Тать на ваши головы

Старуха посверлила меня подозрительным взглядом и успокоилась, а потом удалилась ниже по течению.

Я быстро набрала какого-то тряпья. В банку налила фирменного бабулиного чая, взяла зеленого порошка, которым старуха свой порез посыпала. Приложила палец к губам, малыши серьезно так кивнули, точно поняли.

Место, где лежал болезный, я проскочила. Пришлось, ругаясь, вернуться. Нашла по стону и обрадовалась – жив.

Сначала наломала веток, кинула сверху пару тряпок, перекатила на ложе мужика. Накрыла сверху тряпьем. Подоткнула, чтоб не дуло, отмечая то, что не заметила сразу: приличные ботинки, штаны, пальто. Занятно. Моя находка не так проста. По карманам шарить не стала, решила, что лишние знания к печали.

После моего порыва доброты мужик стал выглядеть как тот француз, что зимой из Москвы драпал, пахнуть так же, зато мерзнуть перестал…

Потом занялась головой: засыпала порошком, перевязала выстиранными накануне полосками ткани, которые здесь заменяла перчатки. Попыталась напоить раненого, но только пролила чай.

Выдохнула. Оглядела результат своих усилий, понимая, что мужик вряд ли переживет эту ночь. И такая обида взяла… Точно мы с ним уже породниться успели, и он мне не просто шапочно знакомый, а кто-то дорогой. Короче, жаль стало потраченных на него сил и украденных ради него вещей. Положила ладонь на мужской лоб, вспоминая то ощущение тепла, которое чувствовала, когда оживляла цветок.

В себя пришла лежа на чем-то жестком. Непонимающе приподняла тяжелую и пустую, точно с похмелья, голову. Оказывается, меня вырубило, и, судя по тому, что стемнело, на пару часов, не меньше.

Я напряженно прислушалась. Надо же. Сопит так сладко, еще и похрапывает. Удивительное дело, удивительная я.

Будить не стала от греха подальше.

Ошарашенная, подобрала банку, остатки порошка и потопала, благо звезды здесь яркие такие, аж за душу берут, обратно под мост.

Там уже спали. Вороватой мышкой прокралась к себе на лежанку. Старуха неодобрительно всхрапнула, но просыпаться не стала.

А я лежала, думая, что мужику повезет, если ночью не будет дождя. Впрочем, ему вообще повезет, если доживет до утра, хотя я почему-то была уверена, что доживет.

Глава 2

Утром мне устроили форменный допрос. Взглядами. Старуха открыла было рот, чтобы разродиться гневным: «Где шлялась, зараза, еще и тряпки украла?» – но вспомнила о бесполезности траты на меня слов и заткнулась. Выражение морщинистого лица стало точь-в-точь как у собаки, которая пытается донести до хозяев, что в гробу она видела их беззерновой сухой корм и ей лучше вон ту котлетку со стола дать. Но ведь не понимают, сволочи…

Не найдя меня вчера под мостом, бабуля решила, что постоялица – и ведь только сработались – удрала за лучшей долей. Обиделась, естественно. Прокляла меня раз десять, не меньше. Утром же сильно удивилась, обнаружив около бочки. И вот теперь мучилась сомнениями, не зная, то ли радоваться тому, что ошиблась в выводах, то ли ожидать от меня еще больших странностей.

Я же мило улыбалась, помогала с завтраком и веселила детей, показывая на пальцах смешные сценки. И молчала.

Поймала себя на том, что молчание начинает мне нравиться: помогает анализировать, не путать мысли, не тратить силы на глупые споры и ругань. Ведь если бы мы со старухой понимали друг друга, сколько раз успели бы поругаться?!

Впрочем, я не впала в прелесть, понимая, что с каждым днем мой разум все больше выстраивает стену между собой и социумом. И то, что я начала находить преимущество в молчании, первый шаг к этому. Дальше я стану считать себя особенной настолько, что место под мостом станет для меня нормой. И мне будет казаться, что ничто другое мне не подойдет.

«Что вы! Какой дворец? Ни за что не променяю его на подмостовье».

Шутка шуткой, но чем дольше я остаюсь на улице, тем меньше шансов у меня вернуться к нормальной жизни. Сейчас мне кажется, что социум меня отверг, дальше я отвергну его сама.

Представила себя лет через десять. Содрогнулась, ибо воображение услужливо подсунуло лицо Тыгдлар. Ведь я могу и не ошибаться, вдруг ей всего лишь сорок? Если скитается с детства, вполне может быть. Год на улице идет за два.

«Нет-нет», – замотала головой. Не хочу, не буду. Здравый смысл хихикнул в ответ и предложил пойти поискать принца в трущобы. Вдруг забредет, а тут я… Вся такая неземная. В резиновых сапогах, плаще с богатырского плеча и сером пуховом платке на голове. Как узрит, так сразу и влюбится.

Мысли о принце напомнили о мужике. Я посмотрела в сторону выхода, но старуха бдела.

– Тать! – позвала, махнув рукой в сторону леса. Мол, пора и за работу.

Сегодня дети пошли с нами. Шли рядом, тихонько лопоча друг с другом. Ни побегать, ни посмеяться, ни удивиться вспорхнувшей с ветки птице. Маленькие старички, а не дети. У меня от них мурашки по коже.

Зато первому найденному цветочку – а кто у нас молодец? Правильно, я! – обрадовались, точно шоколадной конфете.

На этот раз старуха решила скинуть на меня все. Выдала мне торбу и ткнула пальцем, мол, выкапывай. С сомнением оценила свои руки. Ладно шеллак, который сделала в честь надвигающего корпоратива в компании, все равно облезет. Но мои привыкшие к офисному труду лапки не сильно годятся для землеройных работ.

Бабуля, похоже, думала так же, а потому, покопавшись в карманах, выдала мне металлическую полоску. Оценила ширину, заточку, попыталась понять технологический уровень изделия, но плюнула, я однозначно не историк, и опустилась на корточки перед цветком. Его мне удалось выкопать с кусочком земли, тщательно обернуть влажным еще с ночи мхом, потом обвязать тряпкой и с гордостью продемонстрировать свой труд старухе.

В округлившихся глазах читалось недоверчивое: «А что, так можно было? Без всяких лишних усилий?»

Я надеялась, что можно. Испугал меня вчерашний обморок. А что, если я трачу не неведомые силы, а собственные? И каждый оживленный цветочек стоит мне года жизни? Короче, проверять не хотелось.

Мы нашли четыре лавайхи, причем одна была на счету Чипа с Дейлом.

Я даже трудовой энтузиазм ощутила при мысли, что вечером нас ждет вкусный пирог, а не старухина баланда.

Под конец дети притащили за хвост полуметровую, отчаянно извивающуюся многоножку. Страхолюдина, еще и ядовитая небось, но бабуля пришла в восторг. Перехватила мерзость за хвост, вышибла ей мозги о ближайшее дерево, шустро отчекрыжила башку и прицепила то, что осталось от твари, к поясу. Я сглотнула вставший в горле ком. Не уверена, что смогу есть варево после такого…

Город, точнее, трущобная его часть, встретил нас шумом, столпотворением и такими ароматами, что я покрепче прижала платок к лицу. В первый раз я была слишком напугана, чтобы обращать внимание на подобные мелочи, а тут накатило, окружило, взяло в плен. Задышала ртом, прогоняя дурноту.

Детвора вцепилась в бабулю клещами, я с сумкой шла замыкающей. Старуха, похоже, успокоилась и даже ни разу не обернулась проверить, не пропала ли я с ценным грузом по дороге. Это она еще не знала о вынашиваемых мною планах презентовать часть нашего ужина раненому мужику.