Тайны КремляСталин, Молотов, Берия, Маленков

Прямым подтверждением тому служит «Директива» послу СССР в Пхеньяне Т. Ф. Штыкову, утвержденная Маленковым, Молотовым и Громыко 24 сентября 1949 года, ровно за девять месяцев до начала Корейской войны. Документ, до предела откровенно выражавший подлинную позицию советского руководства:

«Тов. Штыкову поручается встретиться с Ким Ир Сеном и Пак Хе Пеном и, строго придерживаясь приведенного ниже текста, заявить следующее:

В связи с поставленными Вами вопросами в беседе со мной 12 августа с. г. я получил указание передать Вам мнение Москвы по затронутым Вами вопросам.

Ваше предложение начать наступление корейской народной армии на юг вызывает необходимость дать точную оценку как военной, так и политической стороны этого вопроса.

С военной стороны нельзя считать, что корейская народная армия подготовлена к такому наступлению. Не подготовленное должным образом наступление может превратиться в затяжные военные операции, которые не только не приведут к поражению противника, но и создадут значительные политические и экономические затруднения для Северной Кореи, чего, конечно, нельзя допустить (выделено мною. — Ю. Ж.). Поскольку в настоящее время Северная Корея не имеет необходимого превосходства вооруженных сил по сравнению с Южной Кореей, нельзя не признать, что военное наступление на юг является сейчас совершенно неподготовленным и поэтому с военной точки зрения оно недопустимо (выделено мною. — Ю. Ж.).

С политической стороны военное наступление на юг Вами также не подготовлено. Мы, конечно, согласны с Вами, что народ жаждет объединения страны, а на юге он, кроме того, ждет освобождения от гнета реакционного режима. Однако до сих пор сдельно еще очень мало для того, чтобы поднять широкие народные массы Южной Кореи на активную борьбу, развернуть партизанское движение по всей Южной Корее, создать там освобожденные районы и организовать силы для общенародного восстания. Между тем только в условиях начавшегося и действительно развертывающегося народного восстания, подрывающего основы реакционного режима, военное наступление на юг могло бы сыграть решающую роль в деле свержения южно-корейских реакционеров и обеспечить осуществление задачи объединения всей Кореи в единое демократическое государство. Поскольку в настоящее время сделано еще очень мало для развертывания партизанского движения и подготовки общенародного восстания в Южной Корее, нельзя не признать, что и с политической стороны предложенное Вами наступление на юг также не подготовлено (выделено мною. — Ю. Ж.).

Что касается частной операции по захвату Ондинского полуострова и района Кайдзио, в результате которой границы Северной Кореи продвинулись бы почти к самому Сеулу, то эту операцию нельзя рассматривать иначе, как начало войны между Северной и Южной Кореей, к которой Северная Корея не подготовлена ни с военной, ни с политической стороны, как это указано выше.

Кроме того, необходимо учитывать, что если военные действия начнутся по инициативе Севера и примут затяжной характер, то это может дать американцам повод ко всякого рода вмешательствам в корейские дела (выделено мною. — Ю.Ж.).

Ввиду всего сказанного следует признать, что в настоящее время задачи борьбы за объединение Кореи требуют сосредоточения максимума сил, во-первых, на развертывании партизанского движения, создания освобожденных районов и подготовки всенародного вооруженного восстания в Южной Корее с целью свержения реакционного режима и успешного решения объединения всей Кореи и, во-вторых, дальнейшего и всемерного укрепления корейской народной армии» [716] .

Именно так, предельно откровенно и ясно, советское руководство стремилось объяснить, доказать Пхеньяну, что задуманная тем война просто невозможна, а потому в случае ее начала сразу же превратится в безрассудную авантюру. Более того, директива содержала и удивительно точный, безошибочный прогноз возможного развития событий на полуострове. Военные действия обязательно примут затяжной характер, дадут США основание для прямого вмешательства, породят непременно политический и экономический кризис в КНДР. Трудно представить, что столь взвешенная оценка ситуации могла существенно измениться за последующие девять месяцев. Ведь Пхеньян так и не сумел решить ни одну из тех задач, которые Москва устанавливала как обязательные, хотя и сугубо предварительные.

716

РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 162, д. 41, л. 140–141.

Подтверждает, но лишь до некоторой степени, такое предположение и более чем странное необъяснимое поведение представителя СССР в Совете безопасности Я. А. Малика. Вернее, его демонстративное отсутствие на заседании, состоявшемся 27 июня, вместо того чтобы использовать право вето и отклонить решение, рекомендовавшее членам ООН предоставить «Корейской республике такую помощь, какая может быть необходима для того, чтобы отразить вооруженное нападение и восстановить международный мир и безопасность в этом районе» [717] . А затем, 7 июля, еще одно — о создании объединенного командования сил ООН в Корее под руководством США. Вместе с тем советское правительство в официальном ответе генеральному секретарю ООН Трюгве Ли, МИД в заявлениях, нотах США и Великобритании, всячески уклонялись от однозначного ответа на прямо поставленный вопрос: «признает ли СССР ответственность за происходящее». Одновременно почему-то сосредотачивали внимание и свое, и оппонентов на другом — на отсутствии в ООН и Совете безопасности законного китайского делегата, представлявшего бы Пекин, а не Тайбей. На том, что приказ Трумэна 7-му флоту перебазироваться к берегам Тайваня «является прямой агрессией против Китая» [718] . Не было ли все это попыткой узкого руководства намекнуть, кто же является действительно ответственным?..

717

Внешняя политика… 1950 год, с. 189.

718

Там же, с. 201, 208–209.

Вашингтон, несомненно, воспринял события на Корейском полуострове как начало претворения в жизнь скрытных целей советско-китайского договора. Как переход «коммунизма» к открытому наступлению в Азии. Потому-то уже 27 июня Трумэн отдал приказ американским вооруженным силам оказать южнокорейской армии всю необходимую поддержку, а три дня спустя — об отправке в Корею войск США.

В течение следующего месяца узкое руководство, скорее всего, пыталось найти приемлемый для себя выход из сложного положения, в котором оно оказалось. Однако успех северян, стремительным наступлением занявших почти весь полуостров, помешал тогда занять достаточно твердую однозначную позицию. Внезапно вернувшийся 1 августа к исполнению своих обязанностей Я. А. Малик попытался, следуя директиве Москвы, использовать благоприятную для КНДР ситуацию. Предложил пригласить представителей и Пхеньяна, и Сеула на заседание Совета безопасности, чтобы с их участием и достигнуть прекращения боевых действий. Тогда же двумя нотами, врученными послу США в Москве, правительство СССР как бы дистанцировалось от конфликта. Своеобразно очертило зону его вне пределов Советского Союза: 4 сентября — в связи с обстрелом советского самолета в районе Порт-Артура, и 8 октября — зафиксировав нарушение американским самолетом воздушного пространства СССР неподалеку от Владивостока.

Между тем, войска США — ООН под командованием генерала Дугласа Макартура добились существенного перелома в ходе войны. Высадив 16 сентября в районе города Инчон 50-тысячный воздушный десант, не только вынудили северокорейские части к отходу с юга, но и создали мощный плацдарм для будущего контрнаступления.

Советское руководство, осознав серьезную угрозу для КНДР, попыталось спасти режим Ким Ир Сена от вполне возможного краха с помощью дипломатических мер. 20 сентября А. Я. Вышинский, выступая на сессии Генеральной ассамблеи ООН, повторил призыв Сталина к четырем великим державам «объединить свои мирные усилия и заключить между собой Пакт по укреплению мира», дополнил его призывом приступить уже в текущем, 1950 году, к сокращению численности своих вооруженных сил на треть. А 2 октября, остановившись, как он и обещал, в первом выступлении, на конкретных событиях, угрожающих стабильности во всем мире, предложил квалифицировать события в Корее «как внутреннюю борьбу, внутреннюю гражданскую войну между двумя правительственными лагерями», и потому рекомендовал распустить комиссию ООН по Корее, «способствовавшую… своими действиями разжиганию гражданской войны в Корее» [719] . И не встретил, разумеется, поддержки.

719

Там же, с. 415, 437–439.

Тем временем американские, они же ооновские, войска начали давно готовившееся контрнаступление. 19 октября заняли Пхеньян, а к концу месяца сумели продвинуться практически до реки Ялу, разделяющую КНДР и КНР. В создавшихся условиях Пекин, еще 20 августа телеграммой в ООН напомнивший всем, что Китай граничит о Кореей и потому будет поддерживать своего соседа, ввел на территорию Северной Кореи свои вооруженные силы, выступавшие как «добровольцы» (ЦРУ зафиксировало это 20 октября). А 4 ноября демократические партии КНР выступили с совместным заявлением. Указали в нем открыто: «Китайский народ не только в силу своего морального долга должен помочь корейскому народу в его борьбе против Америки. Оказание помощи Корее отвечает также интересам всего китайского народа и вызывается необходимостью самообороны. Спасти своего соседа — значит спасти себя. Чтобы защитить нашу родину, мы должны помочь корейскому народу» [720] .

720

Цит. по: Перов Л. Американская агрессия в Корее. М., 1951, с. 69.

Появление китайских «добровольцев» не только весьма быстро и существенно изменило соотношение сил на полуострове в пользу северян, но и предрешило весь дальнейший ход боевых действий.

Однако Москва, не исключая самого худшего варианта развития событий, предпринимала все те необходимые меры, которые считала неотложными. Еще 16 августа ПБ утвердило состав научно-технического совета Специального комитета при СМ СССР для ускорения создания новейшей ракетной системы ПВО «Беркут». 8 сентября, ради предельно возможной координации усилий экономики всего восточного блока, Микояна утвердили представителем СССР в СЭВе, фактически — главой этой организации. 25 сентября тому же Микояну поручили, совместно с министром путей сообщения Вещевым и заместителем министра иностранных дел Громыко, «в суточный срок» представить в ПБ предложения о строительстве железной дороги от советской границы до станции Маньчжурия, призванной создать дополнительную линию доставки необходимого КНР и КНДР вооружения, топлива, продовольствия. Наконец, 24 октября, в разгар успешного американского наступления, ПБ приняло самое серьезное, рассчитанное на крайнюю ситуацию, постановление — «О сохранении и создании мобилизационных мощностей по производству военной техники» [721] . И только в ноябре узкое руководство сочло должным, своевременным прямо вступить в конфликт, правда, сохраняя это в строжайшей тайне. Выделило для защиты КНДР с воздуха «корпус Лобова», как он именовался в протоколах ПБ — 64-й истребительный авиационный корпус советских ВВС [722] .

721

РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 2217, л. 10, 56; д. 2218, л. 5, 65.

722

Участие СССР в Корейской войне // Вопросы истории. 1994, № 11, с. 3-20; № 12, с. 30–45.

И все же Москва еще так и не смогла определиться. Не избрала окончательной линии поведения: сделать ли ставку на мирное разрешение конфликта или идти в конфронтации до конца. Конца логического, завершающегося третьей мировой войной. Причина же столь необычно длительного поиска решения, затянувшегося на более чем четыре месяца, объяснялась событием, ставшим самой важной государственной тайной СССР. Очередной тяжкой болезнью, обрушившейся на Сталина. Заболеванием, вынудившим его отойти на четыре с половиной месяца, со 2 августа по 21 декабря, от участия в работе узкого руководства. От принятия каких-либо решений, даже от высказываний по самым важным, принципиальным вопросам внешней и внутренней политики. Отойти от руководства страной в тот самый момент, когда мир оказался на грани ядерной войны.