Тайна аптекаря и его кота

— Они тоже. И ничуть не слабее. Так что против моих чар у них имеется защита. Конечно, попробовать можно, и я попробую, но, насколько я сумел выяснить, людей Гоххарсы там десятка три, а может, и четыре. Это охранники и маги… причём даже в обычном бою, без применения чар, маг не уступит охраннику. Тут нехорошая ситуация, Баалару. Тонким искусством их не взять. Проще из Башни Закона человека выдернуть, чем из того вроде как беззащитного домика. Тут нужно силовое решение. Но даже если мы предположим невозможное… если Стража туда нагрянет… они обнаружат трупы пленников, а Гоххарса уйдёт подземным ходом… подозреваю, он там даже не один. Да и в том, что справился бы Тайный Пригляд, я не слишком уверен. Сыщики у них да, хорошие, а вот солдаты… лучше стражников, бесспорно, но это тебе не бунтовщиков вязать. Тут нужен опыт, которого сейчас, похоже, ни у кого нет.

И тут Баалару заплакал. Не в голос, как сопливый мелкий пацанёнок, а просто затряслись у него плечи, и начал он тихо подвывать. Как щенок раненый. У меня ещё в трактирные времена такой был, беленький. Его один из дядюшкиных гостей по пьяному делу топором рубанул.

Мне, признаться, тоже некоторого труда стоило, чтобы слезу не пустить. Уж больно грустно всё складывалось. Не такой, выходит, господин Алаглани могучий чародей, чтобы любую беду руками развести.

Он, то есть господин, подошёл к Баалару сзади, положил ему руки на плечи, слегка придавил.

— Успокойтесь, блистательный Баалару. Я обещал вам помощь и не нарушаю своего обещания. Сделаю что могу. По крайней мере, попытаюсь. И не только ради вас с Алишем, но и потому, что осиные гнёзда надо истреблять. Не скрою, дело крайне рискованное. Но это дело чести, а честь — не прерогатива высокородных. Я лекарь, и моё дело вырезать гнойники… гнойники всякого рода. Слушайте меня, Баалару! Слушайте мой голос. Я считаю до десяти. На счёт пять вас начнёт клонить в сон, на счёт семь вы уснёте, а на десять — проснётесь. Проснётесь и пойдёте домой, всё помня, но отринув страх и тоску, и сохраняя уверенность, что Алиш к вам вернётся. Раз. Два. Три. Четыре. Пять…

Ну, дальше особо рассказывать не о чем. Господин позвонил в колокольчик, я вбежал в кабинет, получил приказ сопроводить юного графа до ворот, что и выполнил в точности. Когда вернулся, господин Алаглани был как обычно спокоен и сух.

— Вот что, Гилар, — сказал он. — Завтра вечером придётся мне на денёк отъехать, так что в моё отсутствие пусть тебе Тангиль работу какую-то подыщет. С утра завтра пойдёшь в город, разнесёшь по адресам письма. Что касается моей поездки… если вдруг она затянется… кота я дома оставляю, так что позаботься о коте. Впрочем, не думаю, чтобы она затянулась. Всё, ступай ужинать, сегодня ты мне без надобности.

Лист 25

На другой день погода не заладилась. Никакого тебе солнышка! Натянуло серых, с чёрным подбрюшьем, туч, заморосило сперва, а там и вовсе полило. Скучно. Отправился я с утра в город, отнёс веленные письма — их всего-то два и было, и неинтересные — одно в контору стряпчего Гиумирахи, с напоминанием, что в случае обстоятельства, оговоренного в пункте четыре, действовать следует согласно пункту девять второй части договора. Что это значило, я и сейчас не понимаю. Второе — к знатной госпоже Хударигайи-тмаа, с извинениями, что назначенный на завтра сеанс отменяется, в связи с «внезапно открывшимися обстоятельствами непреодолимой силы». Распечатывать письма — дело не такое уж трудное, только аккуратности требующее. И, конечно, только под крышей этим заниматься следует, но крыша была. Сами знаете, какая. И знаете, что я там оставил и что оттуда забрал. Благо времени навалом было.

Вернулся весь мокрый, переоделся в сухое, на кухне кусок перехватил, с братцами-поварами пообщался (честно сказать, теперь они мне уже без особой надобности были, но не след плевать в колодец, откуда уже отпил). Поднялся к господину — мол, вот он я, всё в точности исполнил, не надо ль ещё чего?

Господин, однако ж, не в кабинете обнаружился, а в спальне. Лежал он на кровати, одежды домашней не сняв, но не спал, а просто в потолок белёный глядел.

— Уйди, Гилар, — только и сказал. — Мешаешь.

Мне бы поклониться следовало и дверь за собой прикрыть, но вздумалось малость обострить.

— Да от какого ж такого важного дела я вас, господин мой, отрываю? — я улыбнулся со всей возможной весёлостью. — Вы ж не спите, а так, просто валяетесь.

Сейчас должен заругаться, ибо что иное мои слова, как не дерзость? А то и за прутом послать.

Спрашиваете, зачем это было мне нужно? Ну, чтобы тоску сбросил, в злость перелил, да и выплеснул. Не понравилось мне, что вот так он лежит. Ясно же, какие мыши грызут его душу. Да, нехорошо, знаю. Молиться правильнее. Только не стал бы он молиться, а он мне собранным нужен. Ночью-то всяко-разно повернуться могло. А вдобавок просто интересно было, как себя поведёт.

Но ошибся я в своих догадках.

— Слушай, Гилар, и без тебя тошно, — процедил он, не меняя позы. — Мне тяжёлое дело предстоит, поеду лечить болезнь, с какой раньше дело не имел и не знаю, кто кого поборет. Я её или наоборот. Потому отдыхаю, сил набираюсь. А ты с глупостями. Иди, гуляй. Сам соберусь, ты мне не надобен пока. Считай, выходной у тебя. Да, погоди. Вот что. Чуть не забыл! — Он рывком сел на кровати. — Пошли в кабинет.

Там он отпер тумбу стола, вынул заклеенное письмо с надписанным адресом.

— Держи, — сказал. — Если через неделю не вернусь, отнеси это письмо, в собственные руки, и дождись, чтобы при тебе прочитал. А далее следуй его указаниям. И напоминаю: сбереги кота!

— Вы прямо как на войну собрались, господин мой, — вытаращился я на него. А как было не вытаращиться? Надо было!

— Может, оно и так, — очень тихо сказал аптекарь. — Всё, свободен! Не мешайся под ногами! Тангилю скажешь, что если задержусь, то все работы как обычно.

Так вот и выставил он меня за дверь. И всей шкурой почуял я: понеслось! Летом события стояли как вода в болоте, осенью уж сдвинулось, начиная со вдовы Анилагайи, но скорость была как у путника на дороге, ныне же помчались они, точно конская упряжка. И куда вывезут?

Сходил я к Тангилю, сказал, что господин велел мне до своего возвращения в покоях своих обитать, порядок поддерживать и кота блюсти. Приврал, конечно, но для дела так лучше — не придётся ночью из людской уходить.

Настал меж тем и вечер, стемнело раньше обычного, потому что ненастье всё не унималось. Молотил дождь, выл ветер, и казалось явной глупостью в такую пору уезжать из дому. Так, наверное, все наши и подумали, но вслух, конечно, никто ничего не сказал.

В восьмом часу пополудни поужинал господин Алаглани, оделся, взял небольшой саквояж и спустился вниз. Оделся правильно, по погоде: длинный кожаный плащ, на голове шляпа с широкими полями, обулся в короткие сапоги — такие и от грязищи спасут, и бегать в них можно. И всё, между прочим, чёрного цвета. К больному в таком виде, конечно, являться незачем, а вот для других дел — самый правильный наряд. Между прочим, и саблю нацепил. Хирургический, стало быть, инструмент.

Тангиль уже Прыткого с Ласточкой в бричку запряг. Да, я не сказал? Господин заявил, что сам править будет, а кучер ему без надобности. Так что распахнул я ворота, и процокали кони по мостовой, и вскоре копыта смолкли, растворилась бричка в мокрой темени.

Ну, тут и мне следовало поспешать. Вернулся я в дом, коту корм задал, и тихонечко выскользнул на двор. Наши-то все в людской, если ещё спать не залегли, то байки травят. Что ещё в темени делать? Но всё равно берёгся я. А ну как собачки наши, Пустолай с Погрызаем, шум поднимут? Хоть и привычный я для них, а мало ли что в пёсьи головы взбредёт?