Тайная Миссия
Шрифт:
— Да, — проговорил Спиндл с уверенностью. — Я чувствую это.
И они в благоговении припали к земле, прижавшись друг к другу, бок о бок, а свет над ними казался сияющим и белым, и они поняли, что Камень с ними и в них.
Должно быть, один из них поднялся первым, потом, правда, они не могли вспомнить, кто именно; шурша сухой травой, побродили между низкими кустиками в поисках входа и вдруг, обернувшись, увидели его совершенно отчетливо, словно он всегда был тут. На вход лился гостеприимный свет, а шелестящий шепот легкого ветерка точно говорил: «Теперь это ваше место, и ваше присутствие оказывает ему честь. Идите, идите ко мне…» И они вошли в этот странный вход и попали в знаменитую большую общую
— Тайм… — И Тайм повернулась к Спиндлу, а он к ней, и его когти оказались у нее на спине, и он не нервничал и не был таким неловким, как тогда, наверху, когда они занимались любовью первый раз, а вздохи, которые они испускали в экстазе, отдавались эхом от стен и снова наплывали на них. Наконец, когда они успокоились, Спиндлу и Тайм показалось, что Бэрроу-Вэйл принадлежит им и теперь будет принадлежать всегда. Это их место, да — их и их рода.
— Спиндл, — прошептала Тайм, — ты слышишь?
— Да, — с благоговейным страхом отозвался Спиндл. — Безмолвие Камня.
— Это всегда останется в Бэрроу-Вэйле — конец и начало, потому что Камень — не символ одного какого-то места, его место повсюду. О, — вздохнула Тайм, — здесь… здесь я чувствую что-то, идущее из очень-очень далекого будущего. И мы — часть этого, Спиндл, мы чужие здесь, чужие даже друг для друга, и никто в стране кротов не знает, что мы пришли сюда.
— Не знаю, по правде говоря, я не уверен, но… — начал было Спиндл, но замолчал, потому что вокруг них разлился свет Камня, белый и ясный, и из самых дальних уголков послышался визг и писк малышей, потом болтовня подрастающих кротышей, потом беготня и игры молодежи, а за всем этим, далеко-далеко, еле слышный шепот: кто-то звал другого по имени, но расслышать было невозможно, и ответом на зов, казалось, был разлитый вокруг свет, ответом была теплота, светившаяся в их взглядах, наполнявшая глаза слезами и заставлявшая теснее прижиматься друг к другу.
— Спиндл, мне страшно, — прошептала Тайм. Она услышала внутри себя жизнь, жизнь будущих поколений.
— Тайм, — произнес Спиндл, его худенькое тело так и лучилось гордостью и уверенностью. — Да будет благословение Камня на нас и на наших детях.
— Любовь моя, — прошептала Тайм, — если мы когда-нибудь будем разлучены, то, что бы ни случилось, пусть это место будет нашим местом, местом, куда мы придем.
— Бэрроу-Вэйл Данктона, — тоже шепотом отозвался Спиндл. — Да.
— Наше место, — вздохнула Тайм. — Наше святилище.
— Мы будем сюда возвращаться, куда бы судьба ни завела нас и что бы с нами ни произошло, — проговорил Спиндл. — Мы скажем нашим детям, а они скажут своим.
— О да, — согласилась Тайм, — что бы ни произошло, куда бы Камень ни послал нас, это — наше место.
Потом они пошли обратно и нашли вход, через который попали сюда, и выбрались на поверхность. Сумерки уже наступили, и краски померкли.
— Надо идти наверх, — сказал Спиндл, когда раздался первый крик совы.
— Да-а, — неопределенно протянула Тайм. Она поглядывала на Бэрроу-Вэйл, словно искала что-то. Потом подошла поближе к Спиндлу и произнесла: — А где этот вход, через который мы спускались? Его больше нет.
И его действительно не было, он исчез, как будто никогда не существовал.
— Нам пора, — сказал Спиндл, и они пошли.
Но когда они добрались до деревьев, окаймлявших Бэрроу-Вэйл, Тайм остановилась. Спиндл протянул ей лапу, и оба внезапно замерли, потому что впереди них на стеблях, листьях, сучьях и ветвях засиял яркий свет. Он лился откуда-то сзади, из того места,
где они только что были.— Не оглядывайся, — прошептала Тайм. — Любовь моя, не оглядывайся.
И Спиндл послушался ее. Он прижался к земле и застыл так на какое-то время. Потом они продолжили путь, а впереди продолжал сиять свет.
А оттуда, где был вход в нору, за ними наблюдал, охраняя их, старый крот — Белый Крот. Он простирал в их сторону лапы, словно дотягивался до них, он как будто был вездесущ. Он вел их, постоянно указывая дорогу, так что они, того не сознавая, находили самый безопасный путь на вершину Данктонского Холма — путь, на котором не было ни сов, ни лис.
Потом тот же древний крот, всеми любимый Белый Крот, потянулся, чтобы коснуться и благословить еще одного крота — Триффана, летописца, храбреца, вожака, в тот момент чувствовавшего себя очень одиноко, Триффана, который нашел старую нору Ребекки, где некогда она выкармливала Комфри, спустился туда и полежал некоторое время, шепча: «Помоги мне».
Триффан чувствовал себя подавленным и одиноким, так как теперь он знал, что не может навсегда остаться в Данктоне, что он пришел сюда, чтобы обрести силу самому и дать возможность тем, кто пришел вместе с ним, подышать благотворным воздухом Древней Системы, на которой все еще лежало благословение Камня, системы, свободной от Слова. «Укажи мне путь, потому что я чувствую неуверенность, как будто я блуждаю в темноте».
И тут над головой Триффана в деревьях зашелестел легкий ветерок и зашептал: «Тебя очень любят, Триффан, о тебе все время думают», — и Триффан услышал этот тихий голос и понял, что Камень с ним. Всем телом он ощутил нежное прикосновение его любви. Потом Триффан выбрался на поверхность, увидел над собой свет и почувствовал присутствие старого крота, которого любил и понимал. Триффан заплакал от тоски по нему, оттого, что так хорошо знал его, любил, надеялся и верил, что тот жив и невредим.
И тогда один-одинешенек, не чувствуя ни капли страха, Триффан двинулся по тропе к великому Камню, в его Безмолвие, чтобы возблагодарить за то, что тот наставил его на верный путь.
Глава двадцать третья
Это произошло в конце марта, когда последняя вспышка зимних холодов была уже позади, снег сошел, земля оттаяла и солнце сияло так ярко, что кротам приходилось жмуриться, когда они выбирались на поверхность. В Данктонский Лес пришел перепуганный крот, усталый и изголодавшийся до смерти.
Его привел наверх от шоссе ревущих сов Регворт, один из тех, кого Алдер в феврале послал сторожить границы; сам Регворт добрался в Данктон из системы вблизи Бакленда, через Файфилд, где его чуть было не поймали и не заставили служить уборщиком.
Прибывший заявил, что пришел сюда, потому что услышал про крота по имени Триффан, который нанес поражение Хенбейн из Верна и один, собственными лапами, убил двадцать ее гвардейцев. Про крота, который славится справедливостью и которого любят последователи Камня. Про крота, который будет бороться со злом и поведет тех, кто поддерживает его, к свободе; про крота, крота…
А Триффан, слушая обезумевшего от горя молодого крота, которому пришлось присутствовать при том, как проткнули рыльца трем его братьям и искалечили его мать, и которого спасло только мужество его отца, после чего ему тоже проткнули рыльце и он погиб… Триффан думал, что это только первый из многих, кто в последующие годы и месяцы явится в Данктон, чтобы он, Триффан, повел их.
Одни — побуждаемые верой, другие — страхом, третьи — жаждой лучшей жизни, четвертые — какими-то собственными тайными мотивами. Глядя на этого нетерпеливого, на все готового крота, Триффан понял, как тяжела ноша, возложенная на него Босвеллом.