Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Тайна Зои Воскресенской
Шрифт:

С 1925 по 1927 год Эйтингон находился на разведывательной работе в Китае. По дороге в Харбин познакомился с Ольгой Георгиевной Васильевой (первой женой В. М. Зарубина), которая вместе с пятилетней дочерью Зоей уехала вместе с ним в Пекин. С 1928 по 1931 год вместе с Ольгой Георгиевной и приемной дочерью находился в Турции, где выполнял разведывательные задания.

Эйтингон – непосредственный руководитель и организатор убийства в Испании Льва Троцкого по заданию Сталина. В начале Великой Отечественной войны стал заместителем Судоплатова – начальника Четвертого управления НКВД по организации партизанского движения в тылу врага и проведению диверсионных операций. До этого времени его знали как Леонида Александровича Наумова. В 1941-м лично Берия приказал ему носить настоящую фамилию. С тех пор он известен как Леонид Александрович Эйтингон.

В конце октября 1951 года Эйтингон был арестован

и содержался во Владимирской тюрьме до марта 1953 года. После смерти Сталина освобожден. В июле 1953 года по указанию Н. С. Хрущева вновь помещен в ту же тюрьму как пособник Берия. Освобожден из-под стражи в 1963 году, реабилитирован в 1990 году посмертно.

Много раз беседовал я с дочерью Зарубина Зоей Васильевной. Перед вами почти дословный ее рассказ об отце, Василии Михайловиче и отчиме Леониде Александровиче Эйтингоне.

«В семье моего отца было четырнадцать человек детей. Когда они стали взрослыми, в живых остались четыре сестры и два брата. И все в той или иной форме были связаны с работой в органах государственной безопасности. Его сестра Анна Михайловна работала во втором отделе много лет и дослужилась до звания подполковника. Брат Сергей Михайлович работал в Московском управлении. В первые месяцы войны он выполнял какое-то оперативное задание и погиб.

И вот папа – Василий Михайлович был участником Гражданской войны, освобождал Дальний Восток. Знаю, что там одна деревня носит его имя. Затем во Владивостоке отец был заместителем начальника губернской ЧК.

Я родилась в 1920 году.

Помню, как мы с мамой ехали к нему на Дальний Восток в каких-то теплушках. Отец очень меня любил. Он был очень спортивный человек и однажды решил научить меня плавать. К ужасу моей мамы, он взял маленький челночок, и мы решили в бухте Золотой Рог немного поплавать. И вот, когда мы были на глубоком месте, он сознательно бросил меня в воду.

Вообще отец был очень добрый человек и до глубины души русский. Конечно, по работе он носил различные личины, но когда приходил домой, просил щи, словом, любил простую русскую еду. Потом играл на балалайке весь свой репертуар.

Более четко я помню Харбин. Естественно, мне трудно сказать, какую функцию он там выполнял. Мы жили в гостинице, другой квартиры не имели. К отцу приходило много друзей. Все они мне известны как чекисты, фамилии, конечно, забыла. К сожалению, они погибли в 30-х годах, были репрессированы. Помню только Павло Грозовского.

Не знаю, как случилось, что мои родители разошлись. Это примерно в 1925 – 1926 годах. Отец уехал в Москву. Мама тоже собиралась к отъезду, но встретила Эйтингона и вместо Москвы отправилась вместе с ним в Пекин. Он – Наум Исаакович Эйтингон. Но когда мы его встретили, его знали как Леонида Александровича Наумова. Он был чудесный человек и очень хорошо ко мне относился. У них через девять месяцев, как и положено, появилась моя сестренка Светлана. Родилась она в Пекине, но в документах значится, что в Москве.

Семья у нас была смешанная. И Леонид Эйтингон, и вторая жена папы Лизочка (Елизавета Юльевна) ко мне очень хорошо относились. С 1931 года мы жили в первом кооперативном доме во 2-м Троицком переулке в Москве. Это было уже после возвращения из командировки в Турцию. Часто ездили на дачу в Плющево, где я родилась.

Поскольку я с папой встречалась временами, то о той работе, которую он выполнял, я узнала только тогда, когда сама стала работать в органах госбезопасности. Есть один момент, который мне кажется важным – у нас в семье, и у отца, и у Леонида, не положено было говорить об оперативной работе. Лишь изредка, вскользь, обмолвившись.

Итак, о моем папе – мы виделись периодически. Мне хотелось бы отметить – папа очень меня любил, всегда поддерживал во мне стремление стать спортсменкой. А я в то время была и чемпионкой Союза, и чемпионкой Москвы, и мастером спорта по легкой атлетике. В 1934 году стала одним из основателей общества «Юный динамовец». Понимая, что папа находится на нелегальной работе, я была очень тронута, когда вдруг в 1939 году он сумел негласно приехать в Москву и поздравить меня с окончанием школы. У нас был очень душевный разговор. Впервые я попала в гостиницу «Москва», в ресторан. Во время этой беседы папа спросил меня: «Дочка, ну и кем же ты хочешь стать?» Я ответила: «Конечно, разведчиком». Отец недовольно посмотрел на меня и заметил, что хватит в нашей семье разведчиков, тогда уж лучше иди в институт физкультуры. А я поступила в Московский институт философии, литературы и истории (МИФЛИ). Поскольку я окончила школу с отличием, то в институт была принята без экзаменов. Я проучилась там два года на историческом факультете.

Летом

сорокового года я встретила школьного товарища Василия Михайловича Минаева. И он был такой молодой, красивый, мы вспомнили школу, в общем, он вскружил мне голову. И в сентябре я вышла замуж. Отец устроил по тем временам необыкновенную свадьбу. Он снял с петель дверь и сделал из нее большой стол. Гостей собралось человек сорок. Были сосиски, и было все, что надо. Папа был вообще человек широкой натуры. И Михаил Кузьмич Минаев (отец моего мужа) тоже человек широкой натуры и тоже чекист. Дочка моя Татьяна родилась 2 июня 1941 года. Я помню, как по этому поводу Зоя Ивановна Рыбкина сказала: «Что же ты сделала со своей матерью, в сорок лет превратила ее в бабушку?!»

Папа снял нам дачу, чтобы мы могли побыть с ребенком на свежем воздухе. И вот как раз на другой день переезда на дачу старушка, которая у нас была няней, бежит и что-то кричит. Я подумала, наверное, что-то случилось с ребенком, который лежал в коляске на улице. Мы вернулись, а в это время шло выступление по радио Молотова о нападении Германии на Советский Союз. Посидели, няня Таня рассказала про ужасы первой мировой войны, и через несколько часов муж уехал в Москву.

В годы войны я видела отца опять-таки урывками. Однако я хорошо помню, как он в 1939 году вернулся из длительной командировки и привез с собой моего брата Петю, который ни одного слова не говорил по-русски. И поскольку я знала немецкий язык, мне приходилось разговаривать с ним по-немецки и быть у него переводчиком. Помню, как папе выделили первую в жизни квартиру на втором этаже на улице Кропоткинской. И отец заявил: новой мебели мне не давайте, только самое необходимое, а то выкину ее в окно. Папа взял бабушку Прасковью Абрамовну к нам в дом. Вот это был образец нормальной хорошей семьи. С одной стороны – русская ветвь, много родственников, с другой стороны – еврейская, тоже много родственников, и все жили очень дружно. Эта бабушка по линии Лизочки – Елизаветы Юльевны Розенцвейг.

У папы, как я уже сказала, было четыре сестры: Шура, Варвара, Анна и Олимпиада. Сергея, как я отмечала, к этому времени уже не было. И вот интересно, когда бабушка, папина мама, умирала, ей было уже больше девяноста лет, она говорит мне: «Послушай, я хочу тебе сказать. Ты там, кажется, какой-то партийный бог. Я всю жизнь прожила с вами, антихристами. Меня Господь Бог не примет. Так уж ты, пожалуйста, собери всех родственников, чтобы пришли, когда отпевать будут». Похоронили бабушку на Калитниковском кладбище в Москве. Там ее мать покоилась. И папа просил похоронить его рядом с матерью. Когда уходила из жизни наша Лизочка, она тоже просила не разлучать ее с мужем. Она умерла в 1987 году восьмидесяти семи лет ужасной смертью, попав под автобус. Когда папа был в Америке, я ничего не знала о его работе. И уже когда сама имела отношение к переводам документов о производстве атомного оружия, то от товарищей узнала, что папа был с этим непосредственно связан. После возвращения из Америки в нашем доме всегда было много людей. Помню, что отец очень переживал, когда узнал, что Лизочку увольняют с работы. Он понимал, по какой причине, пошел и устроил там шум. Он сказал: «Я не понимаю, когда человек, моя жена и спутница жизни, выполняла оперативные задания наравне со мной, она вам была нужна?! Тогда вы не обращали внимания на ее биографию и ее национальность!» Папа говорил очень резко. Думаю, именно по этой причине очень скоро за этим протестом последовал его уход на пенсию. И это он переживал очень тяжело, жизнелюбивый, образованный, многоопытный человек, любящий Родину, желающий и умеющий много сделать для пользы своей страны, остался не у дел. Это было невыносимо. Позднее папа стал председателем федерации тенниса в обществе «Динамо». Он прекрасно играл, за границей на нелегальной работе ему часто приходилось заниматься теннисом.

И вот еще что! Когда в 1930-е годы начались репрессии, однажды папа пришел и сказал: «Господи, меня бы, что ли, посадили, а то жены моих сослуживцев плюют мне в лицо: что ж ты, сукин сын, ходишь по Улице, когда наших мужей нет». Я знаю, что после возвращения из Штатов и на него был наговор, и он прошел через ряд чистилищ. И все это он выдержал, потому что нашел свою нишу. Он знал, что России нужно служить верой и правдой.

Когда начался 1953 год, папу очень активно теребили. Он говорил, что как на работу ходил в ЦК партии. И писал там характеристики на многих чекистов, которые сидели. И надо сказать, что наш дом превратился в перевалочный пункт. Возвращались люди из тюрем, им показывали оправдательные характеристики, которые на них писал отец, и многие бывали у нас. Отец заражал их энтузиазмом и радостью возвращения. Я помню одного – это был Михаил Боровой, крепкий, сильный, мужественный человек.

Поделиться с друзьями: