Тайны КремляСталин, Молотов, Берия, Маленков

Как неудача, постигшая переговоры с Иденом, так и выраженная официально поддержка сути декларации ОН, вынудили советское руководство срочно изыскивать те обходные пути, которые позволили бы преодолеть столь серьезное препятствие в стремлении сохранить границы СССР 1941 года. 28 января ПБ пришлось срочно образовать «комиссию по подготовке дипломатических материалов». Задача же ей ставилась только одна: найти юридические, исторические, даже этнографические обоснования для того, чтобы убедить союзников признать инкорпорацию прибалтийских республик, Восточной Польши и Бессарабии [315] .

315

Источник. 1995, № 4, с. 116–118.

И все же самым важным оставалось устранение разногласий с Великобританией для не терпящего отлагательства подписания с нею союзного договора. На достижение этой цели Молотову, Майскому и аппарату НКИД потребовалось пять месяцев.

Глава одиннадцатая

20 мая 1942 года, после завершения длительной черновой работы своего аппарата, Молотов прилетел в Лондон и уже на следующее утро начал переговоры с Черчиллем и Иденом. Двое суток безрезультатно пытался склонить британского премьера к принятию советской, точнее — Сталина, позиции. Пытался Вячеслав Михайлович и сделать все возможное для того, чтобы добиться в ближайшее время открытия второго фронта. Отвлечь с его помощью до сорока германских дивизий, ослабив, тем самым, натиск вермахта на измотанные в непрерывных боях части Красной Армии. Но и в данном вопросе не обрел поддержки. Выход из тупика наметился лишь на третий день, когда решено было отказаться от даже упоминания территориального вопроса. Ограничиться одним договором — о союзе сроком на двадцать лет.

Воспользовавшись отсутствием при переговорах Сталина с его стремлением непременно настоять на своем, даже откровенно невозможном, Молотов сумел добиться основного на тот момент. Во второй половине дня 26 мая, «в атмосфере большой сердечности с обеих сторон», по оценке Черчилля, советско-английский договор «О союзе в войне против гитлеровской Германии и ее сообщников в Европе и сотрудничестве и взаимопомощи после войны» был подписан [316] . Стал, наконец, реальностью.

316

Черчилль У. Указ. соч., т. 2, с. 459–464.

Окрыленный успехом в Лондоне, Молотов незамедлительно отбыл самолетом в Вашингтон. Там, после менее острых переговоров с Рузвельтом, Гопкинсом и госсекретарем Халлом, практически прошедших без разногласий, подписал еще один союзнический договор, на этот раз с США — «О принципах, применимых к взаимной помощи в ведении войны против агрессии». Коалиция трех великих держав, зародившаяся на Московской конференции, стала действующим фактором Второй мировой войны.

Однако и в беседах с американцами ничего утешительного о возможности открытия второго фронта в скором времени услышать Молотову не довелось. Поэтому при вторичном посещении Лондона, по дороге на родину, ему пришлось довольствоваться совместным коммюнике, которое ограничилось всего лишь простой констатацией о достижении «договоренности в отношении некоторых задач создания второго фронта в Европе в 1942 году» [317] . И сделано это было, по признанию Черчилля, только для дезинформации противника, не больше [318] . Правда, Молотову все же удалось добиться подписания еще одного, секретного договора — об обмене между двумя странами военно-технической информацией. Того самого, из-за нарушения которого британской стороной спустя всего три года произошли те самые трагические события, что и определили характер всей послевоенной эпохи.

317

Внешняя политика… т. 1, с. 284.

318

Черчилль У. Указ. соч., т. 2, с. 466.

Единственным членом ГКО (разумеется, без учета Ворошилова), кому пока не сопутствовала удача во всех начинаниях, оказался Сталин. В своем активе он располагал лишь одним — да, бесспорной, убедительной победой под Москвой, но чего явно было недостаточно для решительного перелома хода войны. Положение Иосифа Виссарионовича как наркома обороны и верховного главнокомандующего усугубилось, стало чрезвычайно трудным, сложным, когда вермахт после весенней передышки, объясняемой им распутицей, вновь перешел в наступление. Начал, как несколько позже объяснил Гитлер, последнюю, заключительную кампанию по разгрому Советского Союза.

8 мая 1942 года немецкие дивизии прорвали фронт в Крыму и вынудили части Красной Армии неделю спустя оставить Керчь, а 2 июля, ввиду полной бесперспективности дальнейшей обороны, и Севастополь.

Пытаясь выправить положение, складывавшееся все более и более неблагоприятно, Сталин дал разрешение на проведение операции в районе Харькова. Она, по замыслу советского командования, в случае успеха могла привести к освобождению Донбасса, снять угрозу, нависшую над Северным Кавказом, позволить попытаться восстановить контроль над Крымом. 12 мая части Юго-западного фронта под командованием С. К. Тимошенко и правого крыла Южного фронта (Р. Я. Малиновский) начали наступление, которое захлебнулось через пять дней. Германская армия, используя свое явное превосходство, не только выдержала натиск, но и сумела перейти в контрнаступление, которое стало стремительно нарастать в двух направлениях: на восток, к Сталинграду и Волге; на юг, чтобы захватить сначала Северный Кавказ, а затем и Закавказье с их нефтепромыслами.

29 мая была уничтожена группировка Красной Армии в районе Харькова, приведшая к страшным потерям — 70 тысяч попавших в плен и 5 тысяч убитых по сводкам Совинформбюро. 6 июля части вермахта заняли Воронеж, выйдя к Дону; 17 июля — Ворошиловград; 23 — Ростов-на-Дону; 8 августа — Майкоп; 9 — Пятигорск; 25 — Моздок, немного не дошли до Грозного. Только здесь, уже в предгорьях Кавказа, их удалось остановить. На другом же направлении немецкого удара сложилась более угрожающая ситуация. 2 августа германские дивизии подошли к окраинам Сталинграда, а 23 августа, обойдя город севернее, вышли на берег Волги. Здесь и началась битва, предопределившая судьбу всей войны.

Только теперь Сталин, наконец, убедился в неспособности слишком многих генералов и маршалов, которыми себя окружал, на которых опирался, которым доверял, но которые проигрывали одно сражение за другим, отступая все дальше на восток, оказались уже на Волге. Потому-то и начал, на этот раз уже не торопясь, с большой осторожностью, очередную смену командования Красной Армии.

Еще 11 мая сместил — по болезни — Б. М. Шапошникова с должности начальника Генштаба, назначив для начала исполняющим обязанности А. М. Василевского [319] . Тогда же, весною, сменил некоторых начальников главных управлений НКО: автотранспортного, в мае утвердив 3. И. Кондратьева, а в ноябре — В. Е. Белокоскова [320] ; ВВС — А. А. Новикова. Утвердил и своих новых заместителей в НКО: по химической обороне и гвардейским минометным частям — B. В. Аборенкова, по кадрам — А. Д. Румянцева, начальниками Главпура, вместо снятого Л. 3. Мехлиса — А. С. Щербакова [321] и Генерального штаба — Василевского, по бронетанковым войскам — Я. Н. Федоренко [322] . Но самым важным, решающим стали назначения Г. К. Жукова; 26 августа — заместителем верховного главнокомандующего Красной Армией и Военно-Морским Флотом, а на следующий день — еще и первым заместителем наркома обороны вместо C. М. Буденного [323] .

319

РЦХВДНИ, ф. 644, oп. 1, д. 34, л. 100.

320

Там же, д. 70, л. 34.

321

Там же, ф. 17, оп. 3, д. 1044, л. 8, 49.

322

Там же, ф. 644, оп. 1, д. 72, л. 93.

323

Там же, ф. 17, оп. 3, д. 1045, л. 27–28.

Несколько позже, уже осенью, произвел замену руководителей тех армейских групп, которым предстояло участвовать в уже разрабатываемой сталинградской операции. В августе назначил командующим Сталинградским фронтом А. И. Еременко, а Северо-кавказским — И. И. Масленникова; в сентябре Донским — К. К. Рокоссовского; в октябре Юго-западным, а в декабре Воронежским — Н. Ф. Ватутина.

Столь же основательные кадровые перетряски затронули и узкое руководство, что в очередной раз изменило расстановку сил в нем и вместе с тем ликвидировало в конце концов то сложное, даже двусмысленное положение, в котором оно оказалось после реанимации БСНК во главе с Вознесенским.

Предвестником надвигавшихся изменений явилось снятие еще 25 марта Кагановича с поста наркома путей сообщения, что, впрочем, можно было ожидать после назначения его всего лишь членом транспортного комитета ГКО. Во главе НКПС утвердили А. В. Хрулева, сохранив за ним должность и заместителя наркома обороны [324] . Только 23 июля Лазарю Моисеевичу сумели подыскать более отвечающий его способностям пост, на котором он даже в самом худшем случае причинил бы наименьший ущерб делу — уполномоченного ЦК и СНК по обеспечению заготовок местных видов топлива. Поручили работу, подотчетную не ГКО, а БСНК. Однако и ее Каганович настолько быстро ухитрился завалить, что уже месяц спустя его пришлось освободить и от этих обязанностей, заменив Косыгиным [325] .

324

Куманев Г. А. Неопубликованное интервью начальника тыла Красной Армии в 1941–1945 гг. генерала армии А. В. Хрулева//Новая и новейшая история. 1995, № 2, с. 73.

325

РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 1045, л. 4, 24.

Примерно в те же дни, 16 августа, произошло решающее для власти событие. По решению ПБ Молотова, «в отмену постановления от 10 марта 1941 года», вновь назначили первым заместителем председателя СНК «по всем вопросам работы Совнаркома СССР». Более того, 21 августа последовало еще одно решение ПБ, в соответствии с которым Вячеслав Михайлович вдобавок ко всему стал еще и председателем комиссии БСНК по текущим вопросам, а Вознесенский — всего лишь одним из ее шести членов [326] . Тем самым Молотов полностью восстановил свое былое положение второго лица в государстве. Упрочило его прежние права, но как главы наркомата иностранных дел, и решение ПБ от 5 декабря. Оно передало «контроль за визированием советской прессы и радиопередач по вопросам международной жизни и внешней политики из компетенции Советского информбюро», т. е. УПиА в лице секретаря ЦК А. С. Щербакова, «в ведение отдела печати НКИД (как это было до войны)». Поручало внешнеполитическую цензуру члену коллегии наркомата, бывшему послу СССР в США К. А. Уманскому и заведующему отделом печати Н. Г. Пальгунову [327] .

326

Там же, л. 17, 37.

327

Там же, д. 1046, л. 16.