Тайну хранит пещера

— В магазин надо сходить до обхода врачей. А куда пойдешь, льет-то как!

— Надевай плащ, — посоветовал Рашид, — не сахарный, не растаешь. Факт? Надо — значит, надо! Иди! — категорически закончил он.

— Видно, придется, — согласился Теплов и сокрушенно вздохнул. Взял фотоаппарат, вышел из палаты.

Рашид, проводив товарища, уселся за стол, принялся читать книгу, купленную еще в самаркандском аэропорту.

Перебежав площадь, Григорий поднялся на крыльцо здания библиотеки, вошел в читальный зал. Подошел к окну. Вот открылась дверь санатория, появился в плащ-палатке Виктор Иванович. Посмотрел на небо, по сторонам и, осторожно, по скользкой тропинке стал спускаться вниз, к тротуару. Григорий, проводив его взглядом, вышел. Видел, как подопечный, прячась от дождя, сутулился, голову и лицо скрывал вместительный капюшон. Дождь усилился. Виктор Иванович побежал.

«Не заметил бы», — подумал Григорий и тоже ускорил шаг. Миновали привокзальную площадь, курзал, спуск к пятачку. Справа осталось здание лечебных ванн. Виктор Иванович торопливо шел в сторону центрального входа в парк. Под белой колоннадой прятались от дождя отдыхающие. Курортники с интересом смотрели на бурный поток воды, несущийся по руслу обычно тихой сонной Ольховки. Видно, в горах прошел ливень.

Сосед нигде не задерживался. Пробравшись сквозь толпу, вошел в парк и направился к нарзанной галерее. Здесь тоже было много людей. Они толпились у книжных киосков, рассматривали выставку картин.

Виктор Иванович вошел в помещение, откинул капюшон, снял плащ, аккуратно стряхнул его, чтобы не забрызгать соседей, свернул, взял на руку. Огляделся, подошел к огромному, со стеклянным колпаком, нарзанному коптажу. Настенные электрические часы показывали без двадцати десять. Виктор Иванович всматривался в лица столпившихся у коптажа людей, будто искал кого-то.

Теплов проскользнул метрах в двух от него, сел на скамейку за газетным лотком. «Я же раньше ушел, в случае — обнаружит, скажу, зашел выпить нарзана».

Около коптажа, как всегда, толпа. Люди с любопытством смотрели через стеклянный купол, как под ним в довольно большом бассейне «кипел» источник. В одной группе обращал на себя внимание высокий худощавый старик. Он громко кому-то доказывал, что «лет сорок назад, действительно, кипел этот источник. Сейчас что, — старик махнул рукой, — видно, устала жила».

Повернулся, увидел Виктора Ивановича и поспешно отошел в сторону.

Затем старик подошел к нему, вымученно улыбнулся, что-то сказал, нерешительно протянул руку. Постояли, цепко вглядываясь друг в друга, отошли в сторону, снова постояли и рука об руку, будто старые знакомые, вышли из галереи. Дождь перестал и только с веток, потревоженных птицами, падали капли. Сквозь редкие тучи пробивалось солнце, щедро разбросавшее по парку краски золотой осени. Старик и сосед Теплова по палате пошли по аллее в глубину парка, в сторону «стеклянной струи».

Кто этот старик?

Теплов не упускал их из виду. Даже незаметно удалось щелкнуть несколько раз затвором фотоаппарата.

Первые самостоятельные решения и действия всегда вызывают рой сомнений. К тому же, в ушах сейчас звучали напутственные слова отца: «Учти, в нашей работе жестокой ценой расплачивались за неосторожность. Противник хитер!».

Аллеи парка заполнились отдыхающими. Солнышко ласково обогревало землю, освещало разноцветную листву деревьев.

Свернув с главной аллеи, встретившиеся дошли до теннисного корта. Долго сидели на влажной от дождя скамейке. Потом встали, попрощались. Сосед пошел к нарзанной галерее, а старик, пройдя по парку до «стеклянной струи», поднялся по ступеням к санаторию «Узбекистан».

Григорий, примкнув к группе отдыхающих, последовал за стариком. Миновали подъем и аллею, ведущую к новому корпусу, и вышли на улицу. Позади остались памятник художнику Ярошенко, скверик. Старик вышел на улицу и решительно зашагал, как человек, хорошо знающий город.

Лейтенант Теплов проводил его до улицы Дарьяльской, видел, как тот вошел во двор.

«Кто этот старик? Кто здесь живет?» — думал Григорий, возвращаясь к нарзанной галерее. Увидел соседа по палате, сидящего на скамейке у главного входа в парк. Григорий не знал, заметил тот его или нет. Будто прогуливаясь, продолжал идти. В круглой каменной нише-стене установлен барельеф поэта. Под ним строки:

«Хотя я судьбой на заре моих дней, О южные горы, отторгнут от вас, Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз, Как сладкую песню отчизны моей, Люблю я Кавказ».

— Виктор Иванович? — окликнул Теплов. задумавшегося соседа. Тот медленно поднял голову.

— Садись, Гриша, а у меня голова что-то разболелась, видно, от резкой перемены погоды. Час назад был дождь, а сейчас припекает солнце. — Вздохнул и продолжал, будто отвечая на какой-то свой и себе заданный вопрос:

— Жизнь человека — сложная штука… Ты, Гриша, извини, пожалуйста, сиди отдыхай, а я пойду «домой», полежу, — вздохнул, поднялся, медленно зашагал по аллее.

Толпа в нарзанной галерее поредела. Даже у коптажа не было того оживления, что полчаса назад.

«Что за старик, с которым встретился Виктор Иванович?»— продолжал размышлять лейтенант. Потянуло опять на Дарьяльскую улицу.

«Пойду, — решил он, — может, удастся узнать что-нибудь новое.»

Улица пустынная, изредка пройдет человек. Миновал дом, куда вошел старик. Метнул взгляд во двор. Там тихо. Впереди, на углу, чистильщик обуви. Теплов, не торопясь, направился к нему, продолжая внимательно наблюдать за воротами. Скоро туфли блестели.

— Сколько за услугу? — спросил Григорий. Чистильщик оживился.

— Как всегда, молодой человек, сколько дадите! — и сделал умиленную улыбку.

Теплов знал — услуга двадцатикопеечная, но подал новенький полтинник.

— Спасибо, молодой человек, спасибо! — Чистильщик опять улыбнулся, спрятал деньги. А клиент стоял, перебирал шнурки, косился на заветные ворота. Так прошло несколько минут. Чистильщик, видя, что клиент не уходит, сделал кислую гримасу, не вставая со скамеечки, вытянул ногу, сунул руку в карман, вытащил горсть мелочи. Отыскал тридцать копеек, протянул.

— Возьми, — перешел он на «ты» и уничтожающим взглядом с ног до головы оглядел клиента. Григорий встрепенулся.

— Что говорите?

— Говорю, сдачу возьми! Видно, знакомая здесь, шнурки-то перебираешь, а смотришь в сторону.

— Нет, что вы, не надо! — заторопился Григорий. — А шнурки, пожалуйста, дайте — пару черных и пару коричневых.

Чистильщика будто подменили, проворно поднялся, заиграла улыбка.

— Вот стелечки — первый сорт! Ваш номер. Вакса «Золотое руно», пальчики оближешь!

Григорий тянул время, соглашаясь приобрести все, что предлагал ему предприимчивый торгаш, а тот становился все нахальнее.

— Заверните, пожалуйста, и замените шнурки на ботинках.

— Прошу! Будьте любезны — два рубля… Копейки округляю. Ценю хороших клиентов, — захлебываясь от удовольствия, приговаривал чистильщик.

Дальше оставаться было нельзя. Взял сверток и направился вниз по улице. Проходя мимо ворот, куда вошел старик, взглянул во двор. Никого. Раздосадованный неудачей пошел в парк. Время послеобеденное, и на аллеях лишь изредка встречались гуляющие.