Тайфун

А в это время на пустыре, неподалеку от хутора Сатхыонг, собралось человек десять. Они пили самогон, закусывая жареной собачиной. Среди них не было ни отца Сана, ни сестры Кхюен. Как только начался скандал, посланцы епископа потихоньку выбрались из толпы и прямиком направились в Байтюнг.

Собравшиеся на пустыре зачинщики пили самогон, пили жадно и много, словно желая прогнать недавний страх. Мэй ругался, он был недоволен — не расправился с Выонгом, тот, трус несчастный, даже не появился на веранде, чтобы заступиться за своего начальничка.

Все уже изрядно захмелели, только Тана самогон не брал, хотя он уже хватанул несколько чашек. И чем больше пил он, тем тревожнее были осаждавшие его мысли: «А что, если Тиеп умрет? Ведь докопаются, кто камень кинул, и тогда мне крышка. Тюрьма, ссылка, клеймо убийцы — оно бросит тень на всех членов семьи, на жену и детей после смерти. А ад, где таких, как я, поджаривают на огне?..» Судорожно глотнув воздух, как будто он задыхался, рванул на себе ворот рубашки и оторвал несколько пуговиц. Тану хотелось кричать…

Как слепой, брел он домой, не помня, о чем говорили собутыльники. Его терзал страх: конечно, за ним придут, схватят, обвинят по меньшей мере в участии в подпольной вражеской организации, в худшем случае — осудит за убийство. Арестовали Нян, доберутся и до Нионга, и если не та, так другой, слизняк, трус и подлец, выдадут его.

8

В то время, когда донесение о событиях в деревне Сангоай достигло канцелярии уездного комитета в Суанзао, его преосвященство Фам Ван До принимал у себя отца Сана и сестру Кхюен, которые вернулись из деревни и во всех подробностях докладывали епископу о том, как прошла свадьба Выонга и Ай. Епископ, надо полагать, остался доволен рассказом своих верных слуг, вынул из шкафа бутылку дорогого вина и разлил его в высокие тонкие бокалы. Отца Сана так удивил поступок епископа, что он никак не решался поднять бокал и вопросительно смотрел на хозяина. Сестра Кхюен чувствовала себя увереннее, она пригубила вино, и ее круглые, голубиные глаза, глядевшие на епископа, выражали любовь и ласку. С какой радостью она припала бы к красивой холеной руке епископа, но приходилось скрывать свои чувства.

— А как этот Тиеп? — обратился епископ к отцу Сану.

Тот склонил голову, словно провинившийся школьник.

— Ваше преосвященство, как это ни печально, но… он только ранен…

Епископ погрузился в свои мысли, словно вспомнил о чем-то очень важном, и наконец тихо вымолвил:

— Спасибо. Отправляйтесь отдыхать. Если будет нужно, я приглашу вас завтра.

Отец Сан вышел первым. Сестра Кхюен двинулась за ним медленно, нехотя, не в силах оторвать взгляда от епископа.

Всю эту ночь его преосвященство не спал. Когда запели первые петухи, в приемный покой епископа вошли Хоан, Тхо и Куанг. Епископ выглядел осунувшимся. Лицо его побледнело от бессонной ночи, плотно сжатые губы подчеркивали линию волевого рта, на щеках темнела щетина. Он предложил гостям чаю и принялся внимательно разглядывать своих ближайших соратников.

— Обстановка вынуждает нас принимать чрезвычайные меры в приходе Сангоай, — сказал он. — Думаю, вы согласитесь с ними.

Все трое молча склонили головы. Они с трудом сдерживали радость — наконец-то! В селении Сангоай есть на кого положиться. Особенно радовался отец Хоан: он поверил, что для него снова наступает звездный час. Он умел извлекать выгоду из благоприятных обстоятельств. В свое время он никак не мог получить приличное назначение, потому что происходил из семьи неверующих. Узнав о решении Святого Престола разделить епархию на две вотчины с епископами европейцем в одной и вьетнамцем в другой, он тут же встал на сторону последнего и начал вовсю хулить европейца. Когда европейцы покидали страну, отец Хоан постарался всеми правдами и неправдами перетащить имущество европейского епископа во дворец вьетнамца, чем заслужил его благосклонность. Отца Хоана без промедления назначили священником в один из приходов. Позже, после возвращения в страну французов, он не замедлил переметнуться на другую сторону, поступил на военную службу к колонизаторам, получил офицерское звание и возглавил карательный отряд. У недавнего священника появилась возможность отомстить своим недругам, и он воспользовался счастливым случаем в полной мере: велико было число людей, погибших от его руки. Он сжигал деревни, если жители отказывались устанавливать крест на общинном доме, расстреливал и топил людей, отказавшихся признать карателей за представителей законной власти. В бою под Донгтханем попал в плен и уже думал, что ему не избежать смерти. Но после подписания Женевских соглашений вьетнамское правительство объявило амнистию. Отец Хоан, перекрестившись, кинулся в родные края, поближе к Байтюнгу, и укрылся там…

Воспоминания Хоана прервал епископ. Откашлявшись, его преосвященство продолжал:

— После событий в селении Сангоай мы должны как можно быстрее направить туда кого-то из верных людей. Но кого? Это мы и должны с вами решить. Отец Хоан не подходит, поскольку не может оставить семинарию, да и репутация его пошатнулась в последнее время. Отец Тхо необходим нам здесь, в его ведении все наше хозяйство. Отцы Тап, Винь и Санг не подходят по своим личным качествам. Полагаю, сие ответственное и тяжкое бремя следует возложить на отца Куанга.

Хоан стал мрачнее тучи. Решение епископа оказалось Для него полнейшей неожиданностью. По сравнению с Куангом он обладал, по его убеждениям, гораздо большими достоинствами, и потому был глубоко обижен. Отец Тхо прошептал молитву, благодаря создателя за избавление. Что касается отца Куанга, то он словно бы съежился, стараясь не выдать своей радости. Конечно, в Сангоае немалые трудности, но ему оказано такое доверие!

Несмотря на обуревавшие всех троих противоречивые чувства, они чуть ли не в один голос воскликнули:

— Как вы решили, ваше преосвященство, так тому и быть.

Епископ покачал головой.

— Я понимаю, что не каждый из вас в глубине души согласен с моим выбором, но мне приходится думать о всех делах нашей церкви, не только о приходе Сангоай и событиях, случившихся в этом селении… Теперь я хочу сказать несколько слов специально для вас, отец Куанг.

— Слушаю, ваше преосвященство!

— Наступает решающее время для всех нас, радеющих за свое дело, за нашу веру!.. И потому надлежит проявлять особую чуткость и гибкость, — если надобно, быть мягкосердечным и добрым или же, напротив, — решительным, твердым и даже неумолимым. Ибо главное — зоркость, умение предвидеть все, что может произойти. Мы не должны допустить повторения событий сорок шестого года.

Лицо отца Куанга от волнения стало пунцовым, а епископ продолжал:

— Ваша миссия весьма опасна, ни на миг не забывайте об этом. Главное — это привлечь как можно больше народу на нашу сторону, особенно молодежи. Молодежь — наша надежда, наше будущее. Будьте чрезвычайно внимательны к людям бедным, в деревне от них зависит поддержка, пусть молчаливая, но тоже важная…

— Благодарю вас, ваше преосвященство, за ваше высокое доверие, за вашу любовь и внимание ко мне, за ваши бесценные отцовские напутствия. Что бы я ни делал, где бы ни был, всегда буду помнить ваши советы.

Епископ достал бутылку шампанского. Со звоном ударились друг о друга хрустальные бокалы, в которых пенилась и играла золотистая влага.

— С богом! — произнес епископ, и все выпили.

Назначение, полученное отцом Куангом, не терпело отлагательств, посему простились с ним тут же. И отцы Хоан и Тхо изобразили огорчение и сочувствие, словно их коллега отправлялся за тридевять земель к диким племенам нести слово божье…

Письмо из канцелярии епископа поступило в уездный комитет. Испрашивалось разрешение направить в приход селения Сангоай священника. В письме, правда, не говорилось, кого туда решено послать, а этот факт имел важное значение. Но после известных нам событий, в той или иной мере связанных с религией, решили, что в настоящее время важнее, чтобы у беспокойной паствы появился духовный наставник, который, как знать, вдруг и поможет навести в приходе порядок. В канцелярию епископа послали запрос, чтобы уточнить личность будущего кюре взбунтовавшегося прихода. В самой же деревне пока не предпринимали ничего, ждали распоряжений высшего начальства. Председатель волостного комитета Тхат целые дни пропадал в поле, а его заместитель Тиеп еще не вышел из больницы, поэтому местный комитет не спешил принимать решение…

День был прохладный. После обеда подул северо-восточный ветер, жара сразу спала, стало легче дышать. Рис уже созрел, золотистые его колосья клонились к земле. Стан воробьев носились над полями, выискивая упавшие зерна. Начали набирать силу овощи, на капустном поле уже образовались маленькие кочны. Большие толстокожие апельсины свисали с веток, пригибая их книзу, отчего деревья приобрели вид перевернутых вершей. По межевым тропам бродили медлительные буйволы и выщипывали всю попадавшуюся на их пути траву. Под бананами квохтали куры. Бродячий цирюльник расположился недалеко от входа в церковь. Он усадил на матерчатый стул под тентом клиента и брил ему бороду. Чуть поодаль церковный староста Хап не спеша водил удилище на берегу пруда, заросшего болотной чечевицей. Старый Ням сидел возле своего дома и делал из тонких бамбуковых побегов петли для коромысла. Немолодой крестьянин, одетый в домотканые брюки и рубаху темно-коричневого цвета, с арканом в руке медленно прогуливался по деревенской улице. Дойдя до последнего дома, он что-то громко выкрикивал и поворачивал обратно. Все знали этого человека: он холостил хряков, но спроса на его услуги сейчас почти не было.