Тайная семья моего мужа

Но у меня не было сил на пустые разговоры. На никому ненужное притворство. На заботу и терпение, которые все равно никто, видимо, не оценит.

Внутри меня болело. Пульсировало нарывом. Все незаданные вопросы, неуточненные детали, неясное будущее. Мне было жизненно необходимо вскрыть эту рану, чтобы, может быть… выжить. Или погибнуть от этой заразы. Но главное – больше не мучиться. Не терзаться. Не тонуть в собственной рефлексии.

Впервые за всю свою семейную жизнь я захотела что-то для себя. Самой простой вещи. Честности.

– Агния… – произнес муж после продолжительной паузы.

Ее имя из его уст прозвучало так, что меня буквально обожгло этим словом. Каждая из пяти букв вошла в сердце ударом кинжала, заставляя его кровоточить и погибать…

Я порывисто отвернулась, зажмурилась, пытаясь пережить этот самый невыносимый, самый болезненный миг. Поднесла руку к переносице, сильно сжала, словно это могло как-то мне помочь стерпеть эту боль, сдержать режущие глаза слезы…

Нет. Не помогло.

С губ сорвался полувсхлип-полусмех. Горький, такой невыносимо горький, что его привкус остался стоять во рту.

– Что, даже отрицать не будешь?

Хотелось кинуть это насмешливо-едко, но вышло дрожаще-жалобно. И в этот момент я ненавидела себя даже сильнее, чем тогда, в ванной, перед зеркалом.

– А какой смысл? – спокойно откликнулся муж.

Я вжала ладонь в рот, до боли прикусила кожу, лишь бы наружу не вырвалось застрявшее в горле рыдание.

Как же обыденно он говорил обо всем этом! Словно это было чем-то самим собой разумеющимся: завести любовницу на стороне, когда дома ждет преданная, готовая для него на все, жена.

А может, так оно и было на самом деле? Может, я сама повела себя так, что заслужила все это, сама позволила так с собой обращаться?..

Но еще больнее было сознавать, как трепетно он произносил ее имя. Как какую-то молитву, как сам гимн любви. Обращался ли он хоть когда-нибудь так ко мне? Относился ли с таким же чувством?..

Я с ужасом поняла, что, по сути, он ведь даже мне не лгал. То, что я годами принимала как сдержанность и неспособность проявлять эмоции в открытую, на самом деле могло быть просто… равнодушием.

Какое страшное, пугающее слово. И какой слепой нужно было быть, чтобы ничего не замечать! Чтобы принять предложенную, навязанную мне жизнь и раствориться в ней полностью!

– Почему раньше не сказал? – спросила сдавленно. – Зачем продолжал со мной жить… зачем я…

Слова застряли в горле, но я упрямо вытолкнула их наружу:

– Зачем я тратила на тебя свою жизнь?

Резкий, оглушительный звук заставил меня вздрогнуть – это Слава гневно шарахнул кулаком по тумбочке.

– Затем, что у нас семья!

Я ощутила, как что-то защекотало мне горло. Нет, на сей раз – не слезы. Смех – разъедающий, издевательский хохот, который вырвался наружу, а я и не пыталась его сдержать.

– Семья? – переспросила хрипло, каркающе. – Та самая, от которой ты бегал к своей любовнице? Как давно, кстати? Месяцы? Или…

– Несколько лет, – глухо признался он.

Я покачнулась, словно мне одним махом подрезали ноги. Несколько лет… Несколько чертовых лет лжи, обмана, предательства. Несколько лет, которые могла потратить на себя саму.

– Значит… все, – выдохнула сквозь зубы. – Конец…

Что-то скрипнуло позади меня: муж поднялся с постели, подошел ко мне со спины. Такое привычное ощущение, будто он заслоняет, защищает меня собой ото всего мира… Оно казалось мне таким необходимым все эти годы. Теперь же… в его фигуре, нависающей надо мной, впервые почудилось что-то угрожающее, чужеродное…

– Какой еще конец? – резко, грубо поинтересовался он.

– Развод… – только и сумела вытолкнуть из себя единственное слово.

Сильные, мощные руки развернули меня так, что я оказалась с ним лицом к лицу. Он смотрел на меня напряженно, вглядывался в мои черты, словно пытался понять, серьезно ли я это говорю. И, осознав, что это не шутки и не игра, свистящим и резким, как удар кнута, тоном, отрезал:

– Развода не будет.

– Что, прости?

Он говорил это так уверенно, совершенно не оставляя сомнений – он снова решил за нас двоих, как тогда, много лет назад. Он решил – а что думаю я, его абсолютно не волновало.

Не говоря уже о моих чувствах.

– Никакого развода, – жестко повторил он. – Если бы я этого хотел – ушел бы уже давно.

– А чего хочу я – тебя не волнует?! – выкрикнула ему в лицо, более не сдерживаясь. Да и не в состоянии была этого сделать: меня трясло от его самоуверенности, его наплевательства, его уверенности в том, что я все приму, как есть.

И от обиды. Разрывающей на части обиды за то, что потратила жизнь на того, кто в ответ мне дал только боль…

– А что тебя не устраивает? – пожал он плечами. – У тебя все есть…

– Все есть?!

С губ сорвался смех, но по лицу неконтролируемо потекли слезы. Я с остервенением дернула на себе свитер – все еще выглядевший свежим благодаря бережному обращению, но который носила уже не один сезон.

– Посмотри, в чем я хожу! Посмотри, как ты относишься ко мне!

Хотелось выплюнуть ему в лицо еще кучу обвинений, всего того, что терпела, но слова захлебнулись в рыдании. Только руки все так же, припадочно, дергали старый свитер, пока не послышался жалобный треск – одежда поползла по шву…

– Ты все равно никуда не выходишь, – все тем же ровным тоном возразил он. – К тому же, деньги я тебе даю исправно – могла бы купить, что тебе нужно! Не мне же за тебя по магазинам ходить!

Эти обвинения, которые он так нагло в меня кидал, буквально парализовывали. Он дает мне деньги! С этим не поспоришь. Вот только двум растущим дочкам требовалось все больше и все чаще, и зачастую я предпочитала что-то купить для них, желая обеспечить самым лучшим, жертвуя при этом собственными потребностями…