Тайны гор, которых не было на карте...

— Маня, молчи! — взмолился Борзеевич. — А то мы точно отправимся на Вершину Мира!

— Мало ли что я говорю, я же Дьявол! Мне плакальщиков собрать, что вампиру тебя на кол посадить! И я, и он — от этого балдеем! — оскалился Дьявол. — Это у нас развлечение такое… Слышала когда-нибудь о равновесии? В одном месте прибывает, из другого убывает, одному хорошо — другому хреново… Ты — другое!

— Вот и брали бы свою лампу сами! — ответила Манька хмуро, неохотно собирая снаряжение. — Ну что стоишь, помогай! Тебя тоже не обделили вниманием! — с досадой бросила она Борзеевичу, который тяжело вздыхал, обозревая маршрут.

Глава 17. Сума, которая с ума…

Маршрут Дьявол выбрал трудный, и пока они бегали взад-вперед, Манька все думала о том, честнее он или не честнее нечисти. Ведь могла бы она три лампы взять, и было бы у нее не три, а девять желаний! Можно было одну использовать, а две припрятать. И как только вампиры в нее плюнут, тем же местом плюнуть обратно, а лучше сразу за два плевка, тогда бы последнее желание осталось за нею. Конечно, глупо было думать об этом теперь, когда ни ламп не осталось, ни города на место не вернешь, но бежать было легче: вот так подумал-подумал, раз глазами, и часть маршрута позади, еще подумал, и еще часть позади…

Расстроенный Борзеевич уж как не старался, на последней скале сорвался и угодил в бурную реку, утянувшую его до самого озера, где его выловили русалки. Он не тонул в реках, плавая, как водяной. Иногда ему даже удавалось заглянуть за грань реальности. И способ спуска с одиннадцатой вершины вниз он нашел весьма изысканным. Тогда как ей пришлось топать ногами. Теперь она спускалась с нее бегом, не хуже, чем на санках. За два месяца Дьявол отточил их мастерство, да так, что Манька порой сама умела придумать прием не хуже, чем которым обучали ее Дьявол и Борзеевич. Получалось само собой. За последний год она сильно изменилась, вытянулась, загорела, заметила, что все тело стало состоять из мышц. И почти выпила всю боль, заключенную в железе.

Идти пришлось по спускам, которые охранялись местным народонаселением. Дьявола местное народонаселение любило, и пока Манька была с ним, не пытались ей навредить, но стоило остаться одной, как они тут же замешивали валежник или лужу прикрытую травкой. Тут был заповедник, и этим все было сказано: никаких посетителей! Она материла всех охранников, но она им была не указ, и провести их не получалось. Даже ветка неугасимого полена не помогала. И тратились такие силы, что к вечеру она уставала больше, чем если бы покорила все десять вершин сразу. Особенно досаждали гномы, вырывая в земле ямы, которые прикрывали дерном, непонятно как и на чем удерживающийся. У каждой такой ямы, внезапно, на пару секунд, выставлялось зеркало, и если его не подстрелить в этот момент, чтобы осколки разлетелись по такому дерну, то пиши пропало, обязательно провалишься и вывернешь или ногу, или еще хуже — сломаешь. А то лесные вдруг открывали пальбу огромными крепкими орехами, пропустив который, можно было запросто угодить в больницу, если бы она здесь была. Отбивали орехи посохами, как мячи. Возможно, местное народонаселение так развлекалось, устраивая для себя своеобразные представления.

Гонял Дьявол ее с утра до вечера, в то время как Борзеевичу разрешалось расслабиться, или приготовить ужин.

Так получилось и на этот раз. Когда она вернулась, Дьявол приказал ей продолжить муку, указав на две скалы, которые стояли неподалеку. А сам отправился возвращать утопленного Борзеевича к жизни. За Борзеевича она переживала, но, знала, что умереть ему Дьявол не даст. Скорее всего, он просто отлынивал, и к ужину будет здоров, как тот паскудник, который весь заповедник, в самых недоступных местах, расписал: "Манька — дура! Манька — дура!"

Манька и в самом деле чувствовала себя дурой, когда резала себе ступени, чтобы добраться до надписей и или стереть надпись, или приписать снизу: "Сам дурак!"

Вернулась она, когда стало темнеть, а темнело здесь быстро, стоило солнцу скрыться за горами. Небо было еще светлое и голубое, но всюду расползались темные тени. До лагеря доплелась кое-как, и сразу пошла мыться на озеро.

Живехонький Борзеевич времени даром не терял (откуда только силы взял!), катался с русалками на лодочке, рассказывая им о своем житие на большой земле. Манька показала Борзеевичу язык, состроив страшную рожу. У костра ее ждал ужин из раков, сваренных вкрутую. Воздух вокруг был чистый и слегка сладковатый, белый туман расстилался по земле. Цветов тут было столько, что весь склон казался красным и сиреневато-белым. Были еще такие цветы, которые росли только здесь — синие и желтые, но на ночь все они закрывались, и от их тошнотворного запаха она хоть как-то могла отдохнуть. Дерево в земле укоренилось и обогрело ее, и многие из местных приходили на него полюбоваться, обещая в следующий раз встретить их таким изобилием, какое они не найдут даже там, где остались избы. Кладовые их тут были богаче, Дьявол основательно готовился к банному дню. Таких вымерших продуктов питания и Борзеевич выдумать бы не смог. Но Манька на них лишь смотрела, чтобы железный каравай от голода и слюней, копившихся во рту в приглядку, ломался и крошился быстрее. Неужели вампиры, поглумившись над ее сенсорами, лишили ее последней радости, обрекая в муках жить в земле благодати?!

Дьявол сам принес ей чай, настоянный на травах, усаживаясь рядом.

— Мань, я вот все думаю, дал бы я человеку три лампы желаний, если он не вампир?

— Нет! — ответила Манька, не сомневаясь лишь потому, что спросил.

— Я вот хожу с тобой уже год с лишним по полям и весям, Борзеевич к нам прилепился — и учим тебя, учим, но ума тебе кот что ли наплакал? За два года ничего не приобрела ты из того, что есть у Благодетельницы. А взяла бы лампу, да загадала себе дворец, — он сунул травинку в рот, открывая себя простору вечера, наполненного тучами мошкары. — И тоже бы сидела, чаи попивала с кофеями, а лампу припрятала бы. Лучше две… Да хоть в том же проклятом городе…

— Мне дворец ни к чему, у меня избушки есть! — ответила Манька, выдавливая из себя усмешку. Она получилась вымученной. Она надеялась, что когда Дьявола рядом нет, он на мысли ее не смотрит — как бы ни так! Все-то он знал, да только мысли ее не сами к нему просились.

— Нет, Маня, — сказал Дьявол, выплевывая травинку, и суя в рот вторую, — после Бабы Яги избушки уже ничьим имуществом быть не захотят. Если только по дружбе. Ты же видела, как Баба Яга над ними измывалась, чтобы не выгнали ее со всем добром. Если бы не драконы и Котофей Баюнович, да нечисть по всем углам, ни за что бы не удержала. Ты и десятой части такой мудрости не найдешь у себя. А сараюшки твоей нет. Сожгла ее какая-то добрая душа. И ты теперь без определенного места жительства. Бомжа! Так что дворец был бы кстати.

— Может, и не сожгла, — сказала Манька, слегка огорчившись. — Она при мне чуть не сгорела два раза. Печка старая, кирпич прогорел, одна видимость от него была, так что если тепло топить, могла сама собой загореться. А дворец мне не обогреть, — простодушно заявила Манька. — Дрова нынче дорого стоят, а на себе на дворец не принесешь. Чего теперь жалеть, ну нет, и нет!

— Но три желания! Три! — Дьявол выставил перед нею три пальца.

Она отвела его руку. Буркнула недовольно:

— У меня одно было, я и то… А все Борзеевич! Подсказал, мерзавец! Не обошлось без горошины! — Манька зло посмотрела на озеро, над которым раскатывались взрывы хохота русалок и визги брыкающегося Борзеевича, будто его щекотали.

— Это была одна из вероятностей, очень, кстати, соблазнительная! — прищурился Дьявол.

— Ага, а потом меня вампир этой же лампой! — ответила она, хмыкнув. — Если помазанникам надо, пусть летят за ней сами! Наверное, у вампиров таких городов тьма тьмущая. Почему ты меня наказал? — высказала, наконец, она свою обиду. — Правильно это что ли?

— Летали. Не достали. Давно уже. Много раз. Много таких городов ушли в Небытие, и остались, но у них другая судьба. Есть и с лампами… Достать ее может только человек. Маня, ты молодец, я горжусь тобой, — откровенно признался и похвалил ее Дьявол. — И пропасти и горы не сломили тебя. Я не дал бы гроша за человека, который вынес лампу! С чего ты взяла, что я тебя наказываю? Желание у меня такое есть, чтобы бегала быстрее оборотня, чтобы вампиры страх как испугались твоей руки, чтобы человек смог просить совета, как валить с ног нечисть… Ты знаешь, кто были те три человека, которых ты спасла? То-то и оно! А ведь они еще до потопа раскрыли секрет земли и понесли знания людям, чтобы каждый мог пройти по земле и найти полено, а там и изба катилась бы вылупиться. И долго жили они средь берегов кисельных, рек молочных, где что ни дерево, то плодоносило круглый год, пока не стали вампиры к дочерям человеческим в удел земли заглядывать, да мужей их с ног валить великанами, которые и тебе житья не дают. Разве мог бы я уничтожить человечество прежде, не исполнив свое же пророчество? Замкнулся бы круг времени, и не сидел бы я тут с тобой. Так попробуй хоть немного себя оценить!

Манька не могла поверить ушам, неужели Дьявол похвалил ее?

Сладко пел, да только как ни крути, убого она выглядела! Ей бы хоть какой-то кусочек материи, чтобы наготу прикрыть, а то рушник ей — как два опоясания на бедре и груди. Правда, лесные обещали пряжу намять и соткать полотно, но не торопились. Лен она видела, а куда после делся, неизвестно. И вспомнив, что перед бедой Дьявол всегда удивлял ее масляным подношением, и что любил он нечисть, как не жаловал человека, и что она, обласканная вампирами, обрела в себе Зов, заныло сердце пуще прежнего.