Тайная жизнь

*

Легенда об исчезновении Нукара говорит следующее: на определенном уровне видеть означает исчезнуть. Таков человек, который вожделеет и исчезает в предмете своего вожделения.

Это вечная тема завороженности.

Полумрак, погасить свет, чтобы отдаться той, которой принадлежат источники и лососи, — такова тема избавления от мифа. Это значит разрушить завороженность. Это значит вырвать глаза у зрения. Именно во тьме человек вожделеет; при свете лампы, которую женщина оживила, или под ее взглядом, или перед ее постоянной улыбкой он постоянно теряет сознание. Он бесконечно засыпает. Он умирает.

И наоборот, в темноте он вожделеет.

Гипногогия — это загадочное испытание. Она предполагает колоссальную потерю непроницаемости.

Когда человек засыпает, последние четверть секунды для него — это точка воспарения в пространстве. Я настаиваю на том факте, что язык называет точкой то, что не имеет измерений.

В тот миг, когда граница между бодрствованием и ночным гипнозом начинает разрушаться, исчезает и граница между внутренним и внешним.

Кожи больше не существует, она истончается с головокружительной скоростью. Порог между Внутри и Вне сломан и перейден.

В этот момент космического головокружения лишенное кожи, границ и ног «я» (оно распростерто и парит), поглощая все, что его окружает, само полностью поглощено неким подобием рта, или полости, или таинственной пещеры.

Это стоит подчеркнуть: любой человек, который засыпает, ощущает себя как бы проглоченным. Этой парящей точке, уже рыхлой, но еще впитывающей в себя, представляется, будто она поглощена каким-то пространством, напоминающим свод то ли черепа, то ли вульвы.

Уснуть — это, как и любой восторг, довольно сложный опыт для некоторых людей.

*

Одно и то же слово во французском языке описывает оленя, который отшелушивает чешуйки своих рогов о стволы деревьев, и идущего на нерест против течения лосося.

Оно предшествует смерти, до пределов незнаемого, вплоть до противоположности всего того, что было ведомо. Вплоть до конца света. Вплоть до конца воды.

Человек — это лосось.

Всякое ложе — нерестилище.

Коитус — это смерть.

Еще точнее, если связать смерть и рождение, умереть — это выродиться.

Если умереть — значит выродиться, то рождающийся — это привидение.

*

Нукарпятекак развязывает действие в обратном направлении: он отдается течению. Он погружается в источник. Поглощенный источником, он дает толчок новому падению. Старый Нукарпятекак вскрыл женщину-источник, источник мочится, он снова журчит.

Нет разницы между понятиями родить, струиться, питать, возвращать весну, жизненные соки, кладку яиц и т.д.

*

Прежде чем умереть, рыбы, идущие вверх по ручью, чтобы отложить икру в струящемся источнике, краснеют, стареют, шелушатся и быстро нерестятся у начала потока.

Время больше не течет, оно отступает и внезапно описывает круг. От солнца к неожиданно возвращающемуся солнцестоянию.

Мы старые гниющие рыбы в лохмотьях, которым никогда не удастся перепрыгнуть через маленькие водопады, сделать маленький последний рывок, совершить падение, чтобы достигнуть крошечной капли воды, где отнерестились наши матери.

Рыбы, возвращающиеся в место своего рождения для нереста, — это люди в положении лицом к лицу. Женщина находится в положении родов. Мужчины залезают на женщин, чтобы в стороне от света дня и солнечного зрения в темноте и в воде излить в них молоки, — и, делая это, мы возвращаемся в место нашего рождения, мы приотворяем дверь самого древнего из домов.

*

Есть древняя любовь.

Древняя любовь обитает в недрах любви. Это не первая любовь: в эпоху древней любви у человека еще не было сформировавшегося «я», индивидуальности, речи, личности, положения и т.д. Это не была любовь, и только потом, переживая себя, но не сознавая себя, замалчивая себя, поскольку осознание и проговаривание изнутри невозможно, она стала в нас древней любовью.

Это не просто объятие — это еще и влияние. Это слияние. Это тотальная рыхлость. Это, еще прежде непреодолимого влечения, единое тело (мать-дитя) — тело, которое протягивает свои члены и в то же время готовится, стремится к повторному слиянию; это и есть неизбежное поглощение.

Охотники на лосося дают точную версию древней любви: подобно рыбе-тотему, там, где ты был зачат, ты будешь нереститься, изойдешь икрой и умрешь. Откуда ты вышел, то тебя и поглотит. В сексуальность и смерть ведет одна и та же дверь.

История Нукарпятекака движется по кругу подобно тому, как завороженность принимает форму солнечного полукруга. Зубры эпохи палеолита вывихивают себе шею, чтобы увидеть, что они из себя извергают. Любовь — это контакт с непрерывностью. Когда заблудившийся находит утраченное, оно его поглощает.

*

У эскимосов общество дублирует нерестилище: и смерть стариков, и рождение детей — это коллективные решения. Можно убивать стариков, как только у них отобрали их имя (как только их лишили имени). Можно убивать детей при рождении, если им не дали имени. Сколько мертвецов, столько и свободных имен. Сколько имен, высвобожденных смертью, столько и живых от зари мира. Если новорожденных больше, чем свободных имен (если рождающихся детей больше, чем стариков в ожидании смерти), их бросают собакам (а они-то имеют имена, потому что с ними — как с охотниками: собаки лишними не бывают). Речь — это общество. Настоящий сказитель мифов — это группа, а не говорящий. Как раз запас имен (даже не подсчет членов группы) и производит отбор социальной группы, будь она человеческая или собачья.

*

Возможно, наслаждение удовлетворяет. Я в этом не уверен. Но оно никогда не насыщает желания до конца.

Следует неустанно подвергать вожделение саморазрушению: это дверь любви; это порог. Останавливаться перед неистовством, неразборчивостью, непрерывностью, интимностью. Следует блюсти рамки половых различий (ведь они — источник внешних различий) под защитой знака, произвольности, фрагментарности, независимости.

Не впадать в зависимость, в монизм, из которого мы вышли при рождении, в слияние, в завороженное состояние, в растворение, в молчание.

Любовь играет с огнем, потому что играет с объединением двоих — даже до того, как они друг друга идентифицируют. Любовь — это само-завораживатель. Двое влюбленных — это два любящих само-завораживателя. Но это еще и два самозавораживания, в глубине своей любви любящие собственную модель — объятие — упадок — смерть (их собственного зверя). Играть с огнем — это значит каждому играть со своим зверем, с матерью до того, как мы с ней разделились, с той, что была обитаема, поедаема, той, что поедала сама себя в нас, играть с регрессивным дородовым плотоядением, послеродовым высасыванием и хватанием. Играть с огнем — это играть с собой до себя, это хотеть внедриться, вселиться в вульву, которая нас вытолкнула. Вырваться — действие, противоположное внедрению. Изойти. Здоровье противоположно безумию, как рождение — вырождению.