Тайфун

Односельчане не любили Мэя, избегали его. Сам он боялся в деревне только Тиепа и Выонга. Каждый раз, когда он сталкивался с Тиепом на улице, тот пристально смотрел ему в глаза, и Мэю делалось не по себе, словно его уличали в преступлении. Той силе, что чувствовалась в Тиепе, Мэй ничего не мог противопоставить. Тиеп метко стрелял. Мэй сам убедился в этом, увидев однажды, как Тиеп бил влет уток над рисовыми полями: выстрел — и утка падала на землю! Да, к такому в руки лучше не попадаться! От голоса Тиепа вздрагивал даже отец Хоан. Мэй ненавидел Тиепа лютой ненавистью, страшась показать ее, и ждал только удобного момента, чтобы расквитаться с тайным врагом своим.

С Выонгом же Мэй столкнулся однажды по чистой случайности. Как-то на строительстве плотины в прибрежном районе парни из деревни Намдонг вызвали местных помериться силами в борьбе. Выонг положил на лопатки двоих и получил в качестве премии четыре сигареты. И тут появился Мэй. Никто не хотел с ним бороться, хотя он пообещал в случае своего поражения купить победителю целую пачку сигарет. Все знали, что борется Мэй нечестно. А он распалился, снял брюки, рубашку и, оставшись в одних трусах, ходил, выпятив грудь, грубо подзадоривал всех подряд, и своих и чужих: «Что, нет среди вас смелых? Конечно, кто возится только с женой да ребятишками, тому здесь делать нечего. Это забава мужская». Люди, не глядя на него, стали расходиться, тогда Мэй злобно заорал: «Эй, Выонг, щепок! Отдавай-ка свои четыре сигареты, ты меня боишься — значит, я их заслужил больше твоего!» Этого Выонг не стерпел. Вспыхнув от гнева, он повернулся и пошел на Мэя. Зрители подбадривали его возгласами: «Всыпь этому хвастуну, Выонг!» Борцы вошли в круг и, толкая друг друга, как буйволята, начали разведку боем, стараясь нащупать слабые стороны противника. Мэй думал, что Выонг, только что два раза боровшийся, уже устал. Он попытался применить несколько очень рискованных и опасных приемов, которые в случае удачи могли застать противника врасплох и вынудить его сдаться. Но Мэй не знал, что в партизанском отряде Выонг освоил и такие приемы, и многие другие, о которых Мэй даже понятия не имел. Выонг легко ушел от опасности. У Мэя, который перед этим изрядно выпил, уже дрожали от напряжения ноги, в глазах темнело. Стоило ему чуть ослабить внимание, и Выонг обхватил его, сжал с такой силой, что у бывшего карателя захрустели кости. Выонга подбадривали: «Давай, Выонг! Жми еще сильней! Молодец, Выонг! Дави его!» Мэй, теряя последние силы, попытался исподтишка ударить Выонга в солнечное сплетение. Но Выонг заметил маневр противника и молниеносно отпрыгнул. Не ожидавший этого Мэй проткнул воздух и, потеряв равновесие, рухнул на землю, рассадив себе нос. Несмотря на боль, он вскочил и яростно бросился на Выонга. Теперь зрители уже кричали: «Хватит! Дай только ему напоследок, Выонг, чтобы он унялся!» Мэй горячился, забывая об осторожности, а Выонгу надоело терпеть подлые приемы Мэя, и он, захватив руку противника, бросил его через правое бодро. Теперь Мэй поднялся с трудом и, понимая, что проиграл эту схватку, поплелся хромая домой. С того дня Выонг стал первым врагом Мэя. Мэй мечтал схватиться с ним на ножах, был уверен, что в этом деле окажется искуснее Выонга, и тогда уж тот получит за все сполна.

Собрание закончилось, люди начали расходиться, пробираясь через сад на улицу. Отец Сан задержал только двоих — Мэя и Тана. Мэю он напомнил о его опыте кулачного бойца и поручал ему в ближайшее время устроить потасовку и непременно участвовать в ней и самому. Затем он обратился к Тану:

— Мы нуждаемся в твоей помощи, брат Тан, и возлагаем на тебя ответственное поручение, и котором ты будешь действовать в одиночку: надо убрать коммунистического вожака селения.

— Это кого? — вздрогнув, спросил Тан.

— Тиепа, — чуть слышно произнес Сан.

Тан даже взмок от неожиданности. «Ничего себе задание! Как его выполнить? Никто в деревне не таит на Тиепа зла, значит, никого не натравишь. Как же быть?» — мгновенно промелькнуло в мозгу Тана.

Увидев побледневшее лицо Тана, Сан усмехнулся.

— Ты вполне справишься, у тебя сильный характер, ты не привык распускать язык. Сделаешь свое дело и сразу исчезнешь — никто тебя не найдет. А Тиепа убрать чрезвычайно важно. Именно он поддерживает эту чертову свадьбу. Он наш главный враг, он нарушает наши обычаи и законы, установленные предками и церковью. Мы долго терпели, но всякому терпению приходит конец. Пора действовать решительно. Вот несколько сот донгов, они пригодятся тебе, Тан. Итак, с богом!

Мрачнее тучи Тан простился с отцом Саном и вышел на улицу. Была глубокая ночь, дул прохладный ветер. На душе у Тана скребли кошки. С юности он был хорошим пахарем, умело ловил рыбу и мечтал стать важным человеком на деревне. Одно время староста Хап убеждал его потратиться на угощение, чтобы завоевать уважение своих односельчан. И Тану пришлось пойти на это, как раз тогда он вырастил хороший урожай, и угощение удалось на славу. Вместе с женой они трудились, не разгибая спины, и вдруг все пошло прахом — видите ли, какой-то Тиеп хочет отменить старые обычаи и порядки — значит, не стать ему, Тану, мандарином, который сидит на почетном месте и в церкви, и в любом доме за столом. Так и останется никем Тан, ни бедным, ни богатым, и не будет ему ни почета, ни уважения. Вот почему он решил вступить в армию Христову: может, с ее помощью удастся пробиться наверх. Но сразу такое поручение! Тан понимал, что над ним нависла страшная опасность, и почувствовал вдруг себя одиноким, брошенным всеми, хоть он и связан общей клятвой. Он начал шептать молитвы, надеясь, что ангел-хранитель отведет от него злую напасть: «Спаси и помилуй меня, раба божьего, освети путь в ночи, помоги избавиться от дьявольского наваждения…» Тьма вокруг действительно была кромешная, даже пальцев вытянутой руки не увидишь. Стараясь не шуметь, он шел по обочине и то и дело вздрагивал от прикосновения холодной росы. Рис уже поспел, и было слышно, как в его зарослях возятся мыши. Иногда тишину нарушало хлопанье крыльев поднимающихся с полей птиц.

Вдруг где-то совсем рядом раздалось громкое рыдание, от которого у Тана, казалось, остановилось сердце. Во дворах протяжно завыли собаки. Тан присел и огляделся по сторонам. Он увидел, как в ближайшем к нему доме то появляется, то исчезает свет лампы. Именно там голосила женщина. Тан подкрался к дому и с облегчением вздохнул, поняв, что здесь живут супруги Кхоан. Дверь была открыта настежь, и при слабом свете коптившей лампы Тан увидел, что супруги Кхоан склонились над бамбуковой кроваткой, стоявшей посреди комнаты. На ней, вытянувшись, как это бывает только с мертвыми, неподвижно лежала маленькая Тху. Крепкая девочка неожиданно заболела и сгорела в один день. Ее отец поддерживал слепую жену. Та лихорадочно ощупывала тело умершей дочери и плакала навзрыд, не переставая. Тан был первым, кто выразил сочувствие семье.

Старый Хай Кхоан, горестно качая головой, рассказал Тану, что произошло в его доме:

— Она всегда была веселой, здоровой, бегала и играла с другим детьми. Вчера за обедом вместо со старшим братом Хюи поела рису с испорченными крабами, и у обоих заболел живот. Жена дала ребятам святой воды, которую принесла из Байтюнга. Хюи только отхлебнул и тут же все выплюнул, а Тху выпила целую чашку. Боль у нее стала сильнее, живот раздулся, как барабан. Меня, как назло, дома не было, а когда я уже за полночь вернулся, дочка доживала последние минуты.

Несмотря на то что двери и все окна были распахнуты настежь, в доме стоял невыносимый смрад.

Старший сын Кхоана, Хюи, стоял тут же. Неожиданно он, рыдая, разразился ругательствами:

— Тоже, называется, родители! Из могилы взяли воды и говорят — святая. Это вы убили мою любимую сестренку!

Мать кинулась к сыну и зажала ему рот рукой. Хюи умолк, только плечи его продолжали вздрагивать от рыданий.

Тан сказал Кхоану:

— Знаешь, а вдруг она от холеры померла. Болезнь эта заразная, так что ты не тяни с похоронами. Мой тебе совет: утром зарой ее в землю, чтобы не было еще какой беды…

Услышав такие слова, мать запричитала с новой силой:

— Доченька моя бедная! Даже похоронить тебя не могу, как положено! Что творится на белом свете, что за жизнь такая?!

Тан попытался утешить ее:

— Не огорчайся, матушка Кхоан, дочка твоя еще совсем маленькая, душа ее чиста. Пусть не по обряду ее похоронишь, все равно господь бог увидит ее ангельскую душу и заберет к себе…

Похороны действительно оказались скромными: несколько соседей пришли проводить маленькую Тху, и поминок не было.

Горю супругов Кхоан, казалось, не было предела. Они долго молились перед святой Марией из Хюэ, просили заступиться за безгрешную душу маленькой девочки.

7

Петух Бать горделиво вытянул длинную красную шею, расправил короткие крылья и громко закричал. Каждый раз, когда он видел другого петуха, на него находил боевой задор. Выонг очень ценил своего Батя за мужество, выучку и сообразительность. Конечно, ухаживать за таким петухом непросто, да и кормить его — недешевое занятие. Тренировать, конечно, тоже надо. Одним словом, забот полон рот. Зато как ты счастлив и горд, когда петух победит.

Выонг поднял защелку, открыл дверцу клетки и взял петуха на руки. Тяжелый — наверно, килограмма на четыре потянет. Под опереньем чувствуется крепкое тело. У петуха маленькая головка с жестким коротким гребнем и сильные, в многочисленных шрамах ноги с длинными, острыми когтями и шпорами. Довершали портрет бойца короткие мощные крылья.

Выонг ласково погладил петуха. Бать молча помаргивал круглыми глазками и крутил шеей. Потом легонько поклевал руку хозяина, прося корма.

— Да ты же только недавно склевал целую чашку, — негромко говорил Выонг. — На тебя не напасешься!