Тайна аптекаря и его кота

— Что ж, — сказал господин, убирая изумруд в ящик стола. — Теперь у меня не осталось сомнений в вашей искренности, блистательный Баалару Хидарай-тмаа.

— Если можно, — сказал вдруг наследник рода, — зовите меня просто Баалару, без титулов. Знали бы вы, как эта пышная титулатура утомляет…

— Ну, как изволите, Баалару, — не стал спорить господин. — Теперь к делу. Как вы понимаете, искусство, подразумеваемое вами, весьма опасно, причём в разных смыслах. Начну с простого. Вы понимаете, почему именно следует держать всё это в тайне? Сейчас, на девятом году Нового Порядка, когда нет уже, вроде бы, оснований бояться Праведного Надзора?

— Ну… — неопределённо протянул разрешивший называть себя попросту личным именем. — Наверное, всё равно возможны какие-то неприятности…

— Совершенно верно, — кивнул господин. — Неприятности возможны самые разносторонние. Потому что одно дело — закон, а другое — действительное положение вещей. Тайное искусство — это сила, это, если угодно, оружие. А любую силу, любое оружие… всегда найдутся желающие прибрать к рукам. Как вы думаете, почему я до сих пор жив, уважаем в городе, имею неплохой достаток и могу время от времени оказывать нуждающимся услуги известного рода? Лишь потому, что об этом самом, как вы выразились, искусстве никто не знает. Все воспользовавшиеся им хранят молчание… хотя случай со старым князем и его наследником меня изрядно покоробил. Стоит узнать о моих способностях кому угодно… вовсе не обязательно Пригляду. Особый сыск в Нориланге тоже был бы заинтересован… равно как и ночные короли города, и заговорщики, мечтающие восстановить корону, и многие другие, кого и упоминать не стоит.

— Я понял, — кивнул Баалару.

— Вот и хорошо. Теперь о второй опасности. Опасность тут исходит от самого искусства и направлена на того, кто им пользуется. Это не каллиграфия. С такими силами шутить не стоит. Помогая вам, я подвергаю риску и свою жизнь, и свой рассудок. Вы понимаете, что из этого следует?

— Понимаю! — твёрдо сказал Баалару. — Опасный труд требует достойного вознаграждения. Я готов отдать всё, что у меня есть…

— А что у вас есть, Баалару, кроме этой харамайской сабли и каких-нибудь безделушек в детской, вроде музыкальной машинки? — усмехнулся господин. — Всякому отроку, конечно, неприятно, когда ему напоминают о возрасте, но вы пока ещё не достигли совершеннолетия, а кроме того, не вступили в права наследования, и дай вам Творец как можно позднее вступить… Поэтому заплатить вы мне никак не можете. А ваш почтенный отец вряд ли станет платить за вас — вы же, надеюсь, не собираетесь поставить его в известность, куда и зачем ходили?

— Я… я напишу закладное письмо… как это называется… вексель, — предложил Баалару. — И когда придёт время… вы можете его предъявить в суде…

— Не говори глупостей, мальчик, — морщинки над носом господина опасно сузились. — Золото и серебро я беру только за лечение больных. Особое же искусство несовместимо с требованием денег. Всем, кому помогаю — я помогаю бесплатно. Но при этом считаю себя вправе при каких-нибудь обстоятельствах воспользоваться помощью своего клиента. Разумеется, если он сможет и захочет её оказать. Если я смогу вам помочь — вы когда-нибудь, пускай многие годы спустя, тоже мне поможете, в разумных пределах. Устраивает?

— Ага! — совсем не по-графски вскричал Баалару.

— Что ж, коли мы обсудили и этот вопрос, то пора перейти к делу.

Господин вытащил из дальнего шкафа уже знакомые мне зеркала и зажёг три свечи.

— Сядьте прямо, Баалару! Расслабьте руки, а ещё лучше, отцепите вашу саблю, ибо лишний металл может нам помешать. Вот так. Теперь глядите на пламя и вспоминайте внешность вашего Алиша.

Я напрягся. Если сейчас в зеркалах возникнет изображение — значит, всё хуже некуда, значит, я давно разоблачён и вообще непонятно, почему доселе жив. Но в зеркалах не отражалось ничего, кроме колеблющихся огоньков свечей.

Продолжалось это долго — наверное, четверть часа. В кабинете стояла тишина, молчал Баалару, молчал господин, не подавал никаких звуков кот. Наконец господин негромко заговорил.

— Достаточно, блистательный. Теперь я представляю, кого искать. Но если вы думаете, что я прямо сейчас сумею найти вашего друга и брата, то заблуждаетесь. На это потребны и время, и особые средства. Посему так: приходите завтра в этот же час — надеюсь, к тому времени я уже буду знать, где находится Алиш, и тогда придёт черёд думать, как его вернуть. Сейчас идите домой. И вот ещё что. Визит в мой дом вам, скорее всего, не удастся скрыть. Кто-то наверняка вас видел, шепнут одному, другому, и пойдёт. Поэтому нам с вами потребуется внятное объяснение. Итак, вас очень беспокоят прыщи на подбородке, и вы пришли выводить их к наилучшему столичному лекарю. Ведь род Хидарай-тмаа не станет экономить и обращаться к цирюльникам. Усвоили?

— Ага! — поднимаясь с кресла, подтвердил юный граф.

— Кстати, когда прыщи сойдут, заплатите пятнадцать огримов, — в спину ему бросил господин. — Надеюсь, тут уж отец ваш не поскупится.

Я успел выбежать из-за ковра и, почтительно кланяясь, встретил Баалару перед дверью кабинета.

— Пойдёмте, высокородный господин, — заботливо тараторил я. — Осторожней, не споткнитесь на ступеньках. Скользкие они…

Что правда, то правда. Пока господин с графом беседовали, Дамиль успел лестницу вымыть.

Лист 21

Вечер у нас тоже интересно прошёл. Как поужинал я на кухне (Амихи от щедрот половинку медового пряника добавил) и зажёг в кабинете люстру (ох, и муторное же это дело!), господин велел мне в гостевое кресло садиться. В смысле, опять изучить моё драгоценное здоровье. Зеркала даже и не убирал после графёныша, только оплывшие свечи заменил.

Я, конечно, скривился. Знаю я эти проверки! Опять приснится пакость какая-то, и долго ещё помниться будет. Ну вот не верю, что это для здоровья нужно. То есть если и нужно, то уж точно не для моего.

— А может, не надо, господин? — для порядку поворчал я, устраиваясь в кресле поудобнее. — Недавно ж только проверяли?

— Надо, Гилар, надо, — сухо ответил господин. — Мне лучше знать.

Можно было и дальше с ним собачиться, но я не стал. Всё равно же ничего не изменить. Так что принялся я, как и велено, глядеть на свечи и вспоминать, что мою душу грызёт. А её ведь много чего грызёт, червей в ней, сами понимаете, изрядно скопилось. И все жирные такие, кусачие…

Ну, как и раньше, задрожали огоньки свечей, расплылись, пошли крутиться жёлтыми кругами, и почудилось мне, что круги эти один за другим выстраиваются, и получается этакая то ли труба, а то ли кишка, и затягивает меня туда какая-то равнодушная сила. Зазвенело в ушах, а в глазах не то чтобы потемнело, а посерело как-то, словно туман сгустился, а как рассеялся он, обнаружил я себя в подполе.

То есть там, в трактире. Был у нас, конечно, и подвал, где запасы хранились, и ледник, а был и малый такой подпол, на кухне, там овощи держали, которые на сегодня-завтра предназначены. Люк туда квадратный вёл с медным кольцом, поднимешь люк, и вниз лесенка на семь ступенек. А внутри тесно, четыре локтя всего в ширину и локтей семь в длину. Ящики деревянные вдоль земляных стенок стоят, а в ящиках — и морковь, и репа, и свёкла. Дальняя стенка из досок сбита, только вы б её на моём месте не увидели, потому что не было огня, в полных потёмках я сидел. И если бы не приходилось мне бессчётное число раз туда с лучиной лазить за припасом, о деревянной стенке и не знал бы. А так — выручила.

В подполе я почему сидел? Дядюшка Химарай засадил на ночь. В наказание за то, что поднос с мисками уронил, когда заказанный ужин купцам из Верхнего Амглуса нёс. Закружилась голова — то ли с устатку, то ли жар поднимался, поскольку одна из сестриц-лихорадиц уже день как поцеловала меня. Ну, знаете, есть в народе такое поверье. Как поцелует, так, значит, и начинается… Короче, миски вдребезги, пол дощатый в брызгах да в ошмётках… а были там куриный бульон с лапшой да свинина запечённая с овощами… Ну, понятное дело, чем кончилось. Сперва, как водится, пришлось мне штаны спустить да на лавку лечь, а там уж чёрная дядюшкина плеть вдоволь натешилась. Но порка — это ещё ладно, главное-то наказание — подпол! Потому что на всю ночь, а там мало того что зябко — там крысы! Попробуй только уснуть — мигом что-нибудь отгрызут. А прикиньте, легко ли их гонять, когда ни лучика света… И предстояло бы мне так до утра время провести, да только решил я погулять. Помните, про стенку дальнюю говорил? Так вот, пара досок в ней только на верхних гвоздях держатся, а снизу проржавели гвозди насквозь, и вытянуть их даже десятилетнему сопляку не задачка. Отодвинешь доски — и пожалуйста, огромный открывается тебе простор, гуляй под полом, там лишь кое-где перегородки. И прикинул я, какие комнаты надо мной будут, если пойти куда.