Тайна двух медальонов

По окончании своей исповеди Ричард Дэвис выглядел бледным и изможденным. Его руки дрожали, слова давались уже с трудом. Однако он выстоял, выстоял до конца. Не дрогнул и сейчас, под пристальными, испытующими взглядами начальства, а когда его отпустили, он, выходя за дверь, пошатнулся и вспомнил недавний сон, в котором ему явился патер Грэм и прошептал евангельский стих: «И задумался Петр над словами Иисуса, ибо Он сказал ему: «Душу свою за Меня положишь? Истинно, истинно говорю тебе: не пропоет петух, как отречешься от Меня трижды». И вышел Петр, и начал плакать, и плакал горько».

Когда Ричард Дэвис предал свою приятельницу Каролину Диксон, петух не прокукарекал, но он, как и Петр, горько плакал.

Фолькер Лупинус не мог заснуть. Он лежал на спине, неподвижным взглядом уставившись в потолок; дом окутывала звенящая тишина.

Он уже трижды побывал на вокзале. И трижды напрасно. Поезда из Парижа приходили точно по расписанию, с радостными лицами на платформу из вагонов высыпали люди, однако Аннет среди них не было.

Он хотел послать телеграмму в Экс-ан-Прованс, но передумал, решил не беспокоить родителей Аннет. Он хотел заказать разговор с квартирной хозяйкой в Париже, однако и от этой затеи отказался. Фолькер сразу представил себе ее крысиное лицо, перекошенное язвительной гримасой, — она ведь явно подумает, будто он звонит из ревности.

Ему не оставалось ничего иного, как ждать и тешить себя разными доводами. Он придумывал десятки естественных причин, по которым Аннет могла задержаться, и в то же время подозревал, что они были куда более серьезными. Он корил себя за то, что попросил ее забрать у Лекюра медальон.

Фолькер лежал на спине и, уставившись в потолок, прислушивался к звукам, раздававшимся в ночи. Вскакивал, когда с улицы доносился шум мотора или шаги прохожих. Потом снова укладывался в постель и считал минуты. Часы пробили полночь, затем час. Больше он уже ничего не слышал: снились ему какие-то сумбурные, тяжелые сны.

Неожиданно он вздрогнул. У входной двери пронзительно прозвенел звонок. Фолькер выпрыгнул из постели и подбежал к окну. У садовой калитки стояла девушка. Аннет!

Прямо в пижаме он сбежал вниз и на ходу крикнул служанке:

— Я открою! — И помчался по гравиевой дорожке. Подбежав к калитке, рванул ручку на себя, но безуспешно. Впопыхах он забыл ключ.

Легко, как гимнаст, Фолькер перемахнул через ограду и крепко обнял девушку.

— Аннет, — шептал он, — Аннет. — Фолькер порывисто целовал ее рот, ее щеки, по которым струились слезы.

Глава 14

Главный комиссар Майзель отправился в Гамбург. Он решил воспользоваться железной дорогой, поскольку хотел поработать во время поездки с материалами дела Эрики Гроллер, а столик в вагоне-ресторане, как ему казалось, подходил для этой цели больше, чем кресло в самолете. Он уехал, оставив после себя кучу незаконченных дел, и теперь чувствовал себя неловко. Он не мог назначить официального заместителя: Борнеман продолжал копаться с расследованием разбойного убийства в Груневальде, а Кройцц, Гебхард и Эдриан — ну, эти еще не доросли до такого поста. И все-таки Майзель пребывал в хорошем настроении. «Если ты работал хорошо, — думал он, — то аппарат не развалится и без тебя».

Стефан Кройцц влетел в приемную начальника и пропел:

— Шефа нет здесь, да, да, да! — И, не зная, о чем петь дальше, воскликнул: — И ура, ура, ура!

Фрау Зюссенгут, секретарша Майзеля, весело вторила ему, но при слове «ура» покраснела, так как оно прозвучало не совсем уважительно по отношению к отсутствующему шефу. И нараспев добавила:

— Но не забыл оставить вам письмо!

— Письмо? Для меня?

Стефан Кройцц шмыгнул носом. Естественно, этого следовало ожидать: Майзель имел обыкновение давать письменные задания, как в школе — уроки на дом. Он развалился на двух стульях и, разорвав конверт, прочел:

«Дорогой Кройцц! Дабы вы преждевременно не зажирели, вот вам несколько упражнений.

Во-первых, свяжитесь с доктором Хангерштайном. Покрепче нажмите на нашего эскулапа и выясните — могла ли с медицинской точки зрения Эрика Гроллер умереть все же позднее нуля часов десяти минут? Доведите до его сведения соответствующие показания Герике.

Во-вторых, испросите у прокурора доктора Бауха разрешение на расследование обстоятельств пребывания Клауса Герике в Париже. В случае его согласия — приступайте к делу. Не забудьте — Герике называл себя Лири Маршаном или кем-то в этом роде.

В-третьих, опросите с пристрастием всех ваших девяносто девять невест и возлюбленных, а также наш женский персонал и выясните, как может губная помада попасть на стирательную резинку. Не забывайте при этом, что вы находитесь на службе!

В-четвертых, сходите за меня в воскресенье на матч между «Терта ВСК» и «Боруссия — Дортмунд». После моего возвращения ожидаю от вас подробный отчет. В противном случае мне придется читать газеты, а это для меня, как вы знаете, хуже горькой редьки».

Молодой человек взъерошил копну своих светло-рыжих волос и захихикал.

— Наш старикан — мальчишка, ну настоящий мальчишка! — воскликнул он. Затем сложил письмо и спрятал в карман. Особенно ему понравилось задание номер три. — Сварите, пожалуйста, кофе на двоих, Сладенькая [7] . За счет муниципалитета. Я должен провести с вами деловую беседу.

Герда Зюссенгут достала из шкафа электрокипятильник и кастрюльку, налила воду.

— Вам не следует так меня называть! — сказала она и покраснела. Она говорила это всегда, зная, что говорит напрасно. Для всего отдела она была Сладенькая, даже скупой на слова Борнеман называл ее так. Только главному комиссару Майзелю, по-видимому, ничего не было известно об этом прозвище.

7

Фамилия Зюссенгут дословно означает «сладкий продукт».

— Приму к сведению, — заверил Стефан Кройцц. — Итак, теперь присядьте. Вода не вскипит быстрее от того, что вы будете стоять рядом с кастрюлькой. Даже несмотря на ваш пламенный взгляд. Подарите его лучше мне, Сладенькая!

— Господин Кройцц!

Фрау Зюссенгут села на свое место. Она отодвинула в сторону пишущую машинку, стаканчик с карандашами и настольный календарь, затем достала из письменного стола кофейник, чашки, ложки, сахар и сливки.

— У вас прекрасная косметика, — начал Кройцц, — глядеть одно удовольствие…

— Господин Кройцц, прошу вас! Вы хотели поговорить со мной по делу!

— Что я и делаю. Неужели вы этого не замечаете? Где вы храните свою губную помаду?

— Здесь, в бюро? Ну, в сумочке.

— У вас нет там заодно и стирательной резинки?

— Нет. Но тут, на столе, она есть!

— Жаль. Вы могли бы себе все-таки представить, что носите с собой стирательную резинку?

— Уже представила. Я догадываюсь, к чему вы клоните, господин Кройцц.