Тайная вечеря

В библиотеке все было иначе. Брат Александр сбрасывал суровость, которую он напускал на себя, находясь среди своих. Он давал волю красноречию, которое ему приходилось сдерживать в других сферах монастырской жизни. Библиотекарь был родом из Риччо, городка на озере Тразимено, откуда было ближе до Рима, чем до Милана. Это в некоторой степени объясняло его обособленное положение в общине, а также его отношение ко мне как к нуждающемуся в опеке земляку. Хотя я никогда не видел, чтобы он сам ел или пил, мне он каждый день приносил воду, тайком таскал для меня знаменитые темноватые пшеничные лепешки брата Гульелмо, похожие на гладкие булыжники, и подливал свежее масло в мою лампаду каждый раз, когда она грозила погаснуть. И все это (как я позже понял) для того, чтобы находиться поближе ко мне в надежде, что неожиданный гость захочет излить кому-то свое отчаяние и откроет новые подробности своей «тайны». Видимо, брат Александр верил в вероятность такого развития событий с каждой минутой все больше. Я указывал ему на то, что воображение — это плохой союзник для человека, который желает расшифровывать загадочные послания, но он ограничивался улыбкой, непоколебимый в своей уверенности, что способности еще ему послужат.

На что я не мог пожаловаться, так это на характер Александра: его добродушие не знало границ. Очень скоро мы с ним подружились. Когда бы он мне ни понадобился, он всегда оказывался рядом. Он утешал меня, когда я бросал на пол перо, отчаявшись из-за отсутствия результатов, он ободрял и воодушевлял меня на дальнейшую борьбу с этой дьявольской загадкой. Но Oculos 'ejus dinumera по-прежнему не поддавались. Применение числовых значений к буквам тоже не дало ничего, лишь запутывало. К третьему дню терзаний и бессонницы брат Александр уже не только ознакомился со стихами, но и выучил их наизусть. Он вертел их и так и эдак, нетерпеливо насупившись в поисках ключа к разгадке. Всякий раз, когда ему казалось, что он начинает что-то понимать в этой галиматье, его лицо озаряла улыбка. Угловатые суровые черты внезапно смягчались, и он начинал походить на восторженного мальчишку. Во время одного из таких приливов радости он поведал мне, что всегда любил разгадывать загадки, состоящие из цифр и букв. Он жил ими с тех самых пор, как прочитал книгу Раймунда Луллия «Ars Magna» [21] , посвященную тайным кодам. Поистине, этот гуфо [22] представлял неисчерпаемый источник сюрпризов. Казалось, он знает все: все значительные труды по искусству криптографии, все каббалистические трактаты, все тексты Библии. Однако от этой теоретической подготовки пока было мало толку...

21

«Великое исскуство».

22

Gufo — филин (итал.) Так называли монахов, которые поздно ложились спать или не считали необходимым подниматься к заутрене

Однажды вечером, когда в монастыре вовсю кипела работа по подготовке к похоронам донны Беатриче, Александр пробормотал:

— Итак, вы в самом деле полагаете, что мы должны считать глаза на лице одного из обитателей этого монастыря, для того чтобы решить вашу проблему?.. Вы искренне верите в то, что это нам поможет?

Я пожал плечами и ободряюще похлопал его по руке. Что я мог ему ответить? Что больше нам ничего не остается? Библиотекарь молча смотрел на меня своими совиными глазами, поглаживая черную бороду. Но ему, как и мне, не нравился этот вариант. На это были свои при чины. Если число имени предстояло искать в количестве глаз человека, то это с равной степенью вероятности могла быть Дева Мария, святой Доминик или святая Анна, поскольку это неизбежно заводило нас в тупик. В конце концов, невозможно найти имя собственное из одной или двух букв, а именно это было очевидным результатом подсчета количества глаз любой статуи в Санта Мария. Более того, никто из монахов монастыря не носил такое короткое имя или прозвище. Там не было ни одного Ио, Эо или Ао. Даже такое короткое имя из трех букв, как Иов, ничего бы нам не дало. Впрочем, в Санта Мария и не было ни одного Иова, а также Ноя или Лота. А даже если бы и был, где найти человека с тремя глазами, чтобы приписать ему авторство письма?

Вдруг меня осенило. А если в головоломке шла речь вовсе не о человеческих глазах? Что, если автор подразумевал дракона или гидру с семью головами и четырнадцатью глазами или какое-либо другое страшилище, изображенное где-то на стене монастыря?

— Но в Санта Мария нет никаких страшилищ, — запротестовал брат Александр.

— В таком случае, быть может, мы заблуждаемся. Что, если фигура, глаза которой нам необходимо сосчитать, находится не в этом монастыре, а в каком-либо другом здании: башне, дворце, близлежащей церкви...

— Вот оно, падре Августин! Получилось! — глазищи библиотекаря засветились от волнения. — Вы еще не догадались? В тексте говорится не о человеке и не о животном, а о здании.

— О здании?

— Ну конечно! Бог мой, как же я раньше не сообразил! Это же ясно как день! Oculos имеет и другое значение — окна. Круглые окна. А в церкви Санта Мария их полно.

Библиотекарь принялся быстро царапать что-то на клочке бумаги. Это был альтернативный перевод. Я нервничал в ожидании результата. Если Александр был прав, выходило так, что все это время решение было у нас под носом. Гуфо полагал, что наш перевод «сосчитайте его глаза, но не смотрите ему в лицо» также мог означать «сосчитайте окна, но не смотрите на фасад».

Я вынужден был признать, что, хотя этот новый вариант текста и выглядел несколько неестественно, в нем появился смысл.

В церкви Санта Мария было множество круглых окон, заложенных в проект неким Гвинифорте Солари, который неуклонно следовал ломбардийской традиции, столь милой сердцу иль Моро. Они были повсюду, даже по периметру новенького купола, под сводами которого я молился уже целую неделю. Неужели все действительно так просто? Брат Александр в этом не сомневался.

— Видите? Речь идет о боковой стене, падре Августин, — продолжал он убеждать меня, — Вторая фраза это подтверждает: In latere nominis mei notam rinvenies. Число его имени следует искать на боку! Нужно сосчитать окна на боковой стене, не обращая внимания на те, что на фасаде! Там мы и найдем его число!

Это был самый счастливый момент со времени моего прибытия в Милан.

15

Никто ничего не заметил.

Ни один торговец, меняла или монах в окрестностях собора Святого Франциска не обратил внимания на этого нескладного и плохо одетого субъекта, который буквально вбежал в храм.

В канун праздника, рыночный день, миланцы спешили запастись всем необходимым для приближающихся дней траура. Кроме того, сообщение о смерти сестры Вероники со скоростью молнии облетело город, породив оживленные дискуссии о силе ее дара предвидения.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что бродяга остался незамеченным.

Впрочем, эти невежды опять все перепутали. Вошедший в собор нищий был вовсе не случайным человеком. Посиневшие колени свидетельствовали о многочасовых покаянных молитвах, а голова была тщательно острижена в знак набожности. Все в нем говорило о богобоязненности и душевной чистоте. С трепетом он переступил порог церкви францисканцев в твердой уверенности, что какой-нибудь суеверный горожанин, заметив его, рано или поздно на него донесет, возможно, находясь под впечатлением от предсказаний сестры Вероники.

Ему нетрудно было представить цепь событий, которые вот-вот должны были произойти. Кто-нибудь без промедления уведомит пономаря о присутствии в церкви очередного нищего. Тот, в свою очередь, сообщит об этом дьякону, который тут же вызовет палача. Вот уже несколько недель, казалось, никто не придавал этому никакого значения: нищие-самозванцы приходили в храм и исчезали бесследно. Поэтому он и был уверен, что живым отсюда не выйдет. Тем не менее он с готовностью согласился заплатить эту цену...

Не переводя дух, человек в поношенной одежде торопливо прошел к алтарю между двумя рядами скамей вдоль главного нефа. В церкви не было ни души. Тем лучше. Он уже фактически ощущал присутствие Святого Духа. Впервые он был так близко к Богу. А Он был очень близко. Чем еще объяснить, что в эту минуту сочившийся сверху сквозь витражи свет позволял наиболее полно насладиться «чудом»? Паломник так долго ждал возможности увидеть его и поклониться этому Opus Magnum [23] , что от волнения из глаз потекли слезы. И не удивительно. Ведь ему наконец было позволено взглянуть на картину. Ее истинное название — «Богородица» — в Милане было известно лишь немногим.

23

Великое творение (лат.).

Так, значит, это конец пути?

Бродяга-самозванец это предчувствовал.

Он осторожно приблизился к алтарю. Ему столько рассказывали о творении, что голоса всех, кто наставлял его о сокровенных подробностях и о ключах к пониманию, громоздились в памяти, помрачая рассудок. Картина размером сто восемьдесят девять на сто двадцать сантиметров [24] была установлена в специально для нее предназначенном проеме алтаря. Сюжет ее был достаточно прост: два младенца смотрели друг на друга не отводя глаз, молодая женщина умиротворенно протянула к обоим руки, как будто защищая их, ангел Ариэль торжественно указывал перстом на избранного Отцом, как будто вынося приговор. В ушах паломника звучали слова: «Когда ты увидишь это движение, ты убедишься в истинности того, что было тебе открыто. Взгляд ангела тебе все объяснит».

24

Все размеры, упомянутые в рукописи отца Лейра, были переведены в метрическую систему, чтобы облегчить чтение. (Примеч. ред.)