Тайны Древнего Лика

Он пригоршнями бросал в лицо холодную воду, забрызгав пиджак, брюки, зеркало и кафельный пол вокруг умывальника, и ему удалось немного остудить воспоминания. С трудом добредя до своего временного жилища, он позвонил в Мемфис, Полу Доусону (расставаясь, они обменялись номерами мобильных телефонов), – растекшийся по жилам крепкий теннессийский напиток толкал его на немедленные действия.

– Пол, бросайте все и гоните в Чат… Чаттанугу, – проговорил он в трубку, неуклюже ворочая языком. – У меня есть, что вам сказать.

Даже в таком состоянии Батлер помнил, что кое для кого этот звонок не останется незамеченным, и поэтому добавил:

– Насчет перс-спектив нашего партнерства. Вы еще не отказываетесь от своего предложения завалить холодильниками весь Тен… Теннесси?

После этого он прямо в костюме упал на постель, продолжая ворошить, просеивать, подбрасывать и ловить, раскладывать пасьянсом наконец-то прорвавшиеся долгожданные воспоминания, – и так и заснул, и во сне все бродил и бродил по туннелям Марсианского Сфинкса…

А Доусон, правильно определив смысл этого сообщения, ранним утром, наняв частный самолет – маленькую одномоторную «сессну», – вылетел в Чаттанугу. Город на реке Теннесси еще не успел окончательно проснуться, когда Доусон подъехал к дверям бывшего вокзала, а ныне отеля с тем же названием, что и знаменитая песня, ставшая визитной карточкой оркестра непревзойденного Гленна Миллера: «Чаттануга чу-чу».

– Это все, что я вспомнил, – закончил Батлер свой рассказ, в ходе которого поглотил литра два воды. И это нехитрое средство явно пошло ему на пользу: тяжесть в голове уменьшилась, и утихло желание непрерывно бродить по комнате. – Извините, что сорвал вас с места. – Алекс смущенно потер небритую щеку. – Вчера казалось, что это буквально вопрос жизни и смерти. Знаете, как бывает… Расходы я вам возмещу.

– Непременно, – с иронией отозвался Доусон и пощелкал ногтем по своей пустой чашке. – Только не забудьте вычесть стоимость кофе. Вы это хорошо придумали, насчет партнерства.

– И в НАСА об этом знают, я обмолвился. Как бы между прочим.

– Отлично! Но вспомнили-то вы не все. И цель по-прежнему непонятна. Чем закончилось ваше падение? Что это был за туман?

Батлер опустился на диван, закинул ногу на ногу и сцепил руки на колене:

– Не знаю. Не помню…

– Ничего, ничего, – бодро сказал Доусон. – Это только вопрос времени. Вас постепенно подводят к главному.

Алекс, задумчиво покачивая ногой, глядел в пол. Потом поднял голову:

– Когда те парни, с «Арго-два», встретили меня, я им сказал: «Джейн». И повторил. Они мне потом так сказали, я этого момента не помню, я вообще не помню, как с ними встретился.

– Джейн… Не Флоренс, а Джейн?

– Да. Именно Джейн. Тут, наверное, мои собственные заскоки. Я знал одну Джейн… Очень даже хорошо знал…

– Посмотрим. Подождем. Процессы идут, Алекс, и процессы явно не спонтанные.

Батлер переменил позу: откинулся назад, распростер руки на спинке дивана и устроил там и голову, так что лицо его оказалось обращенным к потолку. И представил себя сидонийским Сфинксом, глядящим сквозь тонкое марсианское небо в космические дали… или на Землю, соседку по общему дому – Солнечной системе.

– Черт побери, – сокрушенно сказал он. – Обнаружить столько следов, столько подтверждений связи Марса с Землей, и не иметь никаких доказательств… Ни видеозаписи, ни той пуговицы… Да хоть бы капельку того коллоида!

Он вдруг вскочил с дивана, быстро подошел к столу и буквально навис над подавшимся назад Доусоном:

– Вы представляете, какой это удар по официальной истории! Безусловнейшие контакты с Древним Египтом, и не только с Древним Египтом… Сфинкс из Гизы и Сфинкс из Сидонии… Механизмы для внепространственных перемещений… Да, скорее всего, – именно внепространственных. Во всяком случае – не через это пространство, – Батлер широким жестом начал обводить комнату, но вдруг уронил руку. – Золотые плитки… – приглушенно сказал он с видом сыщика, разгадавшего тайну убийства. – Плитки с вавилонским драконом… Они же здесь, их же доставили те парни!

– Только об этом вряд ли узнает широкая публика, – заметил Доусон. – А если и узнает, то не сегодня, и не завтра. И даже не к Рождеству.

– Да уж… – уныло согласился Батлер. – И не к Рождеству.

– Бросьте, Алекс, не принимайте близко к сердцу. Ничего бы эти доказательства к истории не добавили. Нет такой науки – история, а есть обрывки разных слухов и записей этих слухов, и трактуются они, как кому заблагорассудится. «Жребий брошен!» А говорил ли такое Цезарь? «Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает», – сказал Нерон и зарезался. – Доусон, прищурившись, взглянул на Батлера: – Ой ли? «Сим победиши» – очередная байка. Нам не дано знать, что и как там происходило на самом деле, потому что для этого надо там присутствовать. Да что там Нерон или Константин Великий! Посмотрите выпуски новостей на двух каналах – и сразу увидите разницу. Одно и то же событие преподносится то так, то этак. И это сейчас, Алекс, – а что же говорить о делах тысячелетней давности?.. Никакой объективной картины нам никогда воссоздать не удастся. И никакие отдельные свидетельства не помогут.

Доусон вновь достал из кармана пачку «Нат Шерман», повертел в руках и, так и не вытащив сигарету, бросил на стол.

– Вот, для примера, – продолжал он. – Нам известен бродячий философ-самоучка Иисус с учениками-апостолами. Бескорыстный странствующий проповедник, пытавшийся вдолбить людям новую – или старую – мораль… А откуда мы знаем, как там было на самом деле? Со слов Луки и Марка? А кто такие Лука и Марк? Кто такие Матфей с Иоанном? Что они писали – мемуары или фэнтези? А если Христос был не философом, а главарем шайки разбойников, и не проповедовал он, а грабил и убивал? Может быть, именно так оно и было, Алекс? И распяли его как разбойника, а Варавву отпустили, потому что именно Варавва и был безобидным проповедником со своими тараканами в голове…

– Ну, это вы передергиваете, Пол, – сказал Батлер, на шаг отступив от стола.

– Почему передергиваю? Не знаем мы ничего, Алекс, и не узнаем. Это я вам как историк говорю. Как представитель несуществующей науки. Да и что изменилось бы, даже притащи вы с Марса египетскую мумию? По-моему, ничего. Положили бы эту мумию в какой-нибудь «ангар восемнадцатъ», к инопланетным «летающим тарелкам» – и все. А вы хоть круглосуточно давайте интервью направо и налево – на официальную науку ваше красноречие никак не повлияет.

– Скептик вы, однако, – заметил Батлер.

Спорить ему не хотелось, самочувствие не располагало к спорам. Да и суждения Доусона были, в общем-то, ему созвучны, хотя сам он до такого радикализма никогда не доходил.

– Я не скептик, я просто стараюсь смотреть на вещи реально. И я уже вышел из того возраста, когда верил, что любой ученый готов пожертвовать всем ради постижения истины. А если эта новая истина камня на камне не оставляет от его теории, на которой он сделал себе имя? И еще, Алекс, не в обиду вам будет сказано… Очень много у нас торопливых, делающих скоропалительные выводы, спешащих заявить о связях, которых на самом деле, возможно, и нет. Я не поучаю, не замечание делаю, а просто констатирую.

– Вы считаете, что вывод о связи марсиан с древними земными цивилизациями скоропалителен? – Батлер почувствовал легкое раздражение. – То есть это гениальный египетский ученый Имхотеп в третьем тысячелетии до Рождества Христова сконструировал и построил космический корабль и послал его на Марс с командой обученных рабов и с грузом мумий фараонов – дабы уберечь останки царственных особ от всяких земных передряг?

Доусон поднял палец:

– Вот! Видите, как вы сразу же принимаете это в штыки? Потому что вам показалось – я покушаюсь на ваши воззрения, которые вы считаете единственно верными.