Тайна всех тайн
Шрифт:
"Никто не видит, я могу любоваться", - подумала она и посмотрела на Венту уже не только смело и без смущения, но с радостным удивлением.
– "Я хотел тогда поцеловать тебя", - шепотом проговорила она, передразнивая его, и вдруг увидела, что рядом с Вентой, прильнув к нему, стоит она сама!
В растерянности Лена с минуту вообще ни о чем не могла думать. "Но как же? Как же?
– мысленно повторяла она, и лишь постепенно к ней возвратилась обычная собранность.
– Надо подумать о чем-то другом. Представить вместо всего этого книжный шкаф, стол... Скамейку!"
Плотно
Она открыла глаза. Все так и было: скамейка, оранжево-желтый ковер опавших звездчатых листьев...
"Пока не разобрались с этим, самая строгая дисциплина, приказывала она себе.
– Думать только о деле. И только логически! Никаких эмоций! Никакого образного мышления!"
Уходя из каюты, она оглянулась: садовая скамейка и не подумала исчезать. Магнитный формирователь знал свое дело. Вот только зависим он был совсем не так, как ожидалось.
В операторской Лена увидела Венту и Карцевадзе. Они стояли друг против друга в позах готовых к поединку боксеров, а между ними высилось что-то похожее на куст цветущей сирени.
Лена пригляделась. Это была вздыбившаяся прямо посреди пола морская волна. Возле нее лежало несколько больших бело-зеленых арбузов и здоровенное бревно. Его старая кора была в трещинах и наростах. Жаба сидела на одном из них.
– Ты смотри, - сказала Карцевадзе, - какие невинные штучки! Концы в воду прятал!
– Она повернулась к Венте.
– Признайся: что было? Вот это, вместо арбузов?
– Что было, то было, - сердито ответил Вента.
– Про это я тебе не обязан докладывать.
– Я принимаю дежурство, - сказала Лена, подойдя к приборной панели и переключая несколько тумблеров.
С этого момента ее суждения пользовались наибольшим весом для логических машин Автономного пульта.
Лена продолжала:
– Прежде всего надо выяснить, как обходиться с этими... Она замялась.
– С этими...
– Творениями, - подсказала Карцевадзе.
– Вообразить только! Мне явилось такое... Никакими словами не передать! Оно и сейчас там, в каюте. Бр-р! И знаете...
– Держась за сердце, Карцевадзе крутила головой.
– Еще два-три таких сюрприза... Мне этот милый поклонник и на Земле достаточно крови попортил. Полетим сегодня на Сорок девятую, и с этой станции я не вернусь.
– Конечно, - подхватил Вента.
– Гуляй там себе по главному коридору: семьсот пятьдесят метров в один конец, семьсот пятьдесят в другой. Райская жизнь!
– Товарищи!
– вмешалась Лена.
– О чем вы, товарищи?
– А все проще простого, - бодрым голосом сказал Вента. Я нашел выход. Хотите, чтобы исчезло? Представьте себе лишь, как это место выглядело раньше. Ключ в зрительной памяти. У кого она лучше, тот легче и справится. Даже полезно: будем ее развивать. Дополнительная тренировка!
Карцевадзе с ненавистью посмотрела сперва на него, потом на бревно. Бревно исчезло.
– Чуть не представила я себе очень образно, что двинуло это бревно тебя, милый друг, по башке, - сказала она, вновь глядя на Венту.
– Но-но-но!
– Вента погрозил пальцем.
– Ты эти штучки брось!
– Да уж, - сказала Карцевадзе, - теперь
даже тебе придется быть вежливым...– Ты виновата во всем, - сказал он, когда Вера Карцевадзе ушла и они остались одни.
– Я? В чем?
– В том, что я о тебе все время думаю. Ты не считай только, что я влюбился в тебя.
– Он кивнул на "морскую волну". Это была ты. Футбольные ворота - потом. А первой - ты. И тогда я понял, что думаю все время о тебе.
Он положил руку ей на плечо. Лена отступила, но руку его с плеча не сняла.
– И зачем мне все эти переживания? К дьяволу!
Лена смотрела на него, напряженно сведя к переносице брови.
– Я ни работать, ни думать ни о чем не могу, - продолжал Вента.
– Я как помешанный.
Она подняла на него глаза, улыбнулась - через силу и словно бы виновато.
– Ты... Ты... Наверно, бывает так: одни могут сказать, другие - нет.
Он резко снял руку с ее плеча.
– Ну, знаешь, мысли выражать я умею. И достаточно хорошо изучил процессы, происходящие в моем организме.
Он попытался снова положить руку ей на плечо. Лена оттолкнула руку.
– Не надо.
– Что не надо?
– Вообще не надо. И слова, которые ты сейчас говоришь...
– Начинай, - насмешливо перебил Вента.
– Живописуй: любовь, соловей, свет луны... Да я просто не желаю на всю эту белиберду тратить силы, время.
Лена в свою очередь прервала его:
– Ну конечно! Как я не поняла сразу! Эта часть сознания в тебе не развилась. Изучение теории поля заняло все время. А постепенно и потребность в таком развитии пропала.
Она осеклась: из стенки выдвинулось плечо (ее плечо!). Вента положил на него руку и сжал его так, что феррилит податливо, как тесто, выдавился между пальцами.
– Пожалуйста, запомни, - сказал Вента.
– То, что я о тебе все время думаю, для меня сейчас непреодолимый барьер.
Лена молчала.
Он снял руку с "плеча", оставив отпечаток пятерни, с брезгливым удивлением поднес ладонь к глазам, сказал звенящим от напряжения голосом:
– Барьер - то, что мои желания не исполняются.
– Да ты подумай, что говоришь!.. Со стороны послушать мы решаем логическую задачу... Тебя надо лечить. Сходи в карантинный отсек, сними витограмму, пусть автоврач назначит лекарства, режим, диету...
– Лечить? Ограничивать? За что? За то, что я не стал обманывать? Плести красивенькие слова: "Милая, любимая, давай повздыхаем на луну, и больше ничего-ничего мне на свете не надо..." И еще запомни, да, запомни: никакой любви вообще нет. Есть деловые отношения между мужчиной и женщиной, а все остальное - сентиментальный лепет, чушь, глупость, выдумка. Это мой принцип: полная ясность.
– Да какая же ясность? В чем ты ее увидел?
Вента возвысил голос:
– Сумей додумать: мы товарищи по общему делу, я обязан быть с тобой искренним. И желаю полностью управлять собой. И если что-то мешает мне работать...
Несколько мгновений Вента смотрел на Лену круглыми от бешенства глазами. Губы его тряслись от еле сдерживаемого желания еще что-то сказать. Потом он повернулся и шагнул прямо в стену, усаженную от потолка до пола цветными квадратами приборов.
И стена пропустила его.