Тайна озера Сайсары
Шрифт:
— Кстати, а случайно не знаете знакомого своей сестры, у которого имя или фамилия начиналась бы с буквы «С»? — он продолжал стучать по клавишам машинки до конца строки, а когда поднял взгляд на гостью, то заметил, что Капитолина разительно переменилась в лице. «Возможно, показалось?» — засомневался он и еще внимательнее стал смотреть на нее.
— Не-ет, не знаю... нет, — проговорила она почти шепотом, голос тоже выдавал смятение.
— Да ладно, не старайтесь вспомнить. Я просто так сказал, — опустил он глаза к машинке и снова стал печатать.
— Ну ладно, Захар Захарович, я пошла, — услышал ее смятый голос, — я вижу, что у тебя для знакомых нет совсем времени...
— До встречи... — сухо попрощался Эленев и еще раз с интересом оглядел незваную гостью, скрывшуюся за дверью. У нее даже походка из вальяжной и вызывающей стала стремительной. Капитолина словно убегала из кабинета.
Эленев задумался: «Действительно ли она изменилась в лице, когда услышала вопрос о «С»? Или ему показалось? К сожалению, отвлекся на машинку, печатая. Только мельком увидел ее лицо. В любом случае этот вопрос ее неприятно поразил. Явно, она что-то утаивает... Почему же она не желает
— Захар, сын наш уснул. Может быть, пойдем прогуляемся? — прервал его размышления голос жены.
— Ладно, идем, — Эленев торопливо оделся. Прогулка перед сном стала в их семье традицией.
Над городом низко стелились темные тучи. Видимо, они принесли оттепель, сорят мелкими снежинками. Под ногами поскрипывает снег, тускло светят огни фонарей. Захар с женой пошли в сторону Зеленого Луга, в непроглядную тьму спящей под снегом и льдом долины Лены. Здесь воздух по-особому чист и свеж. Взявшись за руки, они побежали под горку своей тропинкой. Марианна смеялась и вскрикивала, боясь упасть. Они долго пробирались все дальше от города к своему заветному стогу, обнесенному изгородью из жердей. Захар вытянул из него пучок сена и с наслаждением вдохнул запах увядшей травы. Снова на память пришло детство, как работал с отцом на сенокосе, и опять подкралась грусть... Для якута, выросшего на природе, сенокос — великая отрада и радость. Незабываемое и прекрасное время, которое помнится потом всю зиму. Какое это наслаждение косить, сгребать подсохшую траву в самую жару и копнить на закате, среди колкой стерни чистого луга. Приятно видеть плоды своего труда — копны. Но сенокос связан у Эленева со страшной трагедией, потерей отца... Сейчас, вдыхая аромат слежавшегося сена, он опять вспомнил тот сенокос, ему казалось, что эту траву косил отец. Кто были его убийцы? Мысли его вдруг перескочили в сегодняшний день, вернулись к загадочной букве «С». Кто же это такой? Кто?! Надо обязательно выяснить...
— Заха-ар, этим летом поедем в район, на твою родину. Не надо ехать на юг, — неожиданно проговорила Марианна, вспомнив свой родной алас.
Они еще ни разу не отдыхали на юге семьей. Собирались каждое лето взять путевки, но разные обстоятельства мешали воплощению мечты.
— Конечно, обязательно, — машинально проговорил Эленев, — из его головы не уходила мучительная мысль о букве «С». — Летом будем отдыхать на нашей родине, у нас не хуже...
Пожилой, сутулый и мрачноватый человек слонялся по своей рубленой из лиственницы избе. Разобрал постель и приготовился ко сну, но опять встал и обошел комнаты, заглянул во все углы, тревожно прислушиваясь. Стояла могильная тишина глубокой ночи. Даже собаки не лаяли в поселке, схоронившись от мороза. Человек испытывал это нервозное беспокойство уже более сорока лет. Страх сделал его молчаливым и угрюмым, принудил сторониться людей, жить бобылем в этой занесенной снегом избе, вдали от родных мест... Боится встречи с родными и давними знакомыми... Несколько раз думал пойти к властям с повинной, дать о себе знать на родину, но годы шли, и это желание уже не появлялось вовсе. Жил на окраине Сурумана отшельником, нашел себе такое занятие, которое поглощало все время и мысли, затянуло и закрутило. А теперь уж и до конца жизни осталось немного. Зачем знать людям, кто он такой. Никому не ведома его жгучая тайна, с божьей помощью уж доживет с нею остаток дней. На его благодатной и теплой родине вряд ли остались в живых родственники, кроме родного младшего брата... Где он сейчас, может быть, и его уже нет на белом свете? Свои и чужие давно потеряли его следы на земле, а теперь кто станет искать давних агентов абвера? Споткнулся он в самый решительный момент, если бы не этот неверный шаг, жил бы припеваючи за границей без страха... В любой стране, кроме этой...
Чтобы отогнать навязчивые мысли, одолевающие его каждый день, он рывком поднялся с кровати и опять стал ходить по дому. Почудилось, что кто-то мягко стукнул в окно. Он осторожно приподнял занавеску и присмотрелся. В свете фонаря густо валил снег, все померкло в белой пелене.
Была такая же непогодь, когда он попал в плен. Только моросил мелкий и нудный дождь, непролазная грязь хлюпала под ногами... Около двадцати человек бойцов выбирались из окружения по старым дорогам сквозь дремучий и мрачный лес. Командовал молоденький лейтенант, недавно окончивший краткосрочные курсы и сразу же попавший в пекло боев. Он убеждал их своим еще мальчишеским тенорком, что скоро они минуют линию фронта и попадут к своим. Шли безостановочно ночь и день, а лесам не было конца. Неопытный командир вряд ли знал точное направление, отдавая противоречивые приказы, и они кружили, бросались то в одну сторону, то в другую. Никто не умел ориентироваться. Голодные и усталые, боясь развести костер и согреть кипятку, повалились они кулями на хвою под ели в один из вечеров и уснули мертвым сном. Лейтенант направил четверых людей в караул и тоже уснул. Заснул и караул. Немцы разбудили всех грубыми пинками коротких сапог, предварительно собрав оружие. Только лейтенантик спросонья лапнул на себе кобуру и успел вынуть пистолет, но тут же скрючился от автоматной очереди.
Потом был лагерь военнопленных. Однажды в бараке к нему привязался с расспросами сосед по нарам, назвавшийся Коноплевым. Назойливость и чрезмерное любопытство насторожило. Сказал ему, что не нравится советская власть и готов служить немцам. На горьком опыте он знал, что многие, открыто ругавшие фашистов и верящие в победу Красной Армии, тут же исчезали из барака и пропадали бесследно. Их расстреливали. В среду военнопленных были внедрены провокаторы. Однажды утром его вызвали. Сердце от страха и неожиданности так колотилось, что готово было выскочить из груди, когда его завели в комендатуру. В кабинете присутствовал еще и немецкий офицер, который свободно говорил по-русски. Без особых вступлений и расспросов, офицер задал прямой вопрос: «Ты хочешь работать на нас?»
Пришлось согласно кивнуть головой под острым взглядом немца. «Только бы остаться в этом аду живым, лишь бы выжить.
А потом будет видно», — билась пугливая мысль. Офицер довольно улыбнулся и проговорил: «Мы давно знали, что ты ненавидишь Советы». После этого тщательно записал рассказ пленного о своей прошлой жизни: где родился, живы ли отец и мать. Заставил подписать какую-то бумагу. В заключение сказал: «Мы верим, что ты готов служить нашему фюреру, поэтому направляем в специальную разведшколу. Там пройдешь окончательную проверку и будешь вскоре заброшен для работы в глубокий тыл русских. Жизнь твоя будет зависеть от разумного служения нам. У нас очень длинные руки, в случае чего достанем и там».Таким образом он оказался в секретной разведшколе, расположенной недалеко от фронта. Через пару месяцев ускоренной подготовки, пришло время заброски в советский тыл. Они вылетели в непроглядную темную ночь на транспортном самолете и были выброшены на парашютах. Летчик ошибся, или просто не долетел до места, боясь рассвета и русских истребителей, диверсант упал в болото и начал тонуть. Выручили стропы парашюта, зацепившиеся за кочки и кусты, только благодаря им вырвал тело из засасывающей грязи и с трудом выполз к берегу. Среди ночи слышал какой-то крик с середины болота, но вскоре он стих. Долго искал напарника, а когда рассвело, то увидел его парашют далеко от берега в самой пучине топи. Стало ясно, что напарник утонул и ждать его нет смысла. Накатил противный страх, он суетливо собрал свой парашют и утопил его в болоте. Боясь, что по парашюту напарника его обнаружат, дернул бегом вдоль берега. Вскоре наткнулся на зависший контейнер с вещами и рацией, который сам выбросил из самолета. Взял из него вещмешок с деньгами и документами, но больше ничего трогать не стал. Если найдут, пусть думают, что диверсант был один. Долго бежал по лесу, путая следы. Вскоре успокоился, не чувствуя погони. Переоделся в старенькую военную форму из вещмешка, избавился от всего лишнего кроме денег и выбрался на дорогу. До ближайшей станции ехал на попутке, совершенно не думая о городе, куда должен был явиться по заданию абвера. Пересаживаясь с одного эшелона на другой, предъявляя в случае проверки документы из госпиталя о демобилизации по хитрой болезни, он уезжал все дальше от фронта и растворился бесследно в огромной Сибири. Вот так он оказался в холодном и забытом богом Сурумане... Документы его были настолько надежно сработаны умельцами из абвера, что ни разу не вызвали и тени подозрений. Без хлопот устроился на работу. На первых порах подмывало явиться к чекистам и рассказать о себе, покаяться. Пусть дадут срок, но вокруг были лагеря, и он знал, что можно схлопотать «вышку», если за простой плен давали десять лет. Бывшие «хозяева» его так и не нашли, чекисты не интересовались его прошлым, так и жил потихоньку в постоянном ожидании и страхе.
Со временем освоился и стал знакомиться с людьми, которые добывали в этих краях золото. Не с теми, кто вкалывал на прииске, а с торгующими металлом потихоньку. Вскоре вышел на «хищников», пропадавших летом в тайге на промысле, и стал покупать у них золото. Стоило оно дешево, а денег от немцев привез много... После войны этих вольных старателей быстро отловили и пересажали, но один из них, самый удачливый и надежный, еще долго таскал золотишко и продавал, пока тоже не попал в засаду. Но скупщика не выдал, за такие дела и в лагере можно найти смерть — у больших денег длинные руки. Так где-то и пропал безвестно этот старатель. В начале пятидесятых годов тайная спекуляция золотом принесла хорошие барыши. Часть золота он продал втридорога залетному скупщику-зубнику — и нет бы угомониться, но жадность ненасытная толкала на все новые «золотые» дела. Ничего не покупал, ходил в старенькой одежонке, некуда было тратить свое богатство, но вновь и вновь отыскивал «хищников», вернее их жалкие остатки после бесконтрольного старания во время войны. В конце концов стал сам формировать и направлять в нужное дело таких людей. Приглядывался к пьяницам и освободившимся из тюрьмы, одалживал им деньги, щедро угощая выпивкой, а потом незаметно втягивал в запретную добычу золота. Сначала платил щедро и развращал деньгами, шальными заработками этих недотеп, но потом так жестко «закручивал гайки», что старались они и голодовали в тайге почти задарма, денег получали только на месяц хорошей пьянки. Позже у него был надежный бич по кличке Сундук, который смылся на материк и пропал насовсем. Не очень-то верилось, что Сундук «завязал» и убежал, это был трусливый и бесхребетный алкаш, который на материке пропадет от голода, за пьянку никто его не станет держать на работе. Тот Пашкаренко, что притащил продавать металл и возмущался, что мало получил за него денег, очень не понравился... Наглый и злой, мог он запросто пристукнуть Сундука в тайге. Пашкаренко был очень возбужден, сразу же исчез из Сурумана...
Не спалось. Он опять подошел к окну и приоткрыл занавеску. За окном бесшумно и густо валил снег. Это надолго. Ему пришла мысль, что снег, как и время, скрывает всю грязь, ямы и колеи. Время тоже невидимым покрывалом гасит былое, все тает в радужной дымке прошлого... Оно, словно этот чистый снег, укрыло его участие в войне, плен, лощеного офицера абвера, разведшколу и многое другое, во что иной раз даже не верится, словно и не его это была судьба. А она и не была его судьбой с тех далеких лет, когда взял в руки документы и прочел свое новое имя: «Арташес Маркосян». Долго к нему привыкал и свыкся, вжился, влез в чужую шкуру накрепко. Видимо, с этим именем безвестного земляка и придется помирать. Кому он теперь нужен, когда снег Времени скрыл все следы...
Но как он жестоко ошибся... Пашкаренко, доставленный из Челябинска этапом в следственный изолятор якутской тюрьмы, был храбрым только на первом допросе, городил чушь в надежде запутать следствие. Припертый неопровержимыми доказательствами, все выложил до мельчайших деталей, в надежде миновать «вышку». На второй день подробно рассказал, а потом сам написал, что золото продал армянину по кличке Каменный Глухарь, четко описал его дом и указал адрес в Сурумане. Истинно: «Сколь веревочке не виться...» Сразу же установили, кто таков Каменный Глухарь. Им оказался Арташес Маркосян, живущий с самой войны в Сурумане, работавший многие годы сварщиком на стройке, вышедший на пенсию.