Татуиро (Daemones)

…Вот только этот привкус во рту.

— Зубы почищу, ликерчик в баре есть мятный, — сказал своим темным глазам, похожим на глаза его змеи, — с хера ли мне снизу вверх на всех? Хватит. Я в силе. И я расту, вижу сам — расту. Справлюсь. Так? Это говорила ты мне?

— Ссправишшься…

— То-то!

Через полчаса в цветном мигающем полумраке неожиданно симпатичного ресторанчика сидел за легким столом, вытянув вольно ноги в светлых брюках. Горничная, пока он плескался в душе, принесла на выбор несколько комплектов одежды и он, не особенно выбирая, выбрал хорошо. Чувствуя себя итальянцем из старого фильма, к брюкам надел прямо на змею светлый джемперок, подтянул рукава. Кожа горела по контрасту с внутренней прохладой. Уходя из номера, открутил крышечку с темно-синего элегантного флакона, но понюхал сгиб локтя, где пахло чистой мужской кожей, и плескать на себя одеколоном не стал. Пробежали смутные мысли вперед, к тому, чем кончится, вероятнее всего, вечер, и там, в предполагаемом, он должен пахнуть мужчиной, а не парфюмерными изысками. Но делать картинку резче не стал, куда торопиться, он сегодня герой, пусть все идет само. И прохлада внутри лениво, покачиваясь в шезлонге на зеленой траве ухоженной лужайки, кивнула — все сложится оптимально, как надо.

Все и складывалось. Яша присвистнул, разглядывая Витьку. Видимо, подумал, что тот в своей стихии, столичный фотограф, там, в Москве, не вылезающий с презентаций и вечеринок. Но уважительность не смяла его в комок, а наоборот, приосанился, стал с гостем вровень. Заблестели глаза и, поворачивая плотную шею в распахнутом вороте белой рубашки, руки потирал, готовясь хорошо употребить вечер — во всех смыслах.

Витька подумал, Яше от него нужно не только умение снять, но и вот это — найти равного и обязательно не отсюда. Как Степка иногда говорил «покорешиться». Показать себя хозяином и чтоб гость оценил.

Ну-ну, лениво думал, и откидывался на стуле, балансируя на изогнутых металлических ножках, посмотрим-посмотрим на старания.

Ощущал себя собеседником, зрителем, ценителем того, что смог сделать простой рыбак, сын и внук рыбака, узнавший, что есть на свете другая жизнь. В силу его разумения. Но и поданным блюдом себя ощущал, предметом, выставленным на продажу.

Ну, и? Думал, разглядывая иероглифы на шелковых колеблющихся стенах, драконов на потолке, апельсины бумажных фонариков в углах. Будто первый раз торг? Первый раз был, когда снял Тину Тин, за десять минут отщелкал десяток ее звездных кадров. А потом были еще и еще, заказы, просьбы.

Но с Тиной, понял он сейчас, покупали его Дар, только родившийся. Как покупают новостройку, где будет квартира, или щенка, из которого по гарантированной родословной вырастет огромный зверь. Сам он мало интересовал певичку, так, футляр для драгоценности, оболочка с манипуляторами для нажимания кнопочки затвора.

А сейчас, все, что он почувствовал в медовой комнате, — толкает локтем, чтоб не пропустил знаков: пришли покупать его самого. Со всем, что у него есть — с талантом, но и с сердцем. И цена, следовательно, должна быть высока.

Внутри защекотало перышками разной формы и жесткости… Разные ощущения. От брезгливости до интереса.

Музыка из тихой превращалась в удары и грохот, но, вовремя смолкая, снова вела одну лишь мелодию. Добавлялись ритмы, всегда к месту. Смаргивал нервные слезы свет вокруг сутулого силуэта диджея на возвышении, обливал веники его дредов то красным, то синим и зеленым.

Выпили вина. Ждали горячего. Витька ожидал, что Яша будет говорить обильно и заранее внутри морщился. Но барин только что-то о номере спросил и про вино. Молчали расслабленно, в удовольствие. И Витька удивился — совпадают. Он думал, придется пережить то, что было с Карпатым, длинные хвастливые монологи, рванье рубахи с груди, громыхание по столу кулаком. Но, видимо, вылизанная обстановка гламурного зальчика с угловатыми от свежести скатертями отличалась от пьянки в сторожке недостроенной дачи или в каюте рыбацкого катерка.

— Я, Витюха, люблю и культурно отдохнуть. Хотя на катере, скажи, было хорошо. Так ведь?

— Да, было хорошо, — Витька припомнил истекающий янтарем балык на рваной газете, и как Наташа вынула заколку из волос и потекли они по свитеру вниз, закрывая лицо. А снаружи холодная темнота широко качала безопасный уютный салон.

Две официантки, с лицами в полумраке неразличимыми, двигались синхронно, как пловчихи на выступлениях, подходили с подносами, нагибались, поблескивали разноцветно зубами, длинными серьгами, круглым бликом на колене. И отходили, покачивая короткими юбками, отставляя в стороны локотки. Витька не мог сказать, видел ли он их утром, в спортзале.

Когда принесли исходящую ароматом мяса и специй пузатенькую кастрюлю, Яша махнул на них рукой:

— Все, милые, свободны, дальше мы сами.

И, гремя крышкой, ловко подцепляя что-то темное, каплющее вязко, сказал:

— Не подгадал, но ладно пришлось. Просмотр у меня сегодня, Витек. Ты в столицах, может, что скажешь по делу. Девочки хорошо готовились, год занимаются. Давай тарелку, я тебе каперсов.

Витька подал тарелку и вытянул шею незаметно, посмотреть, как же выглядят каперсы.

Медленно жевали мясо, заедая острыми плотными бутонами, кисловатыми внутри. Слушали музыку. Когда два раза подчистили тарелки, Яша махнул рукой с зажатой в ней вилкой, и, покачивая короткими юбками, официантки переменили посуду. Запах кофе вплелся в мигание света. Хозяин тронул Витьку за локоть, показывая, стул надо развернуть, оставляя темного диджея за правым плечом, чтоб перед глазами — затянутая блестящим гобеленом стена. На ткани изогнутые драконы, раскрывая пасти, хватали друг друга за хвосты.

Свет в зале погас совсем, полотно поползло в сторону, собирая драконов гармошкой. Открылся подиум, сто раз Витька такие видел в фильмах, и шест никелированный — блестит, уходя в темноту потолка. Опустил под скатерть руку, пощупал себя за колено, убедиться, что не в кино попал, а в реальности все. В странной поддельной реальности, где за окнами, не забыть бы, море, — тяжелое зимнее. Поймал мельком Яшин взгляд, быстрый и напряженный.

И под тяжкое дыхание ударных пошла из глубины подиума на них Тамара, той самой походкой, которую по телевизору показывают всем, раскрывшим рты мечтательно от блеска гламурной жизни, которая ведь есть где-то! Серебряные монетки блесток на прозрачном трикотаже купальника, как следы множества пальцев на мягком стекле. Короткие волосы венчал обруч с током высоких перьев. И маленькая плеточка в руке покачивала узкими хвостами.

Улыбнулась. Потянулся, перетекая вслед за извивами музыки, танец тренированного тела.

Витька смотрел, иногда, спохватываясь, подносил к лицу пузатый бокал и отхлебывал, пачкая красным вином край рта. Сбоку, из полумрака сверкал изредка Яшин глаз, тронет лицо и снова на девушку. Танец Яша наблюдал пристально, покачивал в такт музыке головой, пару раз нахмурился и даже по столу пристукнул ладонью. Удовольствие на его лице сменялось тренерским напряжением из утреннего спортзала.

Оставшись в маленьких стрингах, Тамара откинулась возле шеста, и, под заключительные аккорды, хлестнула себя по бедрам и спине, оставив на коже тонкие розовые полоски, такого же почти цвета, как маленькие полукружия сосков. Яша наклонился к Витьке:

— Потом она плетку, типа, продаст, понял? И этот, кто купил, сможет ее чуток похлестать. Ну, как тебе?

Витька сделал бокалом неопределенный жест.

— Н-ну…

— Да ладно, девка-то праздник, смотри как пошла! Я тебя про фокус с плеткой спрашиваю, хорошо мы придумали?

— Мы? Это кто — мы?

— Ну, мы с ней, с Томкой. Долго сидели, думали, какую изюминку, ну вот ей идея и пришла.

— Ей…

Но тот уже отвлекся, следя за следующей девушкой. Очень старательно, как на уроке физкультуры, та перечислила телом ряд зазывных поз и, под окрик, остановилась виновато. Музыка стихла. Но Яша ругать не стал, сказал только: