Тайна лотоса
Шрифт:
— Не кажется ли тебе, что смысл истории Нен-Нуфер в том, что единожды начав лгать, уже не остановиться?
Сусанна уставилась в лицо именинника, пытаясь уловить хоть какое-то движение глаз, чтобы понять смысл вопроса.
— Мне кажется, это уже не моя история, — ответила она тихо. — А твою я пока не дочитала.
— Но на вопрос ты можешь ответить?
— Если ложь принесёт кому-то спокойствие, то я предпочту лгать, как лгала всю неделю сестре. И что Нен-Нуфер, что Сети, что фараон, они лгут, чтобы дать счастье окружающим.
— Но они не дают его. И самое ужасное, что одна маленькая ложь может стать в один прекрасный день правдой.
К чему он несёт эту чушь? Если полицейские вернутся, она солжёт, не моргнув глазом, чтобы её оставили в покое.
— Наша ложь
— Тогда пойдём! — Реза схватил её за запястье и потащил к двери. — Ты ведь хотела взглянуть на мою мастерскую?
У него, кажется, отлегло! И она даже согласна спуститься в гробницу, только бы он начал улыбаться. Глядеть на маску из белого золота невыносимо!
Из гробницы, как всегда, веяло холодом. Сусанна с опаской покосилась на Резу, когда они проходили мимо статуй, но тот даже не взглянул на них. Ещё посмотрит! Сейчас он, наверное, из фараона вновь превратился в обыкновенного ювелира, увлечённого работой, и сейчас она погрузится в совершенно иной мир, более практичный, ведь чем бы ни была ранее эта комната, сейчас она выглядела довольно современно. На потолке горели лампы дневного света, последнее детище Аббаса, а стены закрывали пробковые доски, на которые висели рисунки всевозможных украшений и схемы для их создания. Пара странного вида станков занимала центральное пространство. По виду одного она догадалась о его предназначении — шлифовальный. На деревянных столешницах, тянущихся по стенам буквой «П», лежали разные инструменты. На специальных растяжках висели неоконченные работы. Красота… Руки у него точно золотые, но вот маску с лица пусть уж снимет! И рот раскроет. Она ждёт рассказа о том, как создаётся эта красота! Но Реза молча придвинул к себе какую-то коробку и достал непонятные железные палочки. Он покажет работу в действии? Отлично, пусть работает. Работа его успокаивает. Мистеру Атертону нервничать нельзя, а усатый капитан изрядно потрепал ему нервы. Или он сам себе из-за глупой правды!
Реза разложил инструменты и молча протянул ей руку. Куда подходить — ей и отсюда всё видно, и всё же она безропотно вложила в его ладонь свою, но Реза вместо того, чтобы сжать её пальцы, стащил кольцо.
— Небольшая формальность.
Он опустился на стул и закрепил кольцо на держателе. Молча взял первую палочку, потом вторую, затем третью, и подносил к крутящемуся кольцу…
— Я так и не показал тебе, как по-египетски пишется моё имя, но сейчас ты увидишь и заодно и своё.
Сердце Сусанну перестало биться, когда она наконец поняла, что он делает. Маленькая формальность — это превращение обычного кольца в обручальное с именами мужа и жены. Он ведь рассказал ей об этом, когда подарил кольцо.
— Реза, — голос её дрожал. — Это уже перебор. Капитан не читает иероглифы.
Он отложил палочку и окинул Сусанну всё тем же ледяным взглядом:
— А ты делаешь это для полиции или для меня?
— Для тебя, чтобы ты не переживал, что солгал…
Сердце почти не билось, вернее билось так часто, что невозможно стало сосчитать количество ударов в минуту. И сами минуты слились в бесконечную тишину.
— Теперь это не ложь.
Реза сдул с кольца стружку и отложил в сторону. Настала очередь другого кольца. Он снял его со своего пальца и принялся за работу. За спиной был ещё стул, и Сусанна поспешила его занять. Спокойствие, Суслик, только спокойствие, и даже если потребуется выполнение другой формальности, то тоже не конец света… Главное, чтобы медовик пропитался. Упасть в грязь лицом перед мадам Газиёй куда страшнее, чем оказаться с новоявленным мужем по-настоящему в одной постели.
Реза наконец отодвинул свой стул и протянул Сусанне большое кольцо. Пришлось встать. Странно, что они не переоделись для маленькой формальности. Сказать? Молчи, Суслик, ты уже договорилась, кажется, до полного идиотизма.
Реза протянул руку. Конечно, она должна сделать это первой… Она помнит. Только можно хотя бы взглянуть на иероглифы? Красиво, хотя и не поймёшь, где чьё имя… Неважно… Главное, что ты знаешь, что там написано…
Кольцо вернулось на своё законное место, и Сусанна протянула
Резе дрожащую руку. Её кольцо тоже сидело, как влитое, но Реза всё равно поцеловал ей пальцы, будто вновь проверял размер… Суслик, неужели ты поверила в бред про снятие мерок губами… Я уже не знаю, во что верю, и во что можно верить…— Теперь я имею законное право на твой первый поцелуй, и никто не назовёт меня вором.
Сердце совсем провалилось в пятки, когда рука с кольцом прошлась по её спине. Она откинула голову, но вместо ледяного взгляда поймала горячие губы, но их влага не утолила её жажды. Реза отпустил её так же быстро, как и обнял.
— Можно попросить тебя о маленьком подарке?
Сусанна судорожно кивнула, только нужен ли ему теперь её кивок?
— Сходи со мной ещё раз к мумии ребёнка, — Сусанна не была уверена, что её глаза остались на лице, такими огромными они стали. — Мне это очень важно.
Он точно ненормальный! И если ему сумасшествие простительно, то отчего она такая дура, что соглашается на всё?
Реза вывел её из мастерской и подвёл к статуям.
— Это их ребёнок.
Сусанна кивнула. Понятное дело, чей же ещё!
— И немного мой.
А вот это уже идиотизм, с которым она ничего не может поделать.
— Знаешь, почему Аббас такой… Такой нервный, когда дело касается моего отношения к тебе? — Реза сжал её руку слишком сильно, заставив повернуться к себе. — Он считает себя виновником моего состояния. Поэтому не женится и следит за мой, словно за маленьким.
Реза закусил губу и опустил глаза к ботинкам.
— Мы вместе нашли этого ребёнка. Отец тогда уехал по делам в Луксор, и Аббас решил воспользоваться свободой, но я не хотел оставлять росписи. Мне оставалось совсем немного. Заплатить долг фараону мне казалось намного важнее всяких кальянов и голых девок. Но Аббас вырвал у меня кисти и… В общем мы с ним подрались, и достаточно жестоко… Он швырнул меня об стену, и я пробил её головой. В общем, мы, конечно, никому ничего не сказали… Сейчас даже шрама нет, но… Он считает, что все мои бредовые идеи — последствие этого падения, но я-то знаю, что это всё из-за мумии. Когда я пришёл в себя, мы хотели быстрее залепить стену и закрасить, чтобы отец не узнал про драку — Аббас очень боялся оказаться на улице, и я тоже боялся потерять его… Но когда мы начали лепить на стену гипс, стена просто провалилась под нашими руками, потому как была дверью. Её после погребения фараона замазали наспех, потому она так легко обрушилась. Ну, сама понимаешь, в шестнадцать мы не могли удержаться и вошли. Хорошо ещё сообразили прожечь свечой воздух… Мумию ребёнка мы разворотили ради интереса… А потом…
Реза замолчал, и Сусанна заметила в его глазах слёзы.
— Мы, конечно, запихнули мумию обратно в крохотный саркофаг, а потом замазали вход, и я умело закрыл свежую шпаклёвку росписью — отец не должен был догадаться ни про вход, ни про драку. У меня тогда была пышнее шевелюра, и мы смогли в тайне от Латифы обработать рану, но…
Реза вновь замолчал.
— Отец узнал правду, да? — подсказала Сусанна, увидев, что слеза уже докатилась до подбородка.
Реза покачал головой.
— Нет, отец ничего не узнал. Во всяком случае, я на это надеюсь. Я надеюсь, что там он, — Реза ткнул пальцем в статую фараона, — оставил моего отца в покое.
Суслик, не нервничай. Мистер Атертон немного ненормальный. Вернее очень ненормальный или просто сумасшедший!
— Отец, когда возвращался по ночной дороге, въехал в верблюда. Не смейся!
Она и не смеялась. Вот, где причина сумасшествия!
— Они действительно иногда лежат на дороге. Бедуины оставляют их отдыхать, если не могут сдвинуть с места. Никто не ждал в такой час гонщика на узкой дороге. Отец заплатил жизнью за нашу с Аббасом выходку. Я почти что умилостивил дух фараона за то, что было сделано прадедом и дедом, восстановив росписи и сделав копии украденных драгоценностей, и если бы меня не дёрнуло трогать ребёнка, отец остался бы жив. Мне тогда хотелось умереть, и я не знаю, зачем Латифа вытащила меня с того света — у меня всё равно нет никакой жизни. Всё, что я делаю, я делаю ради неё и сына, чтобы, когда наконец умру, они ни в чём бы не нуждались.