Татьянин день. Иван Шувалов

Цена, которую устанавливало государство, могла меняться, то есть циркулировать в зависимости от увеличения или уменьшения добычи соли. Предлагались и поблажки. Так, для Астрахани, возле которой находились одни из основных промыслов, продажная стоимость пуда снижалась до семнадцати с половиной копеек.

Такой скользящий принцип предлагался и для определения цен на вино — как ни прискорбно, но тоже в России товар первейшей необходимости.

Сенат принял сей прожект Шувалова, как следом за тем и предложенный им же закон об отмене внутренних таможенных пошлин. Что было до него? В каждой губернии, а то и в каждом уезде существовали собственные таможни, которые брали налог за провоз товаров. Получалось, что едущие на базар ещё с пустыми руками мужики оставляли что-либо в залог, шапку или рукавицы, и потом были вынуждены их выкупать. Это разоряло хозяйства, припятствовало созданию единого рынка. И главное, доход не попадал в государственную казну.

Новый закон, упразднявший внутренние таможни, оставлял лишь ввозные и вывозные пошлины через границы государства, которые соответственно увеличивались и полностью шли в державный доход. Но мало того, что росла казна, — закон клал конец средневековой раздробленности страны, когда каждый вотчинник был царьком на своей земле.

Отмена внутренних таможен была настолько решительною и желанной мерой, что Ломоносов для иллюминации, устроенной в честь сего события, специально написал такие стихи:

Россия, вознося главу на высоту,

Взирает на своих пределов красоту.

Чудится в радости обильному покою,

Что в оной утверждён, монархиня, тобою,

Считая многие довольства, говорит:

Коль сладкое меня блаженство веселит!

Противники к моим пределам не дерзают

И алчны мытари внутр торгу не смущают!

Однако мне, автору, воссоздающему картины прошлого, следует во всём оставаться справедливым, а главное, беспристрастным. Не забывал об интересах собственной персоны и канцлер Бестужев, исполняя свои государственные обязанности, но чем же достойнее и бескорыстнее супротив него смотрелся, положим, его соперник граф Пётр Шувалов? Да ничем, скажем со всею чистосердечностью. Ещё надобно скрупулёзно подсчитать, чей личный доход был большим — бестужевский или шуваловский, а то и воронцовский.

Бестужев, главным образом осуществляя внешнюю политику государства, не стесняясь брал огромные взятки с послов тех иностранных государств, к коим сам благоволил. Посему дом его, представлявший полную чашу, был местом, где канцлер позволял себе проигрывать в карты в течение недели по десяти тысяч рублей, предаваться беспробудному пьянству и разврату.

Не случайно однажды, чтобы иметь возможность сопровождать императрицу в Москву, он заложил все платья и драгоценности жены вплоть до часов. И всё же строил новые дворцы, ухитряясь одновременно тянуть из казны и из иностранных дипломатов беспошлинные барыши.

Дом Петра Шувалова мог по своему богатству успешно поспорить с бестужевским, а во многом его и опередить. Шувалов стал одним из первых вельмож России, живших открыто, на широкую ногу и всегда имевших нарядно сервированный стол в любое время дня. У него были оранжереи, где росли ананасы, и он первый стал запрягать в свои экипажи английских лошадей.

Впрочем, так, на широкую ногу, жил тот же Кирилл Разумовский, с кем Пётр Шувалов не раз оспаривал своё первенство по части размеров бриллиантовых пуговиц, украшавших его одежду французского покроя. Так подавал себя в свете и Воронцов, прямо говоривший о том, что он живёт бедняк бедняком потому, что очень трудно, не имея достаточного наследства, враз составить многомиллионное состояние. Но тем не менее все они, сподвижники Елизаветы, в сём успешно преуспевали.

Откуда же, точно на дрожжах, поднялось богатство Петра Шувалова? Приведём свидетельство современника, на наш взгляд рисующее одновременно как бы две стороны его, графа, бурной деятельности: «Графский дом наполнен был тогда весь писцами, которые списывали разные от графа прожекты. Некоторые из них были к преумножению казны государственной, которой на бумаге мильоны поставлено было цифрами, а другие прожекты были для собственного его графского верхнего доходу, как-то: сало, ворванье, мачтовый лес и проч., которые были на откупе во всей Архангельской губернии, всего умножило его доход до 400 000 рублей (кроме жалованья) в год».

Чуть расширим рамки сего свидетельства. В 1748 году Пётр Шувалов учредил Беломорскую коммерческую компанию, получившую на откуп промыслы на двадцать лет. Это были китоловный и тюлений промыслы. И морские промышленники, выходившие в море из Варзуги, Сумского Посада, Кеми, Мезенского и Кеврольского уездов, не имели права продавать тюленье сало и кожу никому, кроме шуваловской конторы. Его приказчики ходили на судах компании, кроме Белого, в Карское море, в Обский залив, строили по берегам магазины с хлебом и железными изделиями, которые продавали промысловикам и всему населению Севера по баснословным ценам.

Но мало того — Шувалов выхлопотал себе привилегию на заготовку казённого леса в Архангельской губернии по рекам, текущим в Лапландии и возле Пустозерского острога. Доверенность же он продал английскому купцу Вильяму Тому, за которым закрепил по контракту право рубить, сплавлять и продавать лес аж до 1790 года.

Гом, с попустительства Шувалова, который регулярно получал огромные доходы, истреблял лес хищнически. Он строил из русского леса суда на сооружённых им верфях по Онеге и Мезени, а также на Двине, у самого Архангельска. Только на одной Онежской верфи у него насчитывалось пятьдесят кораблей, экипажи которых состояли сплошь из иностранцев. За короткое время этот предприимчивый посредник Шувалова наводнил русским лесом рынки Голландии, Англии и Франции настолько плотно, что не смог продать и за три года и потому вынужден был сбывать его за бесценок.

Мало того, что Пётр Шувалов брал на откуп целые промышленные отрасли, он удосуживался ими спекулировать. Перепродажа русского леса английскому предпринимателю — ещё цветочки! Настоящую аферу граф провернул с гороблагодатскими заводами. Эти железоделательные заводы, а также и новый, ещё только строившийся на реке Туре, вместе с приписанными к заводам крестьянами он взял, как уж привык, в откуп. При этом он оттягал себе не только ещё не разработанные недра, но и сто тысяч пудов выделанного и привезённого в Санкт-Петербург железа, продав его англичанам.

Уплата денег за заводы была рассрочена на десять лет. Но, уплатив в общей сложности всего девяносто тысяч рублей, Шувалов потом ежегодно получал с них подвести тысяч. Когда же, в конце концов, истёк срок аренды и Шувалов вынужден был возвратить заводы и рудники, он исхитрился урвать из казны ещё семьсот тысяч рублей.

В тот самый день, когда Иван Зубарев подал челобитную императрице, он к вечеру уже был в доме Петра Шувалова.

Граф принял его в своём кабинете и велел выложить на стол всё, что тот имел при себе.