Тайная магия Депресняка

Английским Чимоданов увлекся совсем недавно, уже после того, как более-менее прилично выучил французский и немецкий.

– Эй, Шакеспеарий! – задорно окликнул его Меф.

– Сам ты Шакеспеарий! Шейкспая! – огрызнулся Чимоданов.

Суть этой таинственной перебранки была известна только Мефу и Петруччо. Состояла она в том, что Чимоданов с недавних пор вместо «Лондон» говорил «Ландан», вместо Англия – «Инглэнд» и так далее.

Однако сегодня английский у Чимоданова продвигался плохо. Немного помучив старика гувернера, Петруччо спрятал разговорник и извлек маркер. Отыскав пергамент с очередным доносом, которые комиссионеры строчили друг на друга со скоростью швейной машины, Чимоданов перевернул его другой стороной и крупно написал:

«Всем-всем! Я рыдаль и плакаль!

Пропал адский котик. Похож на обычного кота, вывернутого наизнанку. На спине имеет два лысых крыла от ощипанной курицы. Глаза добрые, красные. Особых примет и мозгов нету.

Обращаться к светленькой Дафне в резиденцию мрака. Звонить по любому телефону, предварительно обрезав трубку».

Этот пергамент он, незаметно подкравшись, приколол булавкой к свитеру Даф. Возмущенный Меф хотел вступиться, но Даф отлично справилась сама. Она лениво вытянула из рюкзачка флейту, а в следующий миг жалобное мычание Чимоданова доносилось уже из огромного сейфа в углу.

– Он там задохнется! – сказал Меф.

– Не задохнется. Там есть дырки, я проверила. А спать можно и на бумагах, – небрежно отвечала Даф.

– Светлая, ты психованная! Что я такого сделал? Я же просто пошутил! – жалобно спросил из шкафа Чимоданов.

– И я пошутила.

– Ничего себе шуточки!..

– Увы, мой друг, добро должно быть с кулаками, – резонно заметила Даф.

– Должно-то оно должно. Но когда у добра слишком большие кулаки, они начинают чесаться, – заметил Меф.

Петруччо в сейфе обреченно заскулил. Он уже усек, что выпроситься на свободу будет непросто.

– Меня сильно нервирует исчезновение Депресняка. Он где-то рядом, но явно не собирается показываться. Он нас точно дразнит… – сказала Дафна Мефу.

– Мы его честно искали. Даже несколько раз, – напомнил Меф.

Даф засмеялась.

– Да, но всякий раз мы очень скоро оказывались в кафе. Так котов не ищут.

Меф вынужден был признать, что она права. С другой стороны, что мешало Депресняку оказаться в том же кафе? Скудость меню, в котором забыли упомянуть серную кислоту?

– Слушай, может, дело совсем не в этом скелете воблы? Вдруг он отправился жениться? – предположил Меф.

Депресняк, как настоящий кошачий мужчина, отправлялся жениться с завидной регулярностью. Возвращался он обычно неделю спустя, исцарапанный, но довольный. А еще месяца два спустя желтые газеты взахлеб писали о мутациях и помещали на обложках лысых котят с крыльями.

– Нет, тут что-то другое… Если бы тут была обычная история – я бы почувствовала, – кратко сказала Даф.

Ее саму особенно тревожил факт, что Депресняк исчез накануне прибытия в Москву бонз мрака. Конечно, это могло быть и не связано, но кто его знает.

* * *

Мамай приехал спустя шесть часов, когда за окном уже сгущались сизые несвежие сумерки. С помощью Даф и Мошкина (от Наты и Чимоданова помощи было как от козла кисломолочных продуктов) Меф разобрал пергаменты. Доносы и прочие деловые бумаги рассортированы по коробкам, а все явившиеся не вовремя комиссионеры отосланы на деревню к бабушке Аиде Плаховне скоростным словесным экспрессом.

Наконец Мамай появился в резиденции. Меф приготовился наброситься на него, но застыл. Выглядел хан неважно. Нос был вмят явно не без участия каблука, а правое ухо загадочно торчало мочкой кверху. Кривая татарская сабля, висевшая у хана на поясе, была вся в пластилине. Похоже, не одному Мамаю пришлось несладко. «Опять не поделил место на парковке», – догадался Меф.

Ухмыляясь, Мамай поманил Буслаева пальцем. Мефодий взглядом попрощался с Дафной, ободрившей его быстрой улыбкой и мимолетным взмахом руки, и, захватив с вешалки куртку, отправился за ханом. Фонари глядели совиными глазами. Их зябкий свет расплывался в снегопаде.

Метель ослабела и, превратившись просто в ветер, коварно поддувала снизу. Меф застегнул куртку. Большая Дмитровка была вся завалена снегом. Меф благоразумно воздержался от вопроса, как хан проехал через заносы.

Почти сразу Мефодий понял, почему Мамай ухмылялся. Он приехал в желтой двухдверной машине с открытым верхом. Зимой, в метель, это выглядело вдвойне нелепо. Не менее забавным (с точки зрения Мамая, во всяком случае) было то, что машину следовало заводить допотопной пусковой рукояткой, что хан и проделывал с комичной серьезностью.

Меф сел сзади, смахнув с сиденья автоматные гильзы. Похоже, прежде чем отправиться к праотцам, водитель и пассажир желтой машины долго отстреливались. Следы перестрелки заметны были и в коже сидений, и на дверцах. «Хорошо хоть трупов нет», – подумал Меф, знавший, до какой степени хан терпеть не мог убираться.

Мамай покосился на него узким глазом.

– Пристегиваться не будете, наследник?

Меф удивленно мотнул головой. Хан задавал этот вопрос впервые за всю историю их знакомства. И лишь минуту спустя, когда автомобиль рванул с места и понесся по воздуху, выписывая на поворотах виражи, бросавшие Мефа то на Мамая, то на дверцу, он понял все почтительное лукавство хана.

Несколько минут спустя Мамай внезапно затормозил, использовав для этого заметенный снегом газетный киоск, и, ткнув пальцем через плечо, прошипел сквозь зубы:

– Лигул едет!

Дальше в разговорной речи Мамая следовало несколько слов, о которых беспокойные умы до сих пор спорят, являются ли они монгольскими, индоевропейскими, выросли ли из языческих обрядов плодородия, либо возникли стихийно, на волне единого народного творческого порыва.

– Где?

– Вон, из переулка высунулся!

Меф увидел нос длинного черного лимузина, действительно, как и говорил Мамай, «высунувшегося» из Камергерского переулка. Лимузин не то свернул, не то обтек дом, и со змеиной вкрадчивостью двинулся в их сторону. Судя по тому раздражению, с которым Мамай смотрел на лимузин, шофер Лигула принимал непосредственное участие в придании носу хана его нынешней формы.

«Ага! Значит, встреча бонз закончилась», – подумал Меф без особого сожаления. Сильного желания встречаться с Лигулом у него не было. Равно как, впрочем, и слабого.

– Лигул нас увидит? – спросил Меф.

Мамай ткнул пальцем в лобовое стекло.

– Нэт. Глаза будет совсэм ломать, а нэ увидит.

– Почему?

– Улита поспорила с Ареем, что сумеет начертить руну невидимости пальцем ноги. Хех! – сказал хан.

– И кто выиграл?

– Всэ, – сказал хан, ложась щекой на руль.

– Как все?

– Улита начертила руну. А Арей поспорил со мной, что она отморозит палец. Улита об этом нэ знала. Я так смеялся, так смеялся, – сказал хан гнусавым голосом штатного плакальщика на похоронах.