Тайной владеет пеон

— Ого, ты знаешь сказки, — смягчилась хозяйка. — Но больше всех их знал твой дед. Стой, ты куда?

— Я иду в гости к этим дьяволам, сеньора, — ответил Наранхо. — Вы же слышали? Я получил приглашение в гости.

22. БОЙ БЫКОВ

Весть о событиях в Сакапа докатилась до Кастильо Армаса той же ночью. В президентском дворце состоя­лось несколько совещаний. Чако предложил перебросить в помощь сакапанским «отрядам освобождения» эми­грантов, окопавшихся в Чикимула. Бер Линарес с кислой миной заметил, что эти умеют улепетывать с такой же скоростью.

Решение о посылке войск в Сакапа пришлось отло­жить еще и потому, что назавтра в столице ожидалось большое представление — бой быков, на который Армас пригласил дипломатический корпус. Традиционное зре­лище, издавна любимое гватемальцами и привлекающее на огромный стадион Пласа де Торо едва ли не половину столицы, должно было, по мысли Армаса, показать дип­ломатам, что в стране царит спокойствие. Все силы ар­мии и полиции были брошены на лучшую организацию праздника: соотечественники не пользовались у Армаса большим доверием.

Однако город с энтузиазмом готовился к своей люби­мой корридо. Этим словом здесь обозначают наиболее ожесточенный и рискованный поединок человека с ис­ступленным быком. Когда гватемальцам говорили, что корридо подвергает человека смертельной опасности и это жестоко, они отвечали: «История наша тоже жесто­кая». Когда приезжие импрессарио предлагали им чрез­мерно осторожного тореро, они смеялись: «Чужаки на нашу землю приходят с пушками, а вы хотите, чтобы мы учили наших юношей игрушечному бою».

Корридо ждала вся столица.

Андрес после большого разговора с Карлосом собрал студенческий комитет и предложил товарищам «украсить путь дипломатам» к Пласа де Торо. Он достал пачку снимков — с риском для жизни их привезли испытанные бойцы партии из тюрем, концлагерей, судилищ: лилась кровь и истязались люди — это было документальное лицо армасовского режима.

— За сегодняшнюю ночь мы увеличим и размножим эти снимки, — сказал Андрес. — Работы хватит на всех. А вот эту девушку, — он задержал фото в руке, задум­чиво смотря в искаженное болью лицо Тересы, глаза ко­торой закрывала повязка, — эту девушку мы покажем всему стадиону. Вы хотели зрелища, сеньор президент, — получите же его.

Позднее он встретился с Риной Мартинес и вручил ей фотографию Тересы.

— Пусть и медицина, — шутливо и грустно сказал Андрес, — освидетельствует режим «освободителей». Твои врачи будут на стадионе?

— Они придут, — ответила Рина, — они поставят диагноз точный и окончательный.

Молча они шли по ночному бульвару, вдыхая в себя острый запах магнолий и роз. Андрес незаметно посмотрел на Рину и сжал губы. Она перехватила его взгляд и невесело усмехнулась.

— Что, постарела Рина Мартинес?

Рина действительно изменилась после студенческого суда. Стала она молчаливее и суше; прежняя горяч­ность уступила место сдержанности, и только в глазах ее по-прежнему вспыхивали золотые искорки, которые так любил Андрес. Первый раз после того, как Рину вывели из состава комитета, они оказались наедине. Но что они могли сказать друг другу, если тень подо­зрения встала между ними!

— Ты проголосовал за мое исключение, — заметила Рина. — Значит ли это, что ты меньше мне доверяешь?

— Не стоит об этом, — Андрес огромным усилием заставил себя говорить спокойно. — Я верю тебе, как себе самому. А наказать тебя за горячность следовало. Впрочем, как и меня.

— Андрес, я хотела бы зайти к Адальберто.

— Вынужден запретить до возвращения Донато. Мы не разрешили Адальберто эти дни общаться с членами подпольной группы.

— Я должна с ним объясниться, — Рина запнулась. — Видишь ли, я замечала... Может быть, мне только ка­жется... Он относится ко мне не так, как к другим. Может быть, я смогла бы заставить его сказать правду.

— Правду привезет Донато, — резче, чем это нужно было, возразил Андрес. — Если она окажется в пользу Адальберто, мы начнем проверять твои знакомства. Мы вынуждены будем это сделать. — Он сказал это, при­стально смотря на Рину, и краска волнения залила его лицо. — Вот почему тебе лучше не беседовать сейчас с Адальберто.

— Я встретила его у столовой, — тихо сказала Ри­на. — Он смотрел на меня очень странно, с какой-то мольбой. Подошел и шепнул: «Рина, я хочу, как и пре­жде, работать с тобой, со всеми вами...»

— Он нарушил запрет, — холодно сказал Андрес. — Ему было запрещено вступать в беседы с членами под­польной группы. Лучше не говори мне о нем.

Они снова зашагали молча.

— Ты странный человек, Андрес, — неожиданно ска­зала Рина. — Иногда я чувствую твое дружеское участие, твое теплое отношение ко мне, а чаще ты замыкаешься в себе, как улитка, куда-то исчезаешь, и я не знаю, о ком ты думаешь, где витаешь; и тогда со мною идет не друг, а незнакомый человек, которого даже страшно попросить о чем-нибудь.

— О чем ты хочешь меня просить? — Андрес остано­вился и удивленная Рина тоже. — О том, чтобы я, как Адальберто, твердил о своих чувствах?

— Андрес, замолчи! — вспыхнула Рина. — Я не ду­мала, что ты способен на жестокость.

Андрес опустил голову; ему было трудно, очень труд­но. Но события надвигались суровые, и еще так много нужно было успеть до их наступления. Он печально улыбнулся и пожал руку Рине.

— До свидания, товарищ Мартинес. До свидания на стадионе.

— Я бы пожелала тебе спокойной ночи, — мягко ска­зала Рина, — но я знаю, что спокойной она у тебя не будет.

У многих людей эти часы были тревожны, и сеньор Молина не был исключением. Посетителей у него пере­бывало немало. Когда в окнах блеснул фиолетовый свет, возвещая о том, что солнце убегает за горы, сень­ор Молина вышел из дому и направился в цветочный магазин. Росита перебирала рассаду.

— У Роситы и ее подружек завтра будет большая ра­бота, — деловито заговорил Молина — Вельесер.

— Я знаю. И цветочницы уже знают. — Росита бы­стро подобрала Карлосу небольшой букет. — Возьмите. Если войдут посторонние...