Тайна фамильных бриллиантов

Ловель бережно положил Генри Дунбара на ковер, а Лора бросилась в свою уборную за водой и спиртом. Через пять минут мистер Дунбар открыл глаза и обвел всю комнату диким, испуганным взглядом. Он злобно посмотрел на Лору, стоявшую перед ним на коленях; потом судорожно задрожал всем телом и заскрежетал зубами. Но это продолжалось только несколько минут: он вскоре овладел собой и, крепко сжав руки, медленно встал на ноги.

— Такие обмороки бывают со мной, — сказал он с болезненной улыбкой, — и поэтому боялся первого свидания с тобой, Лора; я знал, что оно не пройдет для меня даром.

Он сел на низенькую кушетку, которую подвинула ему Лора, и закрыл лицо руками.

Мисс Дунбар села с ним рядом.

— Бедный папа! — промолвила она, нежно обнимая его. — Как жалко, что наша встреча так взволновала вас; я думала, что вы холодны ко мне, а эта холодность была именно доказательством вашей любви.

Ловель вышел через открытую дверь в оранжерею, но он слышал все, что говорила девушка. Лицо его было очень серьезно и мрачно.

— Лучшее доказательство любви, — повторил он мысленно. — Дай Бог, чтобы это было так; но мне кажется, оно скорее доказательство страха, а не любви.

XVII Уничтоженный портрет

Артур Ловель остался в Портланд-Плэс на целый день и обедал с банкиром и его дочерью. Обед прошел очень весело; Дунбар и Лора находились в самом лучшем расположении духа; а мисс Макмагон ловко поддерживала общий разговор. Банкир встретил старшую дочь своей жены маленькой речью, хотя несколько искусственной, но все же очень любезной и радушной.

— Я всегда буду рад вас видеть у моей сиротки, — сказал он. — А если вы можете совсем к нам переехать, то увидите, что я вас считаю второй дочерью.

Генри Дунбар совершенно оправился от своего волнения и все время весело говорил о будущем. Мимоходом он упоминал о своей жизни в Индии, но не распространялся об этом; его ум, казалось, был вполне занят устройством житья-бытья в Англии. Он рассказывал, какие намерен сделать перемены в Модслей-Аббэ, йоркширском поместье и в Портланд-Плэс. Он, по-видимому, вполне оценил все блага, приносимые богатством, и намеревался извлечь из него как можно больше удовольствия. После каждого блюда он пил много вина и под конец обеда совершенно развеселился.

Но, несмотря на веселость Дунбара, Ловель не мог забыть неприятное впечатление, произведенное на него первым свиданием банкира с дочерью. Смертная бледность Генри Дунбара, дикий, злобный взгляд, который он бросил на Лору, очнувшись от обморока, не выходили из головы молодого адвоката.

Отчего этот человек боялся свою дочь? Ловель был уверен, что страх, а не любовь, заставил Генри Дунбара побледнеть. Отчего отец мог испугаться своей дочери?

В ответ на эти вопросы в голове Ловеля возникло жестокое, роковое подозрение. Генри Дунбар убил Джозефа Вильмота, и сознание своей виновности сразило его при первом прикосновении невинных уст его дочери.

Как страшно, если это было правдой! Как страшно думать, что Лора должна вечно, ежедневно, ежечасно сталкиваться с преступником, с убийцей!

«Я поклялся любить ее вечно, хотя любовь моя и безнадежна; я обещал преданно служить ей, если она будет нуждаться в моей помощи», — думал Ловель.

Молодой адвокат напряженно следил за своим клиентом; ему показалось, что в веселости банкира было что-то неестественное, лихорадочное. Вскоре после обеда дамы вышли из столовой, а Генри Дунбар и Ловель остались одни за длинным столом, украшенным хрустальными графинами и севрскими вазами.

— Я поеду завтра в Модслей-Аббэ, — сказал Дунбар. — Мне нужно отдохнуть после всех этих треволнений; к тому же Лора любит Модслей гораздо больше Лондона. А вы думаете возвратиться в Варвикшир, мистер Ловель?

— Да, непременно; отец ждал меня уже на прошлой неделе; я приехал в Лондон, только чтобы проводить мисс Дунбар.

— Неужели? Это более чем любезно с вашей стороны. Судя по письмам моей дочери, вы давно с ней знакомы.

— Да, мы выросли вместе. Я раньше часто бывал в Аббэ.

— Я надеюсь, сейчас вы будете бывать там еще чаще, — сказал Генри Дунбар с любезной улыбкой. — Мне кажется, я могу угадать тайну вашего сердца, любезный Ловель. Если не ошибаюсь, вы питаете к моей дочери более чем дружеские чувства?

Ловель ничего не ответил; сердце его тревожно забилось. Пристально взглянув на Генри Дунбара, он опустил голову.

— Вот видите, я угадал, — произнес Дунбар.

— Да, сэр, я люблю мисс Дунбар горячо, пламенно, но…

— Но что? Она — дочь миллионера, и вы боитесь, что отец откажет вам в ее руке?

— Нет, мистер Дунбар. Если б ваша дочь любила меня так же горячо, как я ее люблю, я бы женился на ней вопреки вам, вопреки всему свету. Я бы сумел проложить себе дорогу к богатству и славе. Но Лора меня не любит; я говорил с ней, и она…

— Вам отказала?

— Да.

— Фи! Девушки ее лет изменчивы, как погода. Не отчаивайтесь, мистер Ловель; что же касается моего согласия, то вы можете его получить хоть завтра. Вы красивый, умный и приятный молодой человек; чего еще нужно молодой девушке? У меня нет никаких предрассудков, мистер Ловель, и я бы очень желал, чтобы вы были мужем моей дочери, потому что уверен в вашей любви к ней. Вот вам моя рука.

С этими словами он протянул руку, и Ловель пожал ее, хотя несколько принужденно.

— Благодарю, сэр, — сказал он. — И…

Он хотел прибавить еще что-то, но слова замерли на его устах. Ужас, овладевший им после утренней сцены, лежал тяжелым гнетом на его сердце. Несмотря на все его усилия, он не мог освободиться от страшного сомнения. Слова мистера Дунбара, казалось, прямо истекали из доброго, человеколюбивого сердца, но, может быть, банкир хотел поскорее отделаться от своей дочери?

Утром он испугался, увидев ее, а теперь торопился отдать ее первому попавшемуся человеку, несмотря на то, что этот человек вовсе не годился ей в женихи со светской точки зрения.

Не тяготило ли его присутствие невинной девушки и не желал ли он поскорее отделаться от нее? Вот вопрос, который задавал себе Ловель.

— Я буду очень занят сегодня вечером, — сказал мистер Дунбар. — Мне надо разобрать бумаги, которые я прислал сюда из Саутгэмптона. Когда вы устанете здесь сидеть, то милости просим в гостиную, к молодым барышням.