Тайны КремляСталин, Молотов, Берия, Маленков

«Огромное количество уцелевшего еврейского населения Европы, — сказал Громыко, — оказалось лишенным своей родины, крова и средств существования. Сотни тысяч евреев бродят по разным странам Европы в поисках средств существования, в поисках убежища. Большая часть из них находится в лагерях перемещенных лиц, все еще продолжая терпеть большие лишения… Пора не на словах, а на деле оказать этим людям помощь. Необходимо проявить заботу о неотложных нуждах народа, перенесшего тяжелые страдания в результате войны, развязанной гитлеровской Германией… То обстоятельство, что ни одно западноевропейское государство не оказалось в состоянии обеспечить защиту элементарных прав еврейского народа и оградить его от насилий со стороны фашистских палачей, объясняет стремление евреев к созданию своего государства. Было бы несправедливо не считаться с этим и отрицать право еврейского народа на осуществление такого стремления. Отрицание такого права за еврейским народом нельзя оправдать…»

Спустя полтора года, уверенное в близкой и несомненной победе на Ближнем Востоке, отыгрыше таким образом неудачи с Западным Берлином, узкое руководство продолжало открыто поддерживать позицию уже ставшего реальностью еврейского государства, Израиля. Выступая 15 ноября 1948 года в Совете безопасности, советский представитель Я. А. Малик решительно потребовал немедленно заключить постоянное перемирие в Палестине, сохранив присутствие израильской армии в Негеве, который по плану ООН должен был стать частью арабской Палестины. Ну, а причину столь категорической позиции СССР несколько раньше, 21 сентября, выразил якобы от своего имени, как собственное мнение Илья Эренбург. В статье «По поводу одного письма», опубликованной в тот день газетой «Правда», он недвусмысленно рекомендовал Тель-Авиву: «Гражданин социалистического общества смотрит на людей любой буржуазной страны, в том числе и на людей государства Израиль, как на путников, еще не выбравшихся из темного леса… Судьба еврейских тружеников всех стран связана с судьбой прогресса, судьбой социализма». Тем самым Эренбург донельзя популярно объяснил, что же именно ждет Москва от Тель-Авива. Более недвусмысленно, хотя и с претензией на образность, взгляды советского руководства, его явное желание видеть Израиль своим надежным партнером, другом, а может быть и союзником, выразить было невозможно.

Однако вскоре последовала очередная, не менее определенная, но соответствовавшая кардинально изменившемуся положению, оценка. Менее чем через месяц после так и оставшегося сверхсекретным постановления ПБ о ликвидации ЕАК, в полном соответствии с ним появилось, наконец, то самое заявление, которое и следовало воспринимать как неформальное выражение новой вполне официальной позиции Кремля по данной проблеме. Для этого, как и сразу же после взрыва атомных бомб над Хиросимой и Нагасаки, использовали «независимый» журнал «Новое время».

В его предпоследнем за 1948 год номере, 51-м от 15 декабря, опубликовали редакционную (что подчеркивало, усиливало ее значимость) статью под весьма характерным для советской прессы той поры заголовком — «С чужого голоса». С ее помощью уведомили читателей: в Израиле «нашлись определенные круги и печатные органы, занявшие явно недружественную позицию по отношению к Советскому Союзу». Подтвердили же данный тезис обычным в таких случаях перечнем «вороха клеветнических выдумок» — о положении евреев в СССР, о трудностях работы израильской миссии в Москве. Далее с вполне справедливой, естественной обидой констатировали, что «реакционные газеты… усиленно подчеркивают „большое значение“ позиции американской делегации» в ООН при обсуждении ситуации в Палестине. И сделали однозначный вывод: «В ущерб интересам еврейского народа они (израильские газеты. — Ю. Ж.) выполняют заказ американских монополий, которые стараются погреть руки у огня палестинского конфликта».

Газеты Израиля, чьи материалы анализировала статья «Нового времени», не назывались, ибо дело было конечно, не в них. Московский журнал стремился продемонстрировать, сделать известным иное. Осознание советским руководством того, что Тель-Авив без предупреждения и объяснения изменил свой внешнеполитический курс. Намеревался отныне следовать за Вашингтоном, стремительно сближаясь с ним в ущерб далеко идущим планам и расчетам Кремля.

Весьма возможно, что очередная неудача, постигшая советскую дипломатию, была бы вскоре забыта. Предана забвению, как и проблемы Черноморских проливов, иранская, Западного Берлина. Ведь о проигрыше никто не любит вспоминать… Но на этот раз нарушила привычный ход вещей, все резко изменила чистая случайность. Склока, возникшая именно тогда же, в декабре 1948 года, между драматургами и театральными критиками. Скандал, разразившийся из-за крайне редкого явления — несогласованности в работе двух секторов одного и того же отдела ЦК ВКП(б) — пропаганды и агитации. Узковедомственный конфликт только в силу невольного совпадения по времени с проигрышем Советским Союзом ближневосточной партии, наложивший характерный отпечаток на слишком многие события жизни страны последующих четырех лет. И послуживший вместе с тем надежным прикрытием для более серьезного, действительно значимого — решительной схватки за лидерство в узком руководстве.

Глава двадцать третья

Все началось с самого обычного, заурядного для аппарата ЦК происшествия. С записки первого секретаря ЦК ВЛКСМ Н. А. Михайлова, направленной 16 ноября (за четыре дня до постановления ПБ о судьбе ЕАК) Маленкову. Намечая, видимо, новые рубежи карьеры, Николай Александрович решил проявить себя в необычной для него сфере — культуре. И обратился для начала к кризису, охватившему по его мнению театры страны.

«Считаем необходимым доложить Вам, — писал Михайлов, — о крупных недостатках в работе советских театров… Для характеристики сложившейся в театрах обстановки приведем лишь некоторые данные. По всей стране посещаемость составляет не более 50–55 %. Большинство театров план не выполняет. В Горьковском театре оперы и балета посещаемость составляет 39,7 %, в Молотовском театре — 50,7 %, в Харьковском драматическом театре — 32 %, в театре имени Спендиарова в Армении — 27 %. За первое полугодие театры страны задолжали государству около 100 млн. рублей».

Вожак комсомольцев не только констатировал далеко не блестящее положение. Он пытался и объяснить, что же привело к нему, указывая: «Молодежь часто высказывает недовольство тем, что в театрах мало хороших советских пьес. Темы послевоенной жизни и борьбы советского народа почти не находят отражения в пьесах… Комитет по делам искусств при Совете Министров СССР неудовлетворительно выполняет постановление ЦК ВКП(б) „О репертуаре“. Вместо того, чтобы выработать хороший и активный план проведения в жизнь этого постановления ЦК ВКП(б), комитет ограничился полумерами. Настоящей борьбы за выполнение указаний ЦК ВКП(б), глубокой перестройки работы в соответствии с новыми требованиями комитет по делам искусств не проводит».

Михайлов, естественно, предложил и свое видение решения проблемы. А среди первостепенных действий такое: «Подготовить и провести всесоюзное совещание по вопросам советской драматургии. Организаторами такого совещания могут быть Союз советских писателей, Всесоюзный комитет по делам искусств. Совещание должно заслушать доклады тт. Фадеева и Лебедева о задачах советского драматического искусства и выработать меры, обеспечивающие серьезный подъем советского драматического искусства» [658] .

658

РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 132, д. 82, л. 90–91.

Уже на следующий день, что в немалой степени предопределило все последующие действительно драматические события, документ поступил к заведующему ОПиА Д. Т. Шепилову с четкой, требовавшей незамедлительной реакции, резолюцией Маленкова: «Прошу разобраться в этом деле. Доложите предложения. На секретариат». Ответ, весьма уклончивый и потому подписанный не самим Шепиловым, а его заместителем А. Н. Кузнецовым и заведующим сектором искусств Б. С. Рюриковым, последовал тут же: отдел «готовит в настоящее время докладную записку о выполнении постановления ЦК ВКП(б) о репертуаре драматических театров, при подготовке которой будут учтены предложения т. Михайлова» [659] . А далее события развивались стремительно, подводя к неизбежному. Неминуемому.

659

Там же, л. 93.

Из объяснительной записки Рюрикова от 14 февраля 1949 года Шепилову:

«В ноябре п(рошлого) г(ода) сектор искусств решил привлечь группу критиков для подготовки материала о состоянии драматургии и театров в связи с предполагавшимся представлением докладной записки о состоянии репертуара драматических театров после постановления ЦК ВКП(б) от 26 августа 1946 г. и предполагавшимся выступлением на 12 пленуме правления Союза советских писателей. 27 ноября в отдел пропаганды и агитации были вызваны Залесский, Калашников, Рудницкий, Борщаговский, Бояджиев, Крон, Юзовский, Гурвич и др., которым т. Прокофьев (замзав сектора искусств. — Ю. Ж.) должен был дать поручение — продумать и представить сектору соображения по отдельным вопросам. Критики были разбиты по группам для работы по разделам: о репертуаре — Калашников, Крон, Гурвич, Малюгин, Борщаговский; о репертуаре — Калашников, Крон, Гурвич, Малюгин, Борщаговский; о театрах — Залесский, Варшавский, Бояджиев; о критике — Альтман, Юзовский, Ростоцкий, Мацкин.

В совещании 28 ноября я не участвовал в связи с болезнью. Тов. Прокофьев мне сообщил по телефону, что созыв совещания санкционирован Вами, а порядок работы и список участников согласован с т. Кузнецовым А. Н. Как явствует из стенограммы, Прокофьев допустил ошибку, сообщив критикам, что они привлекаются для подготовки материалов для ЦК ВКП(б) и не дал отпора отдельным участникам совещания, выступавшим с позиций, чуждых советскому искусству.

4 декабря 1948 г. перечисленные критики явились в сектор с подготовленными ими материалами. В этот день указанную группу принимал я вместе с т. Прокофьевым и Писаревским (инструктор сектора. — Ю. Ж.). В. Залесский зачитал раздел о работе театров, раздел был обсужден, собравшиеся выступили со своими замечаниями, затем И. Альтман зачитал раздел о критике, который также обсуждался участниками совещания. 6 декабря таким же образом обсуждался раздел Калашникова по драматургии.