Тайна Jardin des Plantes

Профессор вполне мог обогнуть это препятствие и перепрыгнуть через турникет на входе. Но такой путь показался ему слишком легким, недостойным его детских воспоминаний.

«Такое место не заслуживает, чтобы я входил в него как заяц в метро!» — думал он, цепляясь за выступы грубых шероховатых камней.

Он снова вспомнил о Габриэлле: она обожала проникать в сад именно этим путем. Обычно она перелезала через стену первой, а Сильвен подстраховывал ее снизу.

И вот перед ним появился зоопарк.

— Мой дом, — прошептал он, спрыгнув по ту сторону стены, возле ряда клеток с хищниками.

Четверг, 16 мая, 22.54

Копы не могут в это поверить! Они оглядывают комнату выпученными глазами. Даже комиссар Паразиа ошеломлен.

Я начинаю лекцию:

— Принцип простой. В «Замке королевы Бланш» одиннадцать квартир. На каждую — по два экрана.

Один из копов подходит ближе к мониторам и смотрит на них так благоговейно, как будто перед ним — коллекционные гоночные автомобили.

— Такие же, как в министерстве!..

Я не могу удержаться, чтобы не похвастаться:

— Да, так и есть. Модель SONY V-GX 438 еще не поступила в продажу в Европе, но уже используется в системе видеонаблюдения наиболее важных правительственных зданий. Это истинное чудо технологии HD.

Я беру пульт, включаю один из мониторов и постепенно увеличиваю изображение. Мы видим пустую гостиную, потом журнальный столик, коробок спичек на нем…

— Эту систему изобрели по заказу NASA, — прибавляю я.

Полицейские застывают на месте.

— Охренеть!.. — наконец произносит один.

Я улыбаюсь, наслаждаясь произведенным эффектом. Я почти забываю, зачем они здесь.

Точно так же реагируют мои друзья, когда я привожу их сюда — хотя такое случается нечасто: это святилище заслуживает почтения! Я наслаждаюсь, видя на лицах копов изумление и недоверчивость.

— Так приятно погружаться в жизнь других людей… — признаюсь я и указываю на первый экран. — Вот месье Уэрво. Заканчивает один из своих кроссвордов… Потом он встанет с кресла, снимет халат, сменит пижаму, которую носил уже три дня, и ляжет спать. Перед сном он с четверть часа будет смотреть на фотографию жены. Иногда он даже плачет…

Произнося эти фразы нарочито равнодушным тоном, я наблюдаю за реакцией пяти мужчин и чувствую, что они приходят все в большее замешательство.

Второй экран.

— Это мадемуазель Гарнье. Она учительница музыки в консерватории Тринадцатого округа. Каждый вечер она слушает одну и ту же запись — свою игру, которую однажды передавали по радио, еще в семидесятые. И всегда аплодирует в конце. А потом убирает кассету в футляр, отделанный изнутри красным бархатом.

Один коп наклоняется почти вплотную к соседнему экрану, словно не верит своим глазам.

— А здесь у нас… Иван и Бернар.

Полицейские с каждой минутой выглядят все более смущенными. Вид двух стариков семидесяти лет с лишним, голых (если не считать кухонных фартуков), сидящих за столом и готовящихся приступить к трапезе — яйца всмятку, — повергает их в шок.

— Это невероятно! Они… как будто нарочно это делают!..

Тут я выдаю свою коронную фразу, которая неизбежно должна прозвучать в ходе любой подобной беседы:

— Если бы вы знали, до какой степени люди нуждаются в том, чтобы за ними наблюдали!.. Те, кто смотрит на них — я, вы, мы с вами, — заставляют их существовать. С персонажами в обычном телевизоре дело обстоит, в сущности, точно так же…

Полицейские вздрагивают: оба старика в этот момент одновременно поворачиваются и смотрят в объектив. Потом подмигивают и приветственно поднимают свои овальные чашечки для яиц, словно кубки.

— Но они… как будто знают, что мы их сейчас видим!

— Конечно знают, — отвечаю я таким тоном, как будто речь идет о чем-то само собой разумеющемся.

Полицейские пораженно молчат. Я продолжаю:

— К вашему сведению: я ничего этого не устанавливала. До того как мои родители купили «Замок королевы Бланш», тут была психиатрическая лечебница. Я только отремонтировала оборудование. Моим родителям наплевать: их почти никогда нет дома…

Комиссар хочет что-то сказать, но я его опережаю:

— Большинство наших жильцов были против того, чтобы в их квартирах оставались видеокамеры. Но демонтаж всего этого оборудования стоил бы кучу денег, потому что в каждой комнате — целая сложная система видеонаблюдения. Папа ограничился тем, что снизил жильцам арендную плату. Так или иначе, он не слишком нуждается в деньгах.

— Но это настоящий скандал! — с возмущением говорит комиссар Паразиа, быстро отворачиваясь от экрана, на котором видно, как пара занимается любовью.

Мужчина на экране бросает взгляд в объектив и выключает свет.

— Месье Брико и его новая подружка, — поясняю я.

— Это же вуайеризм!

— Я предпочитаю называть это «здоровым любопытством». Все эти люди согласились, чтобы за ними наблюдали. Можете проверить все арендные договоры. Там, в частности, оговорено, что эти кадры не транслируются публично и не сохраняются в записи. Только непосредственное наблюдение.

Паразиа снова хочет что-то сказать, но тут его взгляд падает на экран, где он видит гостиную в квартире Шовье. Жан и Надя по-прежнему сидят на диване. Он и она в слезах. Перед ними стоит переносная колыбелька сына, которую они машинально покачивают. Жан гладит Надю по голове и шепчет ей что-то утешительное. Однако на лице у обоих — полное отчаяние. На мгновение я даже немного теряюсь.

Их голоса, пронизанные болью, звучат из колонок:

— Не волнуйся, дорогая… Они его найдут.

— Перестань…

— Все будет хорошо… Говорю тебе: все будет хорошо…

Жан поднимает голову и смотрит в объектив:

— Полицейские расспрашивают малышку — может быть, она что-то видела…

После этих слов комиссар Паразиа, спохватившись, вспоминает, зачем он здесь. Он переводит на меня яростный взгляд и рычит:

— Но вы… ты… вообще, сколько тебе лет?

— Через неделю будет четырнадцать. А что?

Глава 5

Все животные спали.

Сильвен слышал тихое похрапывание тигров, львов и пантер, доносящееся из клеток хищников.

Он приблизился к обветшалой ротонде, которую образовывали восемь клеток. Сейчас в мирно спящих огромных кошках в бархатистых шкурах, источавших терпкий мускусный запах, не было ничего угрожающего.

— Леон, старина… — произнес Сильвен вполголоса, приседая и просовывая слегка дрожащую руку сквозь прутья клетки.

Его пальцы коснулись гривы, но лев даже не проснулся — царь зверей по-прежнему пребывал в мире своих снов и лишь иногда издавал глухое рычание, царапая когтями каменные плиты пола.

Сильвен погладил его, ощутив, как под теплым мехом бьется сердце животного. Ему не хотелось убирать руку — он не боялся. Леон узнал его даже сквозь сон. Кому-нибудь другому хищник, возможно, уже откусил бы руку.

Сильвен провел так несколько минут, словно заряжаясь от льва энергией, которая помогла бы ему лучше видеть в темноте. Когда он поднялся и двинулся дальше, он видел почти так же хорошо, как днем. Впрочем, Сильвен не заблудился бы тут и с завязанными глазами — он знал это место как свои пять пальцев. Он шел вдоль клеток, рассеянно проводя рукой по стальным прутьям.

Дальше было длинное строение с матовыми стеклами — виварий, к которому примыкал обычный прозаический курятник. Дальше, на краю небольшого пруда, терлись друг о друга две свиньи-пекари. К их шкурам кое-где пристали остатки еды.

Сильвен медленно, как сомнамбула, шел мимо клеток, загонов, вольеров, различая каждого из обитателей с удивительной четкостью.

Габриэллу всегда поражала эта его способность. «Ты — мои глаза!» — говорила она, нежно проводя рукой по его лицу в подражание слепым, изучающим чужие черты на ощупь.

В те времена, как и в этот вечер, животные дружелюбно принимали юных гостей, словно инстинктивно сознавали, что те принадлежат к тому же виду, что и они сами.

Полюбовавшись при лунном свете на хищных птиц, Сильвен вернулся к диким зверям. Ему нравилось ощущение скрытой угрозы, исходящее от их громадных сильных тел.

Медведи спали в своем рву, похожие на три заросших густой травой холма. Недалеко от них спали волки, прижавшись друг к другу. При малейшем шорохе голова каждого животного инстинктивно подергивалась.

Единственным не спящим часовым в этом сонном царстве оказался огромный нахохлившийся филин, который недружелюбно взглянул на незваного гостя.

— Привет, — прошептал ему профессор. — Все в порядке.

Филин сидел не шелохнувшись. Только голова его поворачивалась, словно сама по себе. Потом он гулко ухнул.

Сильвен улыбнулся, но почти сразу же ощутил внезапный резкий спазм в груди.

— Что-то здесь не так… — прошептал он, охваченный недобрым предчувствием.

В следующее мгновение ночную тишину прорезал громкий крик.

Глава 6

— Да что ж такое?..

Охваченный паникой, Сильвен бежал от одной клетки к другой, не в силах понять, что происходит. Все животные выли, ревели, визжали в ночи, и этот общий хор разрывал не только его барабанные перепонки, но и все тело — он с детства ощущал испытываемый животными страх как собственную физическую боль, и сейчас она нарастала с каждой минутой, поднимаясь откуда-то из живота. Он чувствовал жжение в груди и в горле. Голова буквально взрывалась изнутри.

— Что случилось? — простонал Сильвен, хватаясь за голову. — Что на вас нашло?..

Он понимал, что лучше остановиться и не двигаться какое-то время, поскольку любое движение лишь усиливало боль. Но он должен был понять! Органическая эмпатия, связывающая его с животными, побуждала его действовать.

Мечась от одной клетки к другой, он вглядывался внутрь сквозь прутья и стальные сетки и с ужасом убеждался, что ВСЕ животные присоединились к адскому хору.

Волки выли, вскинув голову к небу. Хищные кошки издавали глухое рычание, которое постепенно усиливалось. Обезьяны испускали вопли, напоминающие истерический хохот — резкий и отрывистый, как треск автоматной очереди. Птицы тоже проснулись, и каждая издавала громкий боевой клич. Что уж говорить о слоне? Он трубил, словно иерихонская труба, перекрывая все остальные звуки. Он явно был солистом этой звериной оратории.

Сильвен дрожащим голосом окликал животных по кличкам, пытался успокоить — но тщетно.

Когда он заметил, что хищные птицы пристально смотрят на него, не переставая при этом кричать, он понял, что все его усилия бесполезны.

Впервые в жизни профессор, выросший рядом с этими неожиданно обезумевшими животными, чувствовал, что совершенно не владеет ситуацией.

«Ты не понимаешь, — казалось, говорили ему их жестокие и в то же время отчаянные взгляды. — Ты больше не один из нас».

— Я схожу с ума!.. — произнес Сильвен, стискивая пальцами виски, чтобы вернуть себя к реальности. — Схожу с ума…

Но это и есть реальность.

Не могло быть ничего более реального, чем эти крики.

В этот момент луна вышла из-за облаков.

И тогда он увидел…

— Господи, я совсем про них забыл!..

Сильвен вздрогнул, чувствуя, как боль еще усиливается.

Все это время он как будто бессознательно избегал той клетки. Как будто старался к ней не приближаться.