Тайная война против революционной Кубы

Вскоре после описанных событий Фидель Кастро завел с майором Морганом разговор о... лягушках. Морган так нахваливал вкусовые качества лягушачьих лапок, что Фидель сказал ему:

— Я вижу, ты здорово разбираешься в лягушках. Вот и отлично. Дадим тебе ферму — и налаживай это дело...

Так майор Уильям Морган получил новое назначение. Небольшая ферма, на которой ему предстояло доказать свои познания в области разведения лягушек, находилась в столичном предместье Которро, на 23-м километре Центрального шоссе, связывающего Гавану с Сантьяго-де-Куба. Красивый двухэтажный коттедж, рядом — приземистое серое здание рыбоводческой станции. В низинах между небольшими холмами сверкали серебром зеркала прудов, а аллеи стройных королевских пальм придавали пейзажу удивительно мягкий, лирический характер.

10 В. Листов, Вл. Жуков

Разумеется, уже к осени 1959 года органы безопасности Кубы имели все основания для ареста Моргана и предания его суду как агента США. Однако они решили по-иному. Революционной Кубе предстояла борьба с куда более могущественным противником, чем трухильисты и батистовцы; наблюдение за майором Морганом могло раскрыть многие тайные связи «людей из Лэнгли» с их агентурой на Кубе. Расчет контрразведки блестяще оправдался.

Карьера авантюриста Моргана закончилась незадолго до высадки наемников на Плайя-Хирон. Революционный трибунал приговорил американского шпиона к расстрелу. Что же касается Элоя Гутьерреса Менойо, то еще до ареста Моргана он дезертировал из рядов Повстанческой армии. Читатель еще встретится с ним на страницах этой книги.

Остается ответить только на один вопрос, который, естественно, возник у каждого читателя,— чем объясняется тот факт, что в «трухильистском заговоре» Центральное разведывательное управление играло на первый взгляд странную роль? Его агенты Морган и Менойо участвовали в разоблачении этого заговора. В самих Соединенных Штатах власти, с одной стороны, оказывали содействие батистовцам и агентам Трухильо, а с другой — старательно открещивались от их заговорщической деятельности и даже арестовали доминиканского консула в Майами, хотя он и пользовался дипломатической неприкосновенностью.

Дело в том, что «трухильистский заговор» был результатом личной инициативы доминиканского диктатора. Узнав о нем, ЦРУ на первых порах поддерживало подготовку к выступлению: а вдруг оно увенчается успехом? Однако последовавшие один за другим провалы подпольной сети, организованной Трухильо и «Белой розой» на самой Кубе, показали: у заговорщиков очень мало шансов на успех, а их социальная опора ничтожна, так как за ними идут лишь единицы озлобленных последышей батистовской тирании.

Останавливать трухильистов американская разведка не могла, да, видимо, и не хотела. «Люди из Лэнгли», по всей вероятности, решили играть без проигрыша: они санкционировали явку Моргана в органы кубин

ской контрразведки. В случае удачи заговора агенты ЦРУ были бы в числе победителей; в случае провала они также оказались бы «героями дня» — их престиж среди кубинских революционеров, по расчетам руководителей ЦРУ, должен был подняться на небывалую высоту; позднее это могло облегчить Вашингтону борьбу против революционной Кубы.

Тем временем, как мы уже знаем, американская разведка заканчивала организацию собственного заговора на Кубе. Самостоятельное выступление доминиканского диктатора и батистовцев только помешало бы успеху этого заговора. Отсюда понятна та двойственность, которая характеризовала позицию ЦРУ в описанных выше событиях.

Однако «игра без проигрыша» привела руководителей ЦРУ к грубому просчету. Они и не подозревали, что Морган и Менойо разоблачены, что не они провели Революционное правительство, а, наоборот, кубинские революционеры выявили и обезвредили важное звено агентуры ЦРУ на Кубе.

И когда «люди из Лэнгли» дали Уберту Матосу сигнал к выступлению, ни Морган, ни Менойо не смогли оказать ему сколько-нибудь действенной помощи.

«Гроссмейстер из Камагуэя» получает мат

21 октября 1959 года над кубинской столицей появился бомбардировщик Б-25 с номерным знаком 9867-С на фюзеляже. Пилотируемый изменником Диасом Лансом, он нес на борту не только смертоносные бомбы, но и крупный идеологический заряд в виде листовок, содержавших клеветнические нападки на Революционное правительство. Снизившись до минимальной высоты, самолет обстрелял город из пулеметов, сбросил несколько бомб и гранат, рассыпал целый дождь листовок. Два человека были убиты и пятьдесят ранены. Сделав свое черное дело, воздушный пират развернулся и взял курс на Флориду. Еще через три четверти часа он приземлился на аэродроме в Пампана-бич, в 35 километрах от Майами.

Налет на Гавану являлся составной частью событий, которым предстояло разыграться на Кубе. В тот

день майор Уберт Матос и группа поддерживавших его офицеров собирались заявить о своей коллективной отставке. По существу, это должно было стать началом открытого мятежа в рядах Повстанческой армии. Заговорщики рассчитывали вынудить некоторых членов Революционного правительства подать в отставку и тем самым вызвать кризис всей революционной власти. Иными словами, Уберт Матос и его единомышленники намеревались сделать то, что не удалось ни президенту Уррутиа, ни самонадеянному командующему ВВС Ди-асу Лансу, ни объединившимся батистовцам и трухиль-истам, а именно свергнуть правительство, возглавляемое Фиделем Кастро, или, на худой конец, заставить его отказаться от проведения радикальных преобразований в социальной и экономической жизни страны.

Приблизительно через месяц после того памятного разговора в Яра, когда Уберт Матос излагал свои взгляды на развитие кубинской революции, в двадцатых числах июня, состоялась встреча Фиделя Кастро и капитана Мендосы. Капитан рассказал Фиделю Кастро о беседе с Матосом. Поблагодарив за своевременную ин-формацию^ премьер-министр сказал, что она подтверждала уже имевшиеся у руководителей Повстанческой армии данные об активном участии Уберта Матоса в контрреволюционной деятельности.

Выяснилось, что аналогичным образом Уберт Матос пытался «обработать» и Каликсто Гарсиа, командующего военным округом провинции Орьенте, и Рене де лос Сантоса, командующего Гаванским военным округом. Особое внимание Матос уделял Хуану Альмейде, возглавившему военно-воздушные силы Кубы вместо смещенного Диаса Ланса. Все эти офицеры также своевременно сообщили Фиделю Кастро о более чем странном поведении майора Уберта Матоса.

Не меньшие подозрения вызывали и частые визиты Матоса в Президентский дворец в тот период, когда в нем еще находился президент Уррутиа, и его подчеркнуто хорошие отношения с ярым антикоммунистом Давидом Сальвадором, занимавшим тогда пост генерального секретаря Конфедерации трудящихся Кубы, и конечно, тесная дружба с Диасом Лансом.

Однако весной и летом 1959 года заговорщическая деятельность Уберта Матоса представляла собой зе

леный плод, срывать который было еще преждевременно. Поэтому руководители Повстанческой армии решили временно воздержаться от решительных действий. Но уже один тот факт, что они знали о намерениях Уберта Матоса и его единомышленников, означал: любое выступление заговорщиков обречено на провал.

После бегства Диаса Ланса в Соединенные Штаты и особенно после разгрома «трухильистского заговора» Уберт Матос форсирует подготовку военного мятежа в Камагуэе. По замыслу вдохновителей и организаторов заговора мятежным офицерам предстояло увлечь за собой большую часть из 900 солдат камагуэйского гарнизона, среди которых велась соответствующая работа; бунт в армии должен был сопровождаться выступлениями студентов и рабочих Камагуэя. Предполагалось, в частности, что студенческая организация проведет в день выступления широкое собрание и демонстрацию, а руководители провинциального совета профсоюзов организуют забастовку и массовый митинг. Выступление в Камагуэе заговорщики намеревались поддержать воздушной бомбардировкой Гаваны и активными действиями террористов, перед которыми стояла задача с помощью самодельных бомб посеять панику в народе и тем самым еще больше осложнить обстановку в стране.

Подготовка к выступлению велась тщательно и вместе с тем широко. В заговор вовлекали руководителей местных профсоюзов и студенческой организации, заговорщики взяли под контроль печать и радио. В частности, в июле 1959 года, то есть примерно за три месяца до выступления, Уберт Матос назначил редактором единственной в Камагуэе — и притом пользовавшейся большим авторитетом — газеты «Аделанте» «своего человека» — некоего Фаустино Миро.

Контрреволюционеры стремились мобилизовать и общественное мнение в поддержку своих действий. Особые надежды в этом отношении возлагались на «Кадена Аграмонте» — самую крупную радиостанцию города: ее владельцем был некий Миранда по кличке «Чино» («Китаец»), настроенный к революции резко враждебно, а главным редактором — другой контрреволюционер — Рауль Аларкон Алехо.