Тайны дворцовых переворотов

граф и герцог вели секретные переговоры тет-а-тет, и, похоже, шумной возней вокруг Елизаветы Петровны Карл-Фридрих в компании с Толстым пытался отвлечь Данилыча от подлинных намерений немецкой партии – провозглашения Анны Петровны преемницей Екатерины.

Но спасибо младшей цесаревне, вовремя предостерегла. И не зря Толстой перед судьями разглагольствовал про Лизу. Думал направить их по ложному пути. Сорвалось. Подельники раскололись и выложили правду. В общем, герцога нужно непременно выжить из страны. Тут все средства хороши: и финансовое давление, и неприязненное отношение родовитой знати, и откровенный шантаж. Да, генералиссимус не побрезговал им, стремясь поскорее проститься с голштинцами. Карлу-Фридриху через Бассевича и «верховников» ясно дали понять: либо супруги спешно пакуют чемоданы и отплывают в Германию, либо в Петропавловской крепости найдется камера для августейшего государственного преступника, уличенного Девиэром.

Муж Анны Петровны предпочел не искушать судьбу. 27 июня голштинские министры Бассевич и Штамбке внесли в Верховный Тайный Совет промеморию об условиях отъезда герцога из империи на родину. 30 июня российское правительство согласилось с ними. 25 июля молодая чета на яхте под орудийный салют адмиралтейских и петропавловских бастионов покинула Петербург. А месяцем ранее, 29 июня в шестом часу вечера, Елизавета Петровна в свите императора участвовала в спуске на воду сточетырехпушечного корабля «Петр I и Петр И», после чего до ночи веселилась вместе со всем Двором в резиденции государя на Васильевском острове. Кстати, в тот день – тезоименитства царя – Александра Меншикова наряду со старшей сестрой получила все-таки запоздавшую кавалерию – орден Святой Екатерины. 12 июля младшая цесаревна – вновь во дворце Меншикова: празднует и поздравляет с днем рождения Наталью Алексеевну. Третий визит в дом хворавшего с 22 июня князя – 16-го числа. На сей раз тетушка вместе с племянниками просто навещает идущего на поправку вельможу. Наконец, 18 и 23 июля после продолжительного перерыва дочь Петра Великого приезжает к Александру Даниловичу без свидетелей и общается с ним в общей сложности два с половиной часа. О чем, неизвестно. Однако надо отметить любопытную деталь: вскоре в отношениях Остермана и Меншикова возникает какая-то напряженность.

Между тем уже уволен с поста царского учителя латинского языка венгр Иван Алексеевич Зейкин (10 июля). Шталмейстер Артемий Петрович Волынский – сторонник Анны Петровны – определен в Украинскую армию (уехал 7 августа), ибо с прикомандированием генерала к отъезжающим голштинцам вышла накладка. Должность российского министра в Киле, которую прочили Волынскому, выпросил себе Бассевич. Петр Павлович Шафиров (соперник вице-канцлера, хотя и президент Коммерц-коллегии) переведен из Москвы в Архангельск (19 июня). Отставлен авторитетный сенатор Андрей Артамонович Матвеев (12 июня). Отозванный из Стокгольма за критику Светлейшего Василий Лукич Долгоруков назначен киевским губернатором (12 июня; указ зачитан посланнику 21 июля). Генерал-прокурору Павлу Ивановичу Ягужинскому предписано в августе следовать на Украину (уедет 14 августа)…^{39}

* * *

Наверняка из оцепенения Елизавету Петровну вывела весть об оскорбительном ультиматуме, которым генералиссимус поверг в уныние герцога Голштинского. Конечно, пребывание сестры в отчизне супруга, а не в России, ей выгодно. Только грубый нажим на зятя Петра Великого, безусловно, не мог обрадовать младшую дочь императора. Впрочем, бесцеремонное обращение с высочайшей фамилией имело один плюс. Оно фактически освобождало принцессу от угрызений совести, которые в мае помешали осуществлению давно разработанного плана. Елизавета месяц назад предоставила Александру Даниловичу шанс возвыситься за ее счет. Тот жертву не оценил и, позабыв о деликатности, ринулся напролом. Что ж, пусть теперь пеняет на себя. Соперница, благодаря неосторожности Меншикова, обрела моральное право на реванш, и она обязательно воспользуется ситуацией, а кроме того, поможет обществу избавиться от страха, вызванного необоснованными репрессиями.

На исходе июня дщерь Петрова вернулась на политическую сцену. Сроки удачно совпали с окончанием траура по Карлу-Августу Любекскому. Отныне красавица частенько сопутствует государю и великой княжне. Первым тенденцию уловил саксонец Лефорт. 1(12) июля дипломат отрапортовал в Дрезден: «Царь оказывает много привязанности к… Елизавете, что подает повод к спору между ним и сестрою». Венценосный подросток не сводит глаз с жизнерадостной, грациозной и умной тетушки и в кратчайший срок всецело покоряется родственнице, которой, в принципе, незатруднительно убедить Петра в политической целесообразности падения Меншикова. Монарх не сразу, но послушает даму сердца, и помолвка с Марией Александровной тотчас расстроится.

Однако тогда спасительница Отечества раскроет себя. Окружающие поймут, насколько сильно зависит от нее отрок, и никогда не поверят в каприз внука Петра Великого, по собственной воле берущего в жены дочь царя-реформатора. А Елизавете нужно, чтобы поверили. Поверили и посочувствовали своей будущей императрице. Вот почему цесаревна не торопилась реализовать преимущество. Девица искала кого-нибудь, кому низвержение Голиафа также по плечу, а лавры победителя – не в тягость. Выбор был невелик. По влиянию на Петра II с Елизаветой могли сравниться лишь два человека – великая княжна Наталья Алексеевна и Андрей Иванович Остерман. Причем оба являлись искренними почитателями и приверженцами Светлейшего. Наносить удар исподтишка они вряд ли бы захотели. Предприимчивая заговорщица прекрасно поняла это, понаблюдав за их реакцией на брошенные ею невзначай провокационные фразы. Ну что ж, раз княжна с министром не горят желанием ополчиться на Меншикова, придется самого уязвимого из блистательной пары заставить вступить в поединок с князем. О ком речь? О вице-канцлере, разумеется.

Воспитатель за пять месяцев так сдружился с подопечным, что мальчик стал очень высоко ценить мнение Андрея Ивановича. Как верно обрисовал обстановку Лефорт в депеше от 10 (21) июня, государь с сестрой и педагогом образовали некий «триумвират, не всегда исполняющий внушения Меншикова». В июле триумвират превратился в квартет, в котором первую скрипку по-прежнему играл Остерман. Между прочим, досужие басни Миниха, Манштейна и лже-Вильбуа о петергофских оргиях летом 1727 года в компании с бесшабашным Иваном Долгоруковым и распутной Елизаветой Петровной – чистая ложь. С 10 июня (дня возвращения в Петербург из первой поездки в Петергоф, куда Двор уехал 25 мая) по 20 августа 1727 года царь никуда из столицы не отлучался и, как свидетельствуют реляции дипломатов, помимо сестры, тетушки и гофмейстера, никого «не допускал к участию в своих прогулках и иных развлечениях». Невеста Мария Александровна пользовалась высочайшей благосклонностью в июне. С июля же кредит дочери Меншикова стремительно уменьшился, свидания сократились. Зато доверие к вице-канцлеру продолжало неуклонно расти.

Кто кроме Меншикова с середины мая через гофмаршала Шепелева или напрямую от имени императора распоряжался казной Дворцовой канцелярии? Остерман. Чей приказ выполнял А. В. Макаров, отдав 7 июня печать ликвидированного Кабинета почт-директору Ф. Ашу? Остермана. Вроде бы мелочи, но мелочи симптоматичные^{40}. Политический вес немца вполне мог уже соревноваться с могуществом самого генералиссимуса, который в первый летний месяц тяжело заболел. С началом 26 июня жестокого припадка князь продиктовал завещание, в коем рекомендовал государю «быть послушным обер-гофмейстеру господину барону Остерману». Утром 29 июня пациент почувствовал облегчение, спустя четыре недели полностью излечился. Однако мучительный недуг, вероятно, помешал Меншикову, которому везде мерещились враги, разглядеть в вице-канцлере опасного конкурента. Ничего. Еще было не поздно обратить внимание Светлейшего на досадный промах.

18 июля во второй половине дня Елизавета Петровна по дороге в апартаменты Петра II свернула в комнату хозяина дворца и два часа беседовала с ним. Естественно, цесаревна не обвиняла барона ни в каких прегрешениях. Несколько минут посвятила разделу имущества матери между нею и сестрой (18 июля Верховный Тайный Совет сформировал соответствующую комиссию во главе с А. В. Макаровым). Затем Меншиков наверняка поинтересовался, чем занимается царь, пока тесть лежит в постели, об успехах отрока в учебе. И гостья честно поведала собеседнику о забавах, играх и прогулках двух детей под присмотром двух взрослых, о непререкаемом авторитете Андрея Ивановича, к которому царь сильно привязался, о глубокой симпатии брата и сестры к вице-канцлеру. В общем, Александру Даниловичу не стоило беспокоиться. Петр Алексеевич в надежных руках!

Предположительно в таком русле протекала встреча князя с принцессой во вторник 18-го числа. И очевидно, слова девушки попали в точку. Меншиков занервничал. 20 июля Дворцовая канцелярия по ордеру Остермана, озвученному Шепелевым, отпустила обер-камердинеру Александру Кайсарову две тысячи рублей «для всякого домовного расхода» Его Императорского Величества. Именно Кайсарову Меншиков чуть позже «дал писмо, дабы без подписания моего расходов не держать». Слуга подчинился. Но другой обер-камердинер, Иван Кобыляков, судя по всему, повеление генералиссимуса всерьез не воспринял и платил по счетам, не обращаясь к вельможе за санкцией. Кара тут же настигла придворного, которого 17 августа князь приказал «за многие ево службы и походы в награждение написать в ранг маэорской… и… в дворцовые ладожские рядки к зборам дворцовых крестьян доходов… отправить… немедленно». Наряду с Кобыляковым в опалу угодили конюхи Кузьма Теремицкой и Яков Суровцев. Так вот. 23 августа Дворцовая канцелярия конюхов отчислила, а обер-камердинера – нет. Лефорт объяснил, почему: за несчастного вступился Петр II.

Догадывалась или не догадывалась цесаревна, за какую струнку нужно потянуть, однако вторжение вице-канцлера в финансовую область в первую очередь разозлило Светлейшего. И тот не постеснялся несколько раз отчитать Петра Алексеевича с Остерманом за растранжиривание денег, которое обер-гофмейстеру следовало заранее пресекать. Мальчик, конечно, обижался. Но сестре и воспитателю сперва удавалось гасить высочайший гнев. Елизавета в конфликты не встревала, выбрав позицию стороннего наблюдателя. Умение барона умиротворять царя, видимо, еще больше раздражало и настраивало Меншикова против старого товарища. Не нарочно ли союзник потакает капризам ребенка и добивается его любви столь дешевым способом? Не затевает ли чего хитрый немец? Эти вопросы, несомненно, волновали генералиссимуса. Только опереться гипотетическим подозрениям было не на что, и Александр Данилович решил проявить терпение, подождать, как будут развиваться события. Тем более что ближе к осени государь надумал посвятить две недели охоте и отдыху за городом^{41}.