Тайга шумит
Шрифт:
— А это уже по вашему усмотрению, — ответил прораб.
— Изолятор должен иметь отдельный вход и выход. Так же и родильное отделение, и приемный покой. А у вас один вход на всю больницу, если не считать сквозные через кухню и прачечную!
Прораб молчал и почесывал за ухом.
— А как планировка сделана? — наседала Верочка. — Окна палат должны быть обращены на юг или юго-восток. А у вас?
— На север! — вставил один из рабочих, прислушиваясь к разговору.
— Да, на север, — подтвердила Верочка. — И потом: здесь вообще не место для больницы. Почему бы не построить ее вон на том бугорке? — показала
— Так ведь специально не застраивали этот участок, под больницу берегли…
— А скажите, с кем вы согласовывали вопрос о выборе места под постройку?
— Не знаю… кажется, ни с кем…
— То-то! — усмехнулась Верочка, — боюсь, товарищ прораб, больницу придется в другом месте строить!
25
Верочка распахнула дверь и вошла в кабинет решительной, свободной походкой. У стола остановилась, небрежно бросила на стул сумочку. Посмотрела на отца. Широкие брови Заневского вопросительно приподнялись, маленькие, темно-карие глаза нетерпеливо щурились.
— Садись, дочка, — предложил он и с беспокойством спросил: — Ты чего сегодня такая? Что случилось?
Он поднялся с кресла, подошел к дочери и, обняв ее за худенькие плечи, подвел к дивану. Усадив, устроился рядом, пригладил ладонью ее растрепавшиеся волосы.
«Ласкает, а маму бил», — мелькнула мысль, и Верочка, поправляя волосы, осторожно высвободилась из-под тяжелой ладони отца.
— Папа, ты опять пил?
Заневский обиженно поджал губу, шумно вздохнул. Опершись локтями о колени, он опустил на растопыренные пальцы голову, потер ими седеющие виски.
— Эх, дочка, дочка, осуждать легче всего! — с упреком проговорил он. — Но хоть бы один человек спросил, почему я пью…
— А ты расскажи…
Заневский поднял голову, испытывающе посмотрел на Верочку. Лицо дочери было взволнованно, широко открытые глаза светились ожиданием.
— Да что говорить, — как-то нехотя и неуверенно начал он, — работа у меня такая — вконец издергала!.. Неприятность на неприятности… Вот на днях претензию получили, дрова вместо крепежа отгрузили шахтерам… подсудное дело!..
— По этому случаю надо выпить? — усмехнулась Верочка.
— А ты не смейся, дочка, — недружелюбно отозвался Заневский, — мала еще отца учить.
— Папа, дорогой, я ведь тебе добра желаю…
— И нечего мне нотации читать! — грубо прервал ее Заневский.
Верочка вспыхнула, возмущенно сверкнула глазами, быстро поднялась с дивана и хотела выйти, но в кабинет вошел прораб, и она задержалась.
— Михаил Александрович, как быть с постройкой больницы? — начал тот.
— То есть?.. Строить да быстрее!
— Нельзя! — вмешалась в разговор Верочка. — Больница неправильно спланирована, и место выбрано негодное. — И она стала подробно излагать свои замечания.
Слушая ее, Заневский хмурился и нервно мерил шагами кабинет, потом остановился у окна, заложил за спину руки.
— Та-ак… — проронил он и зло посмотрел на дочь. — Все?
— Пока все.
— Отлично!.. А на чей счет прикажешь отнести заложенный фундамент?
— Это не мое дело, — спокойно пожала плечами Верочка.
— А чье, мое? — возмутился ответом Заневский. — Значит, я из своего
кармана должен выкладывать деньги? Хватит! — крикнул Заневский и хлопнул ладонью по столу. — Ишь ты, учить меня вздумала, не выйдет!.. Радуйся тому, что выстроят, а то ничего не получишь. Поняла?«Что он на меня кричит?» — оскорбилась Верочка.
— Папа, я разговариваю с тобой как заведующая врачебным участком!
— Вон что!
— Да! И предупреждаю: продолжать строительство по имеющемуся проекту и на том месте, где разбита площадка, нельзя. И я этого не допущу.
«Эге, однако же она зубастая, вся в меня», — уже удовлетворенно подумал Заневский.
— Ты, дочка, не горячись, — начал он спокойней. — Проект не я составлял и утверждал, из треста прислали. И место для строительства выбирал не я один. Со мной были замполит, технорук, начхоз, прораб. Как лучше хотели…
— А из санэпидстанции кто был? Принимать-то здание их представитель будет.
— Ничего, как-нибудь сдадим, — добродушно рассмеялся Заневский и подмигнул прорабу. — Уладим, а? — и подумал: «Общежития ведь сдали, а грозились, что не примут. И больницу сбагрим!»
— А люди должны будут расплачиваться своим здоровьем?
— Почему? — на широком лице Заневского искреннее недоумение.
— А представь себя больным. Тебе предстоит длительное лечение в больнице, и тебя кладут, — Верочка взяла у прораба чертеж проекта и, развернув, ткнула пальцем в одну из палат, — вот сюда. Приятно будет за все время лечения ни разу не увидеть солнечного луча?
«Вот ты о чем! — Заневский облегченно вздохнул и отошел от стола.
— Ты, дочка, по-своему, возможно, и права, — подумав, сказал он. — Что ж, пиши в трест, там разберутся. Прикажут переделать — я с удовольствием!.. Договорились?
А сам подумал.
«Пока туда дойдет, да ответ будет, мы до окон венцы подведем. А приказа ломать не дадут!»
— Хорошо, — неопределенно проговорила Верочка и, свернув в трубочку ватман, сказала прорабу: — Я чертежи проекта задержу до завтра. До свидания!
Заневский улыбнулся вслед дочери и хитровато подмигнул прорабу:
— Строй!
26
Рассерженная непогодой, шумит тайга. Резкие порывы ветра, набрасываясь на деревья, раскачивают их, гнут по опушкам молодняк. Над поселком — пыль. Ее клубы, поднятые с дороги ветром, носятся по улицам, пудря бревенчатые срубы, заборы, траву. Лениво накрапывает дождь. Капли, шлепаясь о землю, мгновенно обволакиваются пылью.
Верочка протирает запорошенные глаза и заслоняет лицо сумочкой. Проходя мимо дома замполита, замечает в одном из окон Столетникова.
«Надо зайти проверить, как он мои назначения выполняет», — подумала девушка и, свернув с тротуара, поднялась на крыльцо.
Мать Столетникова проводила ее в комнату.
— Добрый день, Александр Родионович! — сказала Верочка, и ее взгляд задержался на установленном у окна мольберте. — Вы рисуете?
— Какое там, — смущенно улыбнулся Столетников, — малюю.
Верочка подошла ближе, посмотрела на полотно. Это был пока набросок. Сосновый бор с гривой осинника и березняка, проталины на снегу. В лесу еще сумеречно, но невидимое на картине солнце уже осветило верхушки деревьев и поющего на одной из лиственниц глухаря.