Тайны Кремлевского централа. Тесак, Фургал и другие. Громкие дела и «Странные» смерти, в российских тюрьмах

Князь Долгорукий, арестованный контрразведкой «Смерш» в Праге в 1946 году, был признан врагом народа, виновным в организации антисоветской деятельности.

— Когда его привезли во «Владимирский централ», ему уже было 80 лет и он, по меддокументам, страдал старческой дряхлостью, — говорит Миронов. — Но при этом обладал ясным умом, писал за решеткой мемуары. Уже когда срок заключения князя закончился, его никто не забирал. Родственники жили за границей, им было не до него. В приют его не взяли из-за его возраста. Так что он скончался, будучи вольным человеком, в опостылевшей ему тюрьме. А спустя 40 лет был посмертно полностью реабилитирован Генпрокуратурой России.

Создатель и вдохновитель белогвардейского движения Василий Шульгин. Читаю характеристику, написанную на него заместителем начальника тюрьмы: «Нарушений правил тюремного режима не допускал. В камере ведет себя спокойно. Политических убеждений не менял — остается ярым ненавистником коммунистов».

У меня в руках опись вещей, которые ему передавали в посылках (полагалась всего одна в год!). Везде — писчая бумага.

— Смотрите, вот тут указано 2 кг бумаги, — вздыхает работница склада тюрьмы. — А ведь он мог взять вместо этого 2 кг сахара или тушенки! Вот нынешние заключенные (а ограничение по количеству килограммов передачи существует и сегодня) предпочитают не бумагу, не книги, а только провизию. При том, что они могут сами делать заказы в тюремном магазине. Как измельчали арестанты!

Из дневника Шульгина: «В наше время независимые люди не нужны никому. Их место — тюрьма и богадельня. То и другое мне предоставили Советы, т. е. принципиальные враги, политические противники. Помогали враги. Друзья же, соратники, эмигранты не смогли помочь мне, и что важнее — они не помогали моей жене».

«Спущу кровь — и станет легче»

— Тюрьма рассчитана на 1080 человек, но сегодня здесь 350, - говорит сопровождающий нас зам начальника УФСИН по тылу Василий Мелюк. — То есть заполняемость 27 %. Все они сидят за тяжкие статьи, сроки у них огромные (есть и те, кто приговорен к пожизненному заключению). Один из корпусов функционирует как СИЗО, там сейчас 80 заключенных. Есть еще 30 человек хозобслуги.

Здесь не как в колонии, где осужденные живут в общежитиях и могут свободно передвигаться. Целыми днями арестанты «Владимирского централа» сидят по своим камерам. И лишь часовая прогулка позволяет им вдохнуть свежего воздуха. Но гуляют осужденные не по земле, а на крыше.

— Я не ступал на землю почти 20 лет, — говорит один из арестантов. И это не метафора. В тюрьме есть переходы, так называемые воздушные коридоры (кстати, весьма интересной конструкции) между верхними этажами, которые позволяют переводить узника из одной части централа в другую. Так что, выходит, вся жизнь у них и проходит «в подвисшем состоянии».

— И все же мы считаем, что чувствуют они себя здесь неплохо, — замечает начальник психологического управления Кристина Катугина. — Надо понимать, что это особая категория. Они даже если с нами идут на контакт, то обычно для того, чтобы «выгрузить» что-то свое. А вообще осужденные готовы поговорить с нами про жизнь, показать какие-то свои эмоции, но совсем глубоко они к себе не пускают. Наш психиатр считает, что у каждого второго — психопатия. Кому-то поставили диагноз «шизофрения», так что в моменты обострения она рекомендует к ним просто не подходить.

Катугина вспоминает, как попросила одного осужденного нарисовать несуществующее животное (стандартный психологический тест). Мужчина казался вполне адекватным, хоть и получил срок за серию убийств.

— Он нарисовал такое, что у меня от мысли об этом до сих пор мурашки по коже, — говорит психолог. — Демон с хвостами, ушами, рогами, кругом кровь. И все это разбросано по всему листу бумаги. Мы думали, это он специально нарисовал для нас или это такое его состояние? Честно говоря, так и не поняли. Многие осужденные вскрываются и описывают это так: «Я был настолько эмоционально возбужден, что думал — пущу кровь, и мне станет просто легче».

Есть у медиков и свои радости. Вот, например, осужденные перестали заниматься членовредительством. Раньше с этим была настоящая беда, прямо эпидемия. О некоторых случаях без содрогания рассказывать не могут. Был, к примеру, арестант, который вырезал из своего живота кусок мяса и на глазах сокамерников и надзирателей начал его есть. В итоге его отправили в психиатрическую клинику, где условия содержания были еще хуже, чем в тюрьме особой строгости. В психушку отправили и еще одного рецидивиста, который прибил свою мошонку к скамейке.

Спрашиваю у психологов про ошибки суда и следствия. Отвечают, что за 10 последних лет только двое арестантов свято верили в свою невиновность и пытались ее доказать. Не много. А специалисты продолжают:

— Бывает, человек совершил преступление неумышленно, то есть он не хотел, не осознавал свои действия. Но чтобы совсем ангел — нет таких. У нас два раза в месяц бывает священник. И к нему просятся всего 2–3 осужденных.

А ведь, казалось бы, эта тюрьма — место намоленное. В годы репрессии в «Централе» сидели десятки священников по обвинениям в антисоветской деятельности! Один из них — епископ Афанасий Ковровский — проводил тут литургию Всем святым прямо в своей камере. В эти моменты даже тюремщики старались подойти поближе к дверям, чтобы послушать, и тайком крестились. Афанасия Ковровского недавно полностью реабилитировала Генпрокуратура, а РПЦ его канонизировала.

Меня меж тем привели в камеру-храм. Вместо железных дверей здесь деревянные резные несказанной красоты. Голова Христа в терновом венце и серафимы над входом. Внутри иконостас и вообще всё, что должно быть в настоящем храме.

Здесь отбывал свой 10-летний срок священник Петр Чельцов. Его арестовали в 1949 году за то, что он хранил у себя запрещенную литературу. Сохранились протоколы его допросов сотрудниками НКВД. Там есть вот такой вопрос следователя: «В изъятых у вас журналах «Воскресный благовест» и «Современная летопись», в книге «Два града» изложена контрреволюционная клевета на теорию научного социализма и ее создателя. И вы считаете, что хранить подобную литературу не предосудительно?».

— Из этих допросов можно понять, насколько большим праведником был Петр, — говорит историк Миронов. — Он отвечал просто, умиротворенно. В заточении он не утратил всех своих душевных качеств, а наоборот, стал еще более просветленным. Совсем недавно Петр был причислен РПЦ к новомученикам и исповедникам российским.

Три десятка воров в законе

Меня ведут в «вип-корпус», где на третьем этаже в 40-50-е годы сидели номерные заключенные, а потом, в 90-х, самые известные преступные авторитеты.

Вот те самые камеры, в которых помещали арестантов без имени (ФИО знал только начальник тюрьмы). У каждого были отдельные «апартаменты», и вообще жили они на широкую ногу.

— Для них отдельно готовили из лучших продуктов, — рассказывает ветеран ФСИН. — Они имели право спать, когда захотят, не заправлять кровать, украшать свои камеры как им заблагорассудится. Некоторые обклеивали стены географическими картами, вешали картины. У каждого был собственный радиоприемник, который мог слушать, когда хотел. Прогулки — два раза в день, свидания с близкими — ежедневно! Они могли читать без ограничений, рисовать, петь и вообще делать что угодно. В общем, это даже не санаторий, а бог знает что такое было. Мы грешным делом даже думали, что эти люди не заключенные на самом деле, что их просто спрятали в нашей тюрьме на время. Но зачем? Почему? Нам не разрешалось не то что вопросы задавать, но вообще разговаривать с ними.