Тайны дворцовых переворотов

В поисках альтернативы законной преемнице политическая элита разбилась на два лагеря. Клан Долгоруковых по совету неутомимого Вестфалена прочил на трон невесту царя – Екатерину Алексеевну Долгорукову. Вице-канцлер Остерман и князья Голицыны договорились совместными усилиями добиваться избрания царицей герцогини Курляндской Анны Иоанновны. Первое столкновение двух партий произошло 11 января. Долгоруковы попытались убедить государя срочно обвенчаться с обрученной невестой. Но дежуривший у постели больного Остерман парировал атаку противника, внушив Петру Алексеевичу, что с брачной церемонией не стоит спешить. Предотвратил вице-канцлер и другую опасность: Петр II так и не подписал завещания ни в пользу Екатерины Долгоруковой (вариант, в общем-то, маловероятный), ни в пользу Елизаветы Петровны (а вот тут угроза существовала серьезная, ибо мальчик, несмотря на разрыв 1728 года, по-прежнему очень любил тетку).

Невзирая на противоречия по кандидатуре наследника, обе фракции единым фронтом дали отпор немногим сторонникам Елизаветы. Австрийский посол Вратислав, посланники голштинский Бонде, бланкенбургский Крамм напрасно зондировали настроения Остермана, Головкина и Ягужинского (с 1728 г. обер-шталмейстера) относительно юной красавицы. Повсюду иноземцев ожидал холодный прием. В отличие от иностранных союзников, сама антигероиня прекрасно понимала сложившуюся обстановку. Елизавета Петровна под предлогом какого-то недомогания благоразумно задержалась в подмосковной вотчине и вмешиваться в назревавший политический кризис не собиралась. Позиция независимого наблюдателя ее вполне устраивала, и, как позднее выяснилось, она приняла верное решение^{47}.

В ночь с 16 на 17 января самочувствие императора резко ухудшилось. Температура сильно подскочила вверх. Лихорадка усугубила оспу. Две напасти сразу подросток перенести уже не смог. Все быстро осознали, что царь умирает. А значит, вопрос о престолонаследнике вот-вот встанет в повестку дня. В семье Долгоруковых первым очнулся Алексей Григорьевич, который днем 17-го числа позвал к себе на совет в особняк Головина (располагался недалеко от Лефортовского дворца) двух родных братьев – Сергея и Ивана – и трех близких родственников – князя Василия Лукича и князей Михаила и Василия Владимировичей Долгоруковых. За последним слуге пришлось скакать в подмосковную деревню княжны Вяземской.

Сергей и Иван Григорьевичи, а также Василий Лукич приехали в Головинские палаты прежде Владимировичей. Хозяин дома встретил их, лежа в постели, и провел с ними предварительные консультации. Идея Вестфалена – провозгласить царицей Екатерину Долгорукову – основательно засела в головах трех братьев. Немного опоздавший Василий Лукич против рискованного проекта тоже не возражал. Тут же пять членов влиятельного рода (в том числе и сын Алексея Григорьевича обер-камергер Иван Долгоруков) взялись за сочинение духовной императора. Первым, присев на стул у камина, заскрипел пером по листу бумаги Василий Лукич. Но вскоре вельможа прервал начатое дело и заявил компаньонам: «Моей руки письмо худо. Кто бы получше написал?» Эстафету принял Сергей Григорьевич. Дядя царского любимца – Ивана – настрочил и черновик, и две беловые копии августейшего завещания. На одном из оригиналов за государя расписался Иван Алексеевич (перед тем молодой человек продемонстрировал всем, насколько его почерк совпадает с почерком Петра II). Второй экземпляр остался неподписанным. Участники совещания поручили брату царской невесты в удобный момент подсунуть документ больному мальчику на апробацию. В случае срыва идеального сценария Долгоруковы намеревались выдать за подлинный фальшивый тестамент^{48}.

Зачем Григорьевичи осмелились на явную авантюру, понятно. Никто из них не хотел покидать с таким трудом завоеванные властные вершины. Однако что подтолкнуло умного и опытного дипломата Василия Лукича Долгорукова одобрить дерзкий план? Чувство фамильной солидарности?! Навряд ли. Князем двигало нечто иное, и можно с большой долей уверенности утверждать: шестидесятилетний член Верховного Тайного Совета думал использовать императрицу Екатерину Алексеевну Долгорукову в качестве бессловесной марионетки, содействующей введению в России республиканской формы правления на манер шведской модели. Просвещенный аристократ из рода Долгоруковых и не подозревал о том, что его коллега по Верховному Тайному Совету – Д. М. Голицын – замышляет в преддверии избрания нового царя то же самое. Правда, с одним отличием. Если Василий Лукич стремился привлечь к законодательной работе с правом решающего голоса депутатов от шляхетства и военных, то Дмитрий Михайлович считал достаточным наделить представителей дворянства и генералитета полномочиями чисто совещательными.

Таким образом, двум концепциям – демократической и авторитарной – предстояло схлестнуться в жестком поединке сразу же после обнародования имени преемника Петра II. Ввиду того, что важная для российского государства проблема рассматривалась бы в узком кругу коллегии верховников, судьба империи всецело зависела от расстановки сил в высшем властном органе. На 17 января 1730 года шансы В. Л. Долгорукова выглядели предпочтительнее. Из пяти первых министров Остерман, бесспорно, уклонился бы от обсуждения подобного проекта. Головкин, как обычно, примкнул бы к большинству. А большинством при данном раскладе являлся дуэт В. Л. и А. Г. Долгоруковых. Д. М. Голицыну, следовательно, надеяться было не на что^{49}.

Однако вечером 17 января Василий Лукич Долгоруков допустил роковую ошибку, которой не преминул воспользоваться оппонент – князь Голицын. Конечно, воцарение Екатерины Долгоруковой в значительной степени облегчало, если не гарантировало, торжество идей видного петровского дипломата. Но с другой стороны, крах рискованной затеи с царской невестой мог дискредитировать реформатора и привести к утрате лидирующих позиций в Совете: альянс на волне возмущения пока не сплотившихся друг с другом Голицына, Остермана и Головкина одолел бы долгоруковскую пару. Между тем личность нового императора для В. Л. Долгорукова имела мало значения. Ведь он намеревался опираться в первую очередь на общество, среди которого нашлось бы множество людей, готовых помочь предприимчивому министру с реорганизацией государственного устройства России (монархического до 19 января 1730 года и коллегиального с 19 января по 25 февраля 1730 года). И кто бы ни взошел на престол, общественная поддержка защитила бы лидера конституционалистов от любых реставрационных поползновений. Именно так в 1720 году в Швеции властью овладел канцлер Арвид Горн. Василий Долгоруков наверняка первым возглавил бы Россию в ранге полновластного премьер-министра при декоративной императрице, не соблазни его обреченная на неудачу инициатива родственников.

Что же случилось вечером 17 января? В Москву примчался Василий Владимирович Долгоруков. Прославленный фельдмаршал вместе с братом Михаилом Владимировичем, не мешкая, навестил жилище А. Г. Долгорукова, где им обрисовали складывающуюся ситуацию: император при смерти; ради сохранения нынешнего положения и влияния семьи надо добиваться провозглашения царицей дочери Алексея Григорьевича. Агитировали гостей трое: Василий Лукич, Иван и Сергей Григорьевичи (хозяин дома, поприветствовав обоих, отлучился в Лефортовский дворец). Но красноречие родни не вызвало у Владимировичей энтузиазма. Фельдмаршал ответил без обиняков: «Чтобы княжне Катерине после Его Величества быть наследницею статца не можно, понеже она за Его Величеством в супружестве не была!»

Григорьевичи напомнили прямодушному военному о преображенцах, которыми тот командовал. Василий Владимирович наотрез отказался поднимать гвардейский полк, заметив, что солдаты не подчинятся ему, а просто убьют своего шефа, как мятежника. Максимум, с чем мог согласиться фельдмаршал: признать Екатерину Алексеевну императрицей, если о том соизволит распорядиться непосредственно Петр II. Слова военачальника и солидарного с ним брата, разумеется, не понравились прочим Долгоруковым. Василию и Михаилу Владимировичам довелось услышать немало упреков и нареканий в собственный адрес. Они не оставались в долгу. Наконец оба, не стерпев обидных укоров, развернулись и ушли. Важные переговоры завершились полным крахом. А главное, клан Долгоруковых раскололся на две партии, вследствие чего мгновенно изменился и общий расклад сил в Верховном Тайном Совете. Причем в крайне невыгодную для Василия Лукича сторону, ибо Григорьевичи, упрямо настаивая на кандидатуре Екатерины Алексеевны, фактически вынудили двух влиятельных сородичей искать сочувствия в противоположном лагере. В результате два оскорбленных сановника отправились к Д. М. Голицыну и обо всем ему рассказали.

Так конкурирующая фракция проведала об амбициозном плане соперника. Ей не составило труда принять контрмеры. Когда 18 января И. А. Долгоруков попробовал проскользнуть с вожделенной бумагой к постели умиравшего монарха, у него ничего не получилось. Не дремавший Остерман надежно перекрыл подступы к несчастному мальчику, и фаворит не сумел пообщаться с государем тет-а-тет. В итоге Екатерина Долгорукова не обзавелась законным способом восхождения на трон. Обманным путем достичь цели Долгоруковым также не удалось. Вечером 18 января В. В. Долгоруков вновь приехал в особняк Головина и официально предупредил Алексея Григорьевича с братьями, чтобы «они от намерения своего ко учинению наследства дочери ево, князь Алексеевой, отстали», ввиду того что императрицей решено избрать Анну Иоанновну, герцогиню Курляндскую. Отец царского любимца не без удивления воскликнул: «Она ныне во отлучении, и сомнение имеем, дабы за отлучением не было какова смятения!» Фельдмаршал успокоил вельможу: смятений не предвидится, хотя избранница и обретается далеко от Москвы. Григорьевичи неохотно с поражением смирились. От имени всех Алексей Григорьевич заверил родственника, что они спорить с общим мнением не станут и кандидатуру Анны Иоанновны поддержат.

После отъезда фельдмаршала хозяин дома поспешил в располагавшийся за Яузой Лефортовский дворец, забрал у сына обе духовные и по возвращении на квартиру в присутствии Ивана и Сергея Григорьевичей сжег бумаги в камине^{50}. Так закончился первый раунд политической борьбы за наследство юного царя. Дуэль возобновилась во втором часу ночи 19 января 1730 года, как только Петр II умер. Правда, на сей раз личность номинальной августейшей особы уже никого не интересовала. Баталию обе партии повели исключительно за власть и за то, какой модели правления быть в России.