Тайна Самаэля

– Меня подозревают?

– Да, я слышала, как они общались между собой. Они считают, что в убийстве замешаны вы… Проект, деньги… Мол, неподелили вы с профессором сумму гранта.

У меня всё похолодело внутри. Несмотря на жару, меня бил озноб. Я чувствовал, как холод пробегает по спине и наполняет каждую клеточку тела. Сердце колотилось в груди, будто пытаясь вырваться наружу. Я не мог поверить, что кто-то может заподозрить меня в таком ужасном преступлении. Я всегда уважал профессора и никогда не думал о том, чтобы навредить ему. Это обвинение казалось мне безумным и чудовищным.

– Но это не так! Я очень любил и уважал профессора! И никогда бы не поднял на него руку! Это ерунда! Это чудовищное обвинение!

– Я знаю, можете мне это не говорить, – Нигарахон Атахановна продолжала опасливо оглядываться. – Иначе бы Бекзод-ака не стал бы вам писать письмо. Он чего-то опасался, но и мне не говорил. Лишь сказал, чтобы держался подальше от женщины, которая может появиться в доме.

– Какой женщины?

– Не знаю. Но её голос я слышала сегодня ночью в доме профессора… И ещё… Когда я отвечала на вопросы капитана Абдуллаева, то ему кто-то позвонил на сотовый телефон…

– И?

Мимо прошёл какой-то мужчина в летнем светлом костюме, невзрачный и неприметный на вид, и Нигарахон вздрогнула, словно тот ей угрожал. Прохожий пошёл дальше, не обратив на нас никакого внимания, однако женщина посмотрела ему вслед, словно хотела что-то припомнить. Я же успел лишь отметить, что у мужчины яркие зеленые глаза, но в них не было жизни, они казались бездушными, как у куклы, и это добавляло ему странности.

– Я не уверена… Динамик был включен на громкость, и я поняла, что со следователем говорила женщина. Причём голос её я уже слышала в доме профессора в минуты убийства…

– Вы считаете, что убийца связан с милицией? – недоумение на моём лице было столь выразительное, что домработница попятилась назад.

– Не знаю, я ничего не знаю… Тимур-ака, оставьте меня в покое. Я выполнила просьбу профессора и передала вам письмо… Наверное, там всё написано. До свидания!..

– Но…

– Не провожайте меня. Нельзя, чтобы нас видели, иначе подумают, что мы задумали что-то нехорошее. Вы и так под подозрением милиции, могут и меня обвинить в соучастии…

– Но я не убийца!

– Я знаю, – дрогнувшим голосом сказала Умарова. – До свидания… и берегите себя!

Она развернулась и быстро двинулась к автобусной остановке. Я стоял в нерешительности. Расспрашивать дальше эту женщину было бесполезно – она или ничего не знала, или знала что-то, однако не собиралась со мной делиться информацией. Я двинул назад, обдумывая, что это всё значит. Складывалось впечатление, что профессор спрогнозировал сей печальный исход, если предусмотрительно написал письмо. Он знал, кто ему может угрожать и в чем причина его убийства. Но почему он доверил бумагу домработнице, а не мне? Ведь я был его коллегой, партнером и другом, в конце концов?

«Мне нужно извлечь письмо – и тогда картина станет ясной», – подумал я, уже подходя к своему подъезду. Почтовые ящики висели прямо у входа, и…

Тут до меня донесся крик:

– Не подходи ко мне!.. Не трогай меня!.. Вай дод, одамлар, ердам беринлар 35 !

Я подпрыгнул: голос принадлежал Нигарахон. Естественно, бросился на улицу, чтобы помочь. Разные мысли крутились в голове, но я понимал, что дело заходит все глубже и дальше. Со стороны дороги раздались звуки взревевшего мотора, визга колес, глухого удара и… истошные вопли женщин, видимо, чего-то узревших страшное и трагическое. У угла дома, где я остановился, передо мной открылась картина.

35

Вай дод, одамлар, ердам беринлар! (узб.) – Караул, люди, спасите!

Нигарахон Атахановна лежала на дороге, раскинув руки. Её голова была в крови, и разбитый череп раскрывался, словно усталое лотосное цветение. На асфальте уже образовалась лужа алая, яркая, как ржавчина, постепенно разрастающаяся. Кожа лица была бледной, глаза были широко раскрыты, в них застыл ужас. Из разбитого черепа стекала на асфальт кровь, смешиваясь с пылью и грязью, создавая картину невыносимой трагедии. Внутренности черепа были видны, и этот кошмарный вид наводил страх. Сумка валялась в трех метрах от неё, словно она выпала из рук, когда Нигарахон пыталась спастись.

Машина, совершившая наезд, удалялась по улице академика Садыка Азимова с огромной скоростью. Преследовать мне её пешком было бессмысленно, да и не мне этим заниматься – номер наверняка люди запомнили, сообщат милиции. Две женщины и один мужчина крутились вокруг Нигарахон, но, судя по их жестам, все попытки оказать ей первую медицинскую помощь были тщетными.

– Она мертва! – крикнул мужчина, его лицо искажалось от ужаса. Это был средних лет мужчина с короткой стрижкой, в темной футболке и потертых джинсах, которые подчеркивали его широкие плечи. Он держал телефон в одной руке, а другой потирал лоб, словно в его голове не укладывалось то, что только что произошло. Его голос звучал хрипло и тревожно, и на мгновение я увидел в его глазах полное отчаяние.

Я же хотел было подойти к ним, как почувствовал, как кто-то сжал мою руку. Обернувшись, увидел перед собой взволнованную Индиру.

Она была бледной, глаза её блестели от слёз, а руки дрожали. Волнение и страх отражались на её лице, словно это были тени от смертельного происшествия. Её волосы развивались на ветру, а губы сжались в тонкую линию, когда она взглянула на меня, полные тревоги.

– Не ходи туда, – прошептала она, тоже напряженно смотря на дорогу.

– Но я…

– Ты ей ничем не поможешь – она мертва. Но привлечёшь ненужное внимание свидетелей. Милиция может решить, что это ты организовал наезд…

– Но я…

– Милиции это не объяснишь, им нужен тот, кто возьмет на себя всю вину, а ты, после смерти профессора, самый подходящий объект, на которого следует навешать убийства. Думаешь, следователи поверят тебе, что ты ни при чём?

Супруга была права. К тому же, ответы хранились в почтовом ящике. Но я не мог сдвинуться с места и смотрел на мёртвую домработницу. От жары плавился не только асфальт – быстро высыхала кровь. Она медленно впитывалась в поверхность дороги, как будто сама асфальт стремился поглотить этот ужас. На солнце она сверкала, как алая краска, и, казалось, оставляла на асфальте свой след, который уже никогда не исчезнет. Я знал, что убрать это потом будет не просто, и в голове звучали только одно – как же это всё нелепо и ужасно.

Люди на остановке и на тротуарах обсуждали происшедшее, и до нас долетали их возгласы:

– Какой-то мужчина в светлом костюме… да-да, он!.. Он схватил эту женщину, а та отбивалась!.. Потом эта машина выскочила из переулка и сбила!.. Я сама видела, что водитель сделал это специально!.. Этот мужчина в костюме вспрыгнул в машину – и они уехали!.. Номер?.. Нет, не запомнила… А ты?.. А я успела записать – это «Волга» – ГАЗ-24!.. «Скорая»… Где «скорая помощь»?.. Врача вызвали?… Милиция где?