Таверна «Лапы и хвост»

Вот и сегодня она выманила меня из дома под предлогом своего плохого самочувствия, и я, как мальчишка, купился. А когда приехал и увидел матушку бодрой, энергичной и полной всевозможных идей по поводу устройства моей личной жизни, понял, что дело плохо. Попытки отговориться делами результата не дали.

– Мелисса Карингтон – милейшая девушка, и я, право, совершенно не понимаю, почему ты отказываешься познакомиться с ней поближе?

Тут матушка с упрёком посмотрела на меня и осуждающе поджала губы, видимо, рассмотрев на моей физиономии отсутствие какого-либо желания становиться жертвой абсолютно незнакомой мне девицы. Нет, имя я, конечно, слышал, но какая именно из бело-розового цветника девушек на выданье, который можно наблюдать на каждом приёме, и есть чудесная Мелисса, я не знал. И, что характерно, знать не стремился.

– Она прекрасно воспитана, – продолжила матушка рекламную кампанию, – очень хорошо играет на скрипке и на фортепиано, пишет стихи и даже, кажется, прозу. Совсем недавно кузина Лионелла говорила, что романтические рассказы юной Карингтон пользуются большим успехом среди читательниц.

– Какой ужас, – совершенно искренне сказал я, но, заметив гневные искорки в глазах матери, поспешил исправиться, – в смысле – какой кошмар, что я недостоин такой одарённой девушки! А я наверняка недостоин, точно тебе говорю! Я и стихи не люблю, и к прозе достаточно равнодушен… Особенно к романтической!

– Полюбишь, – тоном, не допускающим возражений, припечатала баронесса Даттон, – куда ты денешься, Мэтью! Моё терпение кончилось: или ты добровольно начинаешь ухаживать за Мелиссой, или я завтра же перееду к тебе и начну методично превращать твою жизнь в кошмар. Ты меня знаешь, я сумею!

Я замер, так как такого коварства не ожидал даже от матушки. При этом не вызывал ни малейших сомнений тот факт, что она вполне в состоянии воплотить угрозу в жизнь. Тогда мне останется одно – бежать из собственного дома куда глаза глядят. Впрочем, и это не гарантировало мне спасения от брачных уз, всерьёз замаячивших на горизонте.

– Мелисса… – начал я, почёсывая кончик носа, кстати, вполне себе аристократичного, фамильного, – это такая светленькая? Да? С кудряшками?

– Святая Бенедикта, и в кого ты у меня такой бестолковый? – задала матушка риторический вопрос, так как вряд ли она всерьёз рассчитывала на то, что богиня, ответственная за благополучие семейного очага, отзовётся и прояснит ситуацию.

– В папу? – подсказал я, получив в ответ сердитый взгляд.

Дело было в том, что отец, предпоследний (восемнадцатый) барон Даттон, был человеком весёлым, своенравным и рискованным. К тому же с юности и до последних дней он отличался пылкой любовью к прекрасному полу, за что, собственно, и был убит на дуэли очередным ревнивым супругом. После этого прискорбного случая парламент быстренько запретил поединки, отчего их не стало меньше, зато в казну тонким, но непрерывным ручейком потекли деньги, полученные от штрафов.

– Светленькая в кудряшках – это Камилла, – осуждающе покачала головой матушка, – а Мелисса… Впрочем, скоро ты сам увидишь.

– В смысле? – моментально насторожился я. – Что ты хочешь сказать?

– Ничего кроме того, что через полчаса Мелисса с матерью будут здесь. Я пригласила их на завтрак.

Я в очередной раз поразился матушкиному коварству, но тут же изобразил глубокую задумчивость. Это выражение лица – одновременно строгое и значительное – было отработано мной до абсолютного автоматизма. Именно его я использовал в те дни, когда приходилось присутствовать на службе в министерстве.

– Как жаль, что ты не сказала раньше, – воскликнул я, поднимаясь, – мне, к сожалению…

– Прокляну, – невозмутимо сообщила баронесса Даттон, – даже не сомневайся, Мэтью.

Это была катастрофа. Матушка, как и все женщины рода Филлингс, в котором она родилась, имела способности к колдовству, хотя и пользовалась ими крайне редко. Ну вот не поощрялась в нашем государстве волшба ни в каком виде. Мы же цивилизованные люди, а все эти заговоры, проклятья, прочие колдовские штучки – это удел диких народов, населяющих отдалённые территории. Пусть этим занимаются кочевники Равенгарда или пираты Коридии! А у нас, в Энгалии, этим предрассудкам и отголоскам прошлого места нет и не будет! Такова была, во всяком случае, официальная позиция, закреплённая на законодательном уровне десятками указов и постановлений.

На самом же деле в большинстве аристократических родов к колдовским способностям относились достаточно лояльно, так как порой от них бывала и польза. Например, мало кто рисковал ссориться с теми же Филлингсами, потому как никому не улыбалось получить какое-нибудь не смертельное, но всё равно крайне неприятно проклятье.

Даттоны, кстати, тоже имели наследственный дар, но о нём было не принято говорить, так как был он странным и не так чтобы полезным. Все мужчины в нашем роду умели понимать язык животных. Видимо, эта способность сохранилась с тех невероятно древних времён, когда первый барон Даттон выбрался на простор из глубин Ривенгольского леса и построил на его краю замок.

Редкий дар, но, увы, совершенно бесполезный: ну с кем мне прикажете разговаривать? С матушкиными кошками? Со своей лошадью? С болонкой кузины Лионеллы? Вот и я о том же..

– За что? – попытался возмутиться я, но без особого энтузиазма, так как знал: если уж матушка начала угрожать проклятьем, то дело плохо. – Что я тебе такого сделал?

– В том-то и дело, что ничего, – сурово ответила баронесса Даттон, – а мог бы к тридцати годам уже сделать пару внуков для одинокой матери.

– Почему одинокой-то? – вот тут я искренне удивился. – То есть сестрицу Марион ты в расчёт уже не берёшь? Как и многочисленных кузин и поклонников?

– Они не наследники, – отрезала матушка, – Марион только начала выходить в свет, следовательно, толку от неё пока немного. К тому же дочь – это не совершенно иное, она всё равно станет частью другой семьи, у которой свои интересы. А вот ты, Мэтью… Ты должен наконец-то начать думать не только о себе, но и о величии рода Даттон.

– А можно я буду думать о нём без ущерба для собственной свободы? Это будет гораздо результативнее, – предпринял я последнюю попытку избавиться от неизвестной Мелиссы, – и могу дать слово, что в течение ближайшего года… нет, двух лет… выберу себе невесту.

– В течение двух месяцев, – тут же азартно откликнулась матушка, – и это я ещё иду на серьёзные уступки, Мэтью.

– Ну хорошо, пусть будет год, – я прямо чувствовал, как вокруг меня сжимается вражеское кольцо. Что-то подобное я испытывал, когда в последней реконструкции играл роль героически погибшего при защите столицы генерала Маршалла.

– Год – это непозволительно долго, – покачала головой матушка, – я могу столько не прожить…

Тут она приложила к глазам кружевной платочек, скорее всего, для того, чтобы скрыть пляшущих в глазах бесенят. Уж настолько-то я свою родительницу изучил…

– Не сгущай краски, – я невольно улыбнулся, – ты прекрасно выглядишь и, надеюсь, так же замечательно себя чувствуешь. И я вовсе не исключаю, что вскоре граф Симмонз попросит тебя составить его счастье.

– Ну что ты такое говоришь, Мэтью! – совершенно по-девичьи покраснев, отмахнулась матушка. – При чём здесь граф Селестен? Да, он оказывает мне определённые знаки внимания, но серьёзные намерения… нет-нет! И не надо пытаться отвлечь меня от главной темы разговора!

– Я не мог не попытаться, – уже не скрываясь, засмеялся я, – а насчёт графа ты подумай, мне кажется, это очень неплохая партия, и тогда тебе точно не будет скучно и одиноко!