Тайгастрой

Среди «болельщиков» Абаканов заметил Яшу Яковкина.

— Что, Яша, задумался? — обратился к нему Абаканов. — Помнишь, как приехал сюда и говорил, что ищешь пустырь? Что хочешь увидеть, как на пустом месте вырастет завод, вырастет город?

— Ох, товарищи... Действительно так... Чего только не сделает человек!.. И ведь знаю, не только это у нас, в Сибири, а и в Средней Азии, на Урале, на Украине. Смотрю на огоньки — и дух замирает... А какая была глушь... Только и слышно, как падают с деревьев шишки.

— Никуда больше не тянет? Парень ты беспокойный...

— Никуда, товарищ Журба. Наш комбинат кажется мне самым подходящим местом.

Невдалеке от танцевального круга стояли председатель колхоза Пияков и комендант Бармакчи. Комендант был в своей неизменной плюшевой шапочке, отороченной мехом бурундука, в брезентовых сапогах, отвернутых вниз; он что-то объяснял землякам и шорцам.

— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался Журба. — Что хорошего?

— Эзендер! Здравствуй! — ответили алтайцы.

Председатель колхоза Пияков обратился к Журбе и что-то долго говорил, держа его за пуговицу кителя и показывая на завод.

Бармакчи пояснил:

— Говорит, прежде мы думать не могли, чтобы в тайге увидеть завод. Есть разные сказки, только про завод нет. И колхозники наши боялись, что жить станет трудно. А получилось иначе. Хозяйство у нас выросло. Люди живут зажиточно.

Наперебой шорцы и алтайцы говорили еще что-то, а Бармакчи переводил.

— Говорят, прежде у нас были зайсаны, и бедняки пахали им землю андазыном — сохой, а сейчас зайсанов нет, и землю пашут железной лошадью — трактором. И об этом в сказках тоже нет.

— Если почки набухли на деревьях, то они обязательно распустятся, быстро расцветут. Жизнь сильнее смерти! Можете это перевести своим землякам? — спросил Журба.

— Это они понимают без перевода! — заметил Абаканов.

Бармакчи закивал головой.

Надя обняла Женю за талию и отвела ее чуть в сторону.

— Как тебе, Женечка?

— Хорошо мне... О, Надя... Жизнь... Большая, сложная штука...

— Поедешь в Ленинград?

— Может быть.

— А Михаил Иванович?

— Михаил Иванович? Он не хочет, говорит, разве нельзя здесь учиться? Разве металлургом быть хуже, чем кораблестроителем? У нас ведь и вечерний металлургический институт открывается. Ты можешь работать и учиться. Так он говорит.

— А ты?

— Я уже и сама не знаю...

Вчетвером, близкие, понимающие друг друга, они ходили всю ночь, не чувствуя усталости; небо было звездное, все предвещало погоду. Завод дышал полной грудью, четкий ритмичный стук машин наполнял воздух, и хотелось слушать и слушать жизнь этого рожденного усилиями людей исполина, в котором все было красиво и совершенно.

1950—1956