торжествующей улыбкой на лице. Она себя чувствовала чуть не героиней. Все внимание класса было обращено на нее. Её выходка насмешила и позабавила всех. Девочки улыбались сочувственно, кроме старших, которые занимались своими делами и нимало не обращали внимания на малышей.

Но радость Таси была преждевременна. Не прошло и двух-трех минут по окончании урока, как к ней приблизилась белокурая Дуся и строго произнесла, уставившись в лицо Таси своими честными голубыми глазками:

— То, что ты сделала сегодня, гадко и дурно.

Тася вспыхнула.

— Это не твое дело! — грубо отрезала она.

— То, что ты сделала, нехорошо! — еще раз произнесла Дуся.

— Убирайся! — вне себя вскричала Стогунцева и оттолкнула от себя свою новую товарку.

— Девочки! Девочки! Смотрите, она обижает нашу Дусю! — вскричала Маргарита Вронская, видевшая эту коротенькую сцену.

— Не смей обижать Дусю! — подскочила Васильева к покрасневшей от гнева Тасе.

— Дуся наша милочка! Мы не позволим обижать ее! — вторила девочкам смугленькая хохлушка Каховская из старшего отделения пансиона.

— Да, да! Не позволим! — отозвались близнецы-сестрицы Зайка и Лиска.

— Ах, ты, Задира Ивановна, Забияка Петровна! — подбежав к Тасе вскричала Ярышка.

— Забияка! Забияка! — прыгала вокруг неё черненькая горбатая Карлуша.

Тася каждую минуту готова была расплакаться злыми бессильными слезами. К её счастью в класс вошел новый учитель, русского языка и арифметики, Баранов, и девочки чинно разместились за своими столиками. Одна только Дуся не успела занять своего места.

— М-llе Горская! — произнес учитель, — что же вы? Прогулку задумали не в урочное время!

— Это не она виновата, a новенькая! — крикнула со своего места Ярышка.

— Ярош, тише! — остановила девочку надзирательница.

— Правда! Правда! — подтвердили все. — Новенькая виновата! Новенькая!

— Мне нет дела, кто виноват! — произнес Баранов, — я вижу, что m-lle Горская не на месте, и делаю ей замечание за дурное поведение! — заключил он и, обмакнув перо, написал что-то в классном журнале.

— Это несправедливо, — неожиданно раздался звучный голос с половины старших, где в это время большие пансионерки делали письменную задачу. — Дуся не виновата! Нет! Нет! — и Маргарита Вронская встала со своего места с пылающими от негодования щеками.

— Не виновата! — вторила ей и графиня Стэлла.

— Не виновата! — отозвалась всегда тихенькая и невозмутимая Лизанька Берг.

— Молчать! — прикрикнула Сова на расходившихся девочек.

— Я вас прошу не шуметь! — в свою очередь надрывался учитель.

Но девочки уже не могли успокоиться, раз дело касалось их любимицы Дуси, которую обвиняли незаслуженно по их мнению. Они волновались и шумели, как стая крикливых воробышков.

— Злой Баранов! Нехороший, — говорила Ярышка злым шепотом, глядя на учителя сердитыми, блестящими глазами.

— Противный! Не люблю его! — отозвалась горбунья Карлуша. — Дусю ни за что обидел! Бедная Дуся!

— Он Дусю обидел, a я его, — неожиданно выпалила снова Ярышка, — противный, несносный, скверный… Я ему отплачу за бедняжечку Дусю, — и прежде, нежели её соседка успела остановить ее, шалунья низко пригнула голову к столу и, не шевеля губами, испустила короткое: «Бэ! Бэ! Бэ!» очень похожее на блеяние барана.

— Это что такое? — так и подскочил на своем месте учитель, не понимая, откуда идет этот крик, так как глаза шалуньи Фимы невозмутимо смотрели в упор на него, в то время как губы её, находившиеся чуть ниже поверхности стола, тщательно выводили:

— Бэ! Бэ! Бэ!

— Что-с? — окончательно потерялся Баранов, бегая но классу и отыскивая виновную.

— Бэ! Бэ! Бэ! — продолжала неистово Фима, в то время как оба отделения пансионерок, старшее и младшее, чуть не давились от тщетного усилия удержать смех.

— Кто это позволяет себе подобную дерзость? — строго произнес учитель, обводя весь класс испытующим взором.

Настасья Аполлоновна, вся красная, как морковь, перебегала с одного места на другое, стараясь накрыть блеявшую проказницу. Но это было не так-то легко, как казалось. Едва Сова подходила к тому месту, где сидела Фима, как блеяние прекращалось в минуту, a лишь только надзирательница отдалялась в противоположный угол классной, возобновлялось снова с удвоенной силой.