Тайфун

Вероника не спешила с ответом.

– Ольга Ивановна была милая, добрая женщина, - наконец сказала она. И Владимира Васильевича любила. Не знаю, что произошло между ними, почему она решилась на такой шаг.
– Помолчала.
– Ее мучила бездеятельность. Она во что бы то ни стало хотела найти работу. Да разве и вас не угнетало бы: в доме ни копейки, и муж, чтобы жена не умерла с голоду, вынужден делить свой летный паек. Вот она и искала работу, чуть ли не каждый день ездила в Хабаровск.
– Стыдливо опустила глаза и продолжила: - Работа, конечно, находилась. Не педагогическая, но хорошо оплачиваемая - в коммерческих структурах. Секретаршей. Она отлично понимала, что это за работа. Отказывалась, да и муж не разрешал. А незадолго до отъезда грустно пошутила: "Вот возьму да и укачу в страну Восходящего Солнца. Такие златые горы обещает мне один Хоцу иеца. Он содиректором совместного предприятия работает. Между прочим, очень симпатичный мужчина. Сколько ж можно мужа объедать..." Но это она шутила. Не думаю, чтобы Владимира Васильевича она променяла на какого-то япошку.

"А почему бы нет, - сделал свой вывод следователь.
– Любовь, как утверждают знатоки по этой части, - чувство преходящее. А Родионов был у Ольги не первым возлюбленным и, похоже, не последним. Но если она укатила в Японию... Придется обращаться в Интерпол".

– Ольгу, если она жива, мы разыщем и в Японии, - сказал Врабий. Теперь расскажите о себе. Из того, что я слышал о вас, у меня сложилось довольно противоречивое мнение.

Вероника потеребила край халата и грустно усмехнулась.

– Обо мне столько наговорено, что я, оказывается, многое сама о себе не знала. Да Бог им судья. Уж так, наверное, в народе принято - лежачего бить. А я, откровенно говоря, и не знаю, с чего начать. Моя биография такая короткая и неинтересная, что на страничке уместится. Жила с отцом и матерью. Училась в школе. Беда, говорят, не ходит в одиночку. Так и у меня: в один год посыпались несчастья - умерли родители. Вначале отец, а через месяц мать. Мне к экзаменам в институт готовиться, а разве до этого. Вот и поплыла на первом же сочинении. Родственников никого, и никаких запасов мать и отец родили меня уже в престарелом возрасте и без конца болели. Пришлось устраиваться на работу. А вы знаете, какое это ныне непростое дело. Взяли меня в коммерческий ларек продавцом вин и табачных изделий. Дело, думалось, несложное. А вышло - хуже не придумаешь. Днем пьянь всякая пристает, а ночью - хулиганье, бандиты. Да и владелец ларьков стал домогаться. Один раз я отшила его, второй. А на третий он так меня обвел своими вонючими товарами, что подзалетела я на несколько миллионов. Знал пятидесятилетний развратник, что негде мне взять, чтобы расплатиться, пообещал: "Сам расплачусь, только не упрямься". Поняла я, что добром дело не кончится, написала письмо подруге в Южно-Сахалинск. Та ответила: приезжай, будем работать вместе в библиотеке. Я продала свою квартиру, рассчиталась с Хмырем и поехала. О дорожных приключениях вам, наверное, рассказывали.

– Да, - подтвердил следователь.
– Но я хотел бы услышать от вас, это будет точнее.

Вероника не соврала пока ни в чем - Врабий перед встречей с ней связывался по телефону с пензенской милицией, и участковый инспектор района, где проживала девушка, подтвердил её невеселую биографию.

– Садилась я в поезд с легкой душой, считала, что все мои невзгоды остались позади. А злой рок следовал за мной по пятам. В купе стал приставать один оболтус. Хорошо, что с нами ехал подполковник Родионов. Он быстро охладил пыл ухажера, пригрозив выбросить из купе. Тот угомонился, а где-то, не доезжая до Читы, обокрал меня и сошел. Владимир Васильевич, видя мое безвыходное положение, забрал к себе в гарнизон. Помог мне устроиться на работу. Потом я познакомилась с Олегом и вышла за него замуж. Вот и вся моя эпопея.

– Действительно, целая эпопея, - грустно усмехнулся следователь. Скажите, а почему вы выбрали именно Соболевского, мужчину, скажу прямо, не красавца и не отличающегося, как мне известно, и другими достоинствами, кроме, разве, летных; о которых вы, разумеется, были не в курсе. А в гарнизоне столько холостяков, и, наверное, не один пытался ухаживать за вами?

– Вы правы, - кивнула Вероника.
– Около меня сразу закрутились чуть ли не все холостяки. Но кто я была для них? Официантка. Девушка со смазливой мордочкой, с которой можно не церемониться. По вожделенным взглядам я прекрасно понимала, чего от меня хотят. А Соболевский был совсем иным. Он не приставал ко мне, не говорил комплиментов. Садился за стол и пока я обслуживала его, не спускал с меня глаз. И столько в них было нежности, доброты, искренности, что я не могла не ответить взаимностью.
– Лицо женщины погрустнело, опечалилось.
– Да, Олег был рыжий и не могучего телосложения. Многие считали его некрасивым. А для меня он был самым лучшим. Даже веснушки на щеках придавали его лицу неповторимую прелесть. А какая у него была душа! Прекрасней человека я не встречала и, наверное, никогда не встречу. Помню перед Новым годом все летчики поздравляли меня, желали счастья. Кто-то дарил новогодние игрушки, Дедов Морозов, кто-то приглашал встретить праздник вместе. А Олег принес мне громадный букет красных роз. И это зимой, на Дальнем Востоке! Я была потрясена и покорена. И когда он сделал предложение, я ни минуты не раздумывала, дала согласие.

Вероника замолчала, опустив голову. Воспоминания, видно, растеребили ей душу, и Врабию стало искренне жаль женщину. Он все больше убеждался в её честности и порядочности. Скорее по инерции, чем по необходимости, спросил:

– А как относился ваш муж к Владимиру Васильевичу? Не ревновал к нему?

– У Олега не было к тому оснований: до него у меня не было мужчин. И он верил мне.

– Вы видели тело мужа после того, как подняли его из моря. Ни одной царапины. Что, вы думаете, могло произойти в полете?

– Ума не приложу. И днем и ночью, как только проснусь, вспоминаю Олега и ломаю голову, что там случилось, почему упал самолет.

– В том-то и загадка, что не упал, - поправил её следователь. Самолет плавно планировал и так вошел в воду. Даже антенны не оборвались. Будто Олег взял да сам направил самолет в море. Он не хандрил последнее время, ничем не был расстроен?

Вероника помотала головой.

– У него хорошее было настроение. Он радовался, что наконец-то привезли топливо и снова начинаются полеты. Без неба он жить не мог. Потеребила снова халат, о чем-то сосредоточенно думая.
– Вчера в госпиталь увезли одного механика: был на рыбалке и его кто-то укусил. То ли какая-то букашка, то ли комар. У механика поднялась температура, он, говорят, в тяжелом состоянии. И мне вспомнился один случай. Месяца полтора после нашей женитьбы однажды ночью Олегу стало плохо: участилось сердцебиение, подскочила температура, и он чуть ли не потерял сознание. Я хотела вызвать врача, но Олег не разрешил, сказал, что сразу спишут с летной работы. Побежала к соседке, принесла валокордин, нашатырный спирт. Еле отходила... Что с ним приключилось? Он грешил на какое-то насекомое, укусившее его в прошлом году на рыбалке. Там с ним тоже приключилось такое. Рассказывал, что ему было так плохо, еле добрался домой... Не мог ли приступ повториться в полете?

– Вы никому об этом не рассказывали?

Вероника помотала головой.

– Я только сегодня вспомнила, когда услышала о попавшем в госпиталь механике.

– Надо немедленно сообщить об этом врачу, - посоветовал следователь. Я по своей линии доложу, а вы позвоните в поликлинику. Извините, что своими вопросами доставил вам неприятности - служба, - но, думаю, кое-что мы прояснили. И ещё раз прошу вас не торопиться с отъездом. До свидания.

Врабий поднялся и, пожав протянутую руку, направился к двери.

От Соболевской он пошел в штаб эскадрильи в надежде застать там председателя комиссии по расследованию летного происшествия. Но дежурный по штабу сообщил, что полковник Вихлянцев уехал в Хабаровск к командующему воздушной армии. "Торопится полковник, торопится, - с горечью подумал следователь.
– Как бы он не наломал дров".

3

Полковник Вихлянцев ехал в Хабаровск к командующему воздушной армии в плохом настроении. Испортили ему ещё вчера. И не какой-то там начальник, а сероглазая пигалица, секретарь-машинистка Родионова, вчерашняя десятиклассница, не умеющая ещё сама нос вытирать. Категорически отказалась печатать заключение комиссии по катастрофе самолета, пилотируемого Соболевским, когда полковник стал диктовать о фактах исчезновения жены Родионова, появлении в гарнизоне Вероники, ставшей женой Соболевского, о гибели Соболевского, увязывая все это с аморальным поведением командира эскадрильи.

Девица вдруг бросила печатать и уставилась на полковника негодующим взглядом.

– Да вы что, с ума сошли?
– спросила злым, писклявым голосом.
– Чтобы Владимир Васильевич позволил себе шуры-муры?..

– А что, разве он несимпатичный мужчина?
– с усмешкой спросил полковник.

– Очень даже симпатичный. И порядочный. А вы...

Она не находила слов для возмущения. И Вихлянцев помог ей:

– А я твоего симпатичного сердцееда в тюрягу посажу, чтоб, как шкодливый кот, сливки с чужих кувшинов не слизывал. На работу к себе он тебя взял?

– Ну вы и тип!
– Девушка вскочила из-за машинки и выбежала из кабинета. Пришлось просить начальника штаба прислать другую машинистку...

А сегодня ещё одна солдатская подстилка нагрубила ему. В военторговской столовой. Подала не чай, а чуть тепленькую водицу, настоянную на банном венике. А когда он сделал замечание, фыркнула и насмешливо съязвила:

– Такой чаек вы нам из Москвы поставляете. Хороший, индийский, там сами пьете...

Да, времена. Раньше в гарнизонах его не так встречали. И в летной столовой бесплатно кормили, и подарки в дорогу совали. А тут... И все Родионов. Этакого несгибаемого, непреклонного офицера из себя корчит, которому ни полковники, ни генералы нипочем.