Тайна озера Сайсары

— А вы что, якутки что ли?

Услышав якутский язык, девушки обрадовались и присели рядом. Познакомились. Одна из них полненькая и низенькая ростом — Мила. Приехала отдыхать из Сунтарского района, там она работала учительницей. А вторая... изящная и красивая, похожая на японок с календарей... Представилась Капитолиной. Капа... Она сказала, что работает в ресторане, и в свою очередь спросила:

— А кем ты работаешь? Ты из Якутска?

— В органах, — ляпнул от неожиданности Эленев.

— Не в КГБ ли! Может, за нами тут присматриваете, — рассмеялась Мила и кокетливо погрозила ему пальчиком.

— Нет... А ты что, шеф парагвайской разведки? — улыбнулся ей в ответ.

— A-а... значит, в обычной милиции, — Мила встала и картинно продекламировала, будто со сцены: «Моя милиция — меня бережет». Даже на курорте...

— Милка, не паясничай, — перебила ее Капа, — не обижайся на нее, Милка ужасная язва...

Захар особо не заинтересовался подругами, но когда они пригласили вечером на концерт, пришлось согласиться. Все же землячки, да и поговорить было охота на родном языке.

Как тесен мир, мог ли он тогда думать, что доведется вспоминать ту встречу над делом об убийстве! Может быть, они не родственники, а просто однофамильцы? Да нет же, очень похожи... Он еще полистал бумаги и убедился в своей правоте. Так и есть! Вот оно: «Свидетель К. С. Александрова, 1951 рождения, солистка оркестра ресторана «Сайсары»... А вот и ее показания: «Моя младшая сестра Геля, 31 октября, вечером, около 18 часов, ушла из моего дома. Я вернулась с работы из ресторана около двенадцати часов ночи, но ее дома не было. Особо не волновалась, Геля иногда оставалась ночевать у подруг. На следующий день стала беспокоиться, но вечером приехала милиция...»

Резкий голос телефона отвлек его от чтения, он поднял трубку и услышал голос жены:

— Заха-ар! Когда же ты приедешь? Ужин совсем остыл... Мы очень ждем тебя!

— Сейчас, сейчас, Марианна... приеду. — Эленев встал от стола, положил трубку телефона и стал собираться.

Он уже закрыл в сейф папку с документами, но потом вдруг снова его отомкнул и очень долго вглядывался в фотографию девушки с грустным и открытым взглядом: «За что же тебя так, совсем молодая... Кто же?! Убийца ли Давыдов? И все же старик прав, следствие проведено крайне небрежно... Слишком много не вяжется концов... Показания убийцы неясные, сбивчивые: «видать», «вроде» и все в таком плане. Есть в чем усомниться...»

Кровь на сапогах

1.

Хотя место происшествия было ему в деталях известно по документам, Эленев решил сам осмотреть его. Тщательно обследовал запорошенные снегом камыши, но ничего толкового для следствия не нашел. Он долго стоял в одиночестве у озера и тщательно перебирал в памяти все мельчайшие детали убийства: «Может быть, у нее тут есть еще знакомые, кроме Давыдова? Прежде всего надо изучить самого Давыдова, что он из себя представляет. Чем он жил до этого времени, его интересы и наклонности, кто его друзья. Надо поговорить с партнером по шашкам и выпивке, свидетелем Хамсеевым, а уж после этого вызывать подозреваемого в убийстве на допрос... Раз нет улик, что Александрову притащили сюда уже мертвую, чтобы спрятать, значит ее убили именно тут. Скорей всего... Но что она здесь делала? Хм...»

* * *

Федор Давыдов был единственным сыном в семье учителей. Они его баловали и любили с раннего детства. Мальчик отвечал им взаимностью и учился в начальных классах на «отлично». В начале пятого класса, когда он возвращался с гурьбой ребятишек через березовую рощу из школы, случилась обычная мальчишечья драка с соседским пареньком. Вадик расплакался от обиды поражения, а убегая, прокричал:

— Приемыш! Приемыш! Твои родители совсем не учителя! Твои родители бичи и пьяницы... Они подкинули тебя! Подкидыш!

— Не ври! — остолбенел Федя.

— Правда! Правда! Вся улица знает. Если не веришь, спроси у своих приемных родителей!

Федя заскочил в свой дом, не разуваясь, пробежал в комнаты и закричал со слезами на глазах:

— Ма-ама! Я разве не твой сын? Скажи правду, мама!

Он увидел, как мать побледнела от неожиданности и уронила на пол шитье из рук. И сразу понял, что его до сих пор обманывали...

— Кто тебе сказал об этом? Ох, беда-то какая... Все равно ты наш сын! Мы решили тебе сказать об этом в день совершеннолетия... А тогда бы ты сам решил...

Федя рухнул на пол и закатил истерику. Ему было страшно жалко себя, душила обида, казалось, что ему врали даже в самых нежных чувствах. Всё твердили знакомым: «Как он похож на папу! Когда наш Федя вырастет, он тоже будет учителем... Наш птенчик, наш сыночек...» Всё вранье! Он еще пуще залился слезами.

И с той поры он совсем изменился. Стал отставать в учебе, дерзил учителям. А когда родители огорчались, злорадно и эгоистично думал: «Так вам и надо, обманщики!» Потом жалел их и просил прощения, будучи ранимым от природы и сердобольным. Потом опять срывался... К восьмому классу еле тянул на тройки, а когда его закончил, то сам решил ехать поступать в ГПТУ. Там не учился и не работал, связался с компанией таких же молодых лоботрясов. Пьянствовал и дебоширил, пока не выгнали из училища. После этого стал бродяжничать, и вскоре они ограбили будку сапожника. Леха, их главарь, уговорил всех. Отказаться Федя не смог, чтобы дружки не заметили его страха. В полночь подкрались с ломиком и топорами к одинокой будке на темной улице. Федю продирал от страха озноб, он поклялся себе, что больше сроду не согласится на подобное... «А если поймают?!» Но вот уже Леха уверенно выворотил ломом пробой из косяка. По всей улице разнесся такой скрежет железа, что у Феди сердце подкатилось к горлу от ужаса. Он уже намеревался рвануть в темь, но стыдно было трусить перед дружками... Через силу терпел. Сапожник оказался не дураком: выручку всю забирал домой. Нашли в столе пару мятых рублей и несколько медяков.

Назавтра они купили на эти гроши бутылку «Солнцедара», кто-то словно в издевку назвал гадкое вино именем Солнца. Он пил его в последний день перед арестом... Выпили бутылку под каменным домом и опьянели, ведь почти сутки ничего не ели. Расхрабрились, вспоминая ночное «дело», все уже казалось нестрашным. Особенно хвастался Леха и все крутил в пальцах красивую финку, которую стащил у брата. Хотелось есть... Но Леха вдруг предложил: «Еще бы вмазать, кореша! Слабо у кого-нибудь «одолжить» денег?» — он показал взглядом на лезвие ножа. Финка была кнопочной, настоящей, уркаганской. Они сразу поняли, как надо «одалживать» и почему-то стали без удержу хохотать. Они вылезли на улицу и пристали к первому же хрычу с авоськой в соломенной шляпе на голове. Леха зловеще прошипел деду на ухо: «Мы Фантомасы, прибыли в Якутск. Дай пять копеек!» — и приставил нож к морщинистой шее. Старик очень испугался и стал трясущимися руками выгребать из карманов мелочь, нашел мятую и грязную трехрублевку. Осмелев от его страха, они нахально обшарили его карманы, но ничего больше не нашли. Посмеиваясь, прямиком двинули в магазин. Около магазина вдруг рядом с ними резко скрипнули тормоза.

— Полундра! Менты! — испуганно рявкнул Леха. — Смывайтесь!

Федя от неожиданности растерялся и остолбенел. Из желтой машины выскочили милиционеры, за ними шустро выпрыгнул тот старик в соломенной шляпе и тонко завопил, указывая на них пальцем:

— Ловите! Ловите хвантомасов-ворюг!

Повязали всех троих разом, даже Леха не успел смыться. Во время следствия всплыла история с будкой сапожника. Так все и началось. С «Солнцедара»... Когда Давыдов вернулся из тюрьмы, жизнь глаже не выдалась. Бичевал, временно устраивался разнорабочим, пил с кем попало и жил, где придется. Пока не повстречал Гелену. В то время он уже свыкся с мыслью, что его удел — катиться по наклонной вниз. Свыкся: «Бич, пьяница!» А она первой сказала: «Ведь ты же молодой парень, а не бич, не алкаш! Зачем же ты пьешь каждый день? Ты посмотри, в каких лохмотьях ходишь, неужели не стыдно перед людьми? Надо держать себя, неужели у тебя нет силы воли. Ведь ты мужик!» Эта проповедь так потрясла своей искренностью, желанием помочь, состраданием. В нем вспыхнула искорка надежды на нормальную жизнь. Он так потянулся к ней! Твердо отказывался от выпивок, заработал деньги в речном порту и прилично оделся, даже снял жилье за недорогую плату. Раза три сходил в театр, где сроду не бывал, хотя чувствовал себя там не в своей тарелке.

Наступили удивительные и благие перемены в его жизни. Когда он вечером засыпал на чистой постели, со щемящей радостью вспоминал Гелену, а утром просыпался с думой о ней, то сравнивал это время с порой беззаботного детства. Все впереди казалось светлым, радостным. Подумывал о женитьбе, но Гелена относилась к нему более по-матерински, нежели по-женски. Эта неопределенность и недоступность девушки начала злить. И вот он снова сорвался в запой... Решил все сразу выяснить, поперся к ней домой. Смутно помнит там грандиозный скандал с ее сестрой, а вот как вернулся в свою хибару — отшибло память. Проснулся утром от нестерпимой головной боли и вдруг почуял, что кто-то мягко гладит его по волосам и щекам. Он приоткрыл глаза и увидел плачущую Гелену.