Тайны наследников Северного Графства

Но стоило мне сесть на коня, как меня скрутил жуткий кашель. Мне тогда показалось, что я задыхаюсь. Я кашлял не переставая, чуть не упал с Лешего. Под конец из глаз текли слезы, но из горла все равно не уходило что-то, что мешало дышать.

Если бы не Леопольд, который как раз обходил свои владения и оказался рядом, не известно, что бы со мной случилось. Оборотень с помощью магии или еще чего-то прекратил кашель. До сих пор не могу понять, как он это сделал.

Собственно, с тех пор я слег с болезнью и никуда не могу уехать. Вместо того, чтобы искать по трактирам Бэйр, я целыми днями валяюсь на кровати, читаю всякую ученую чушь и пялюсь в окно, надеясь увидеть там что-нибудь интересное. То корю себя за бездействие, то мысленно ругаю ведьму, бросаюсь из крайности в крайность, как последняя истеричка, а потом лежу с температурой.

Наверное, если бы не Леопольд, который с чего-то решил, что мы друзья, я бы свихнулся. Конечно, он безумно надоедал, но зато разбавлял одиночество, от которого я удивительно быстро отвык.

Леопольд не реагировал на намеки и не замечал открытых «пошел вон», даже полное игнорирование его не трогало. Если я его не звал, он приходил сам, если я с ним не разговаривал, он мог часами говорить сам с собой, рассуждая о чем-нибудь, если я просил его уйти, он все равно оставался до тех пор, пока сам не захочет вернуться в свое логово. Поначалу мне хотелось достать меч и начать угрожать этому безумно надоедливому нелюдю, но вскоре я стал относиться к нему дружелюбнее. Леопольд, пытаясь добиться моего расположения, таскал мне пирожки и даже как-то притащил бутылку вина, которую мы вместе и выпили. Так же он готовил мне чай с вареньем и сварил отвар от кашля. В итоге я решил, что раз ему делать нечего, то, так и быть, пускай заботиться обо мне, потерплю. Тем более, с ним иногда можно интересно поговорить.

Так я и живу последние шесть дней, которые медленно тянутся один за другим, сливаясь в одну сплошную череду: мысли, книги, сон, потом приходит Леопольд, мы разговариваем о какой-нибудь ерунде, он уходит и опять сон. Никакого разнообразия.

Сейчас я, как и вчера, и позавчера, сижу у окна и пытаюсь рассмотреть улицу сквозь тысячи капель на стекле. Из-за них вид сада, на который выходит окно, рассыпается на отдельные искаженные фрагменты. Ничего не видно.

Вздохнув, я встал, подошел к камину, подкинул в огонь пару поленьев. Затем пошел к кровати, достал из-под подушки книгу по философии, улегся и начал читать. Попались наблюдения какого-то ученого, изучавшего религию сенари. Через десять минут понял, что я — жалкий червь, призванный к жизни для того, чтобы подчеркнуть своим ничтожеством величие этой расы, познавшей истину во всем, и единственное, что мне теперь остается, так это убиться от зависти по возможности.

Дверь из умывальной открылась, послышались тихие шаги. Ко мне пришел Леопольд. Тайный ход в мою комнату находился в стене рядом с ванной, потому приход оборотня часто заставал врасплох. К счастью, не сейчас.

— Привет. Как самочувствие, дорогой мой больной? — протянул он в своей обычной безумной манере. — Горлышко не болит?

— Сегодня лучше, — отвечаю, поражаясь убогости своего сиплого голоса. Еще немного, и начну говорить фальцетом, кажется.

— Как же, как же… — фыркнул Леопольд, усевшись на стул напротив камина и обняв спинку. — Ты пил мой отвар?

— Лучше сделай мне горячего вина с твоими этими специями. А ту дрянь вылей куда-нибудь, — настоятельно советую ему, убирая книгу подальше.

— Надо пить, иначе не поправишься! — тоном мамочки сказал Леопольд.

— Да куда я денусь? Все равно когда-нибудь выздоровею, — усмехаюсь.

— Что читал?

— Про сенари. Почему-то этот безумный дед очень любил про них писать.

— Оу, они — любимая раса философов. Их религия и уклад жизни сильно отличается от нашего. Кажется, там и вправду все совершеннее… — начал рассуждать нелюдь.

— Процветающее рабство, поклонение царю, как богу, вера в какие-то небесные огни, куда уходят души, из-за которой сенари убивают собственных детей, если те родились калеками… как по мне, так ничего там великого нет!

— А я бы хотел там побывать, — мечтательно заметил Леопольд, убирая челку за уши.

Иногда в нем просыпалось желание посмотреть на мир и он открывал свои жуткие глаза. К этому я тоже уже привык.

— Там, говорят, красиво, — продолжил он.

— А ты можешь превращаться в других нелюдей? В сенари, например?

— Я их никогда не видел, — пожал плечами Леопольд. — Я могу превращаться в человека и в расу моей мамы… — он зажмурился и вдруг у него появились огромные длинные уши, черты лица заострились, уголки глаз поползли вверх, а во над верхней губой появились едва заметные бугорки — увеличились клыки. Ко всему прочему Леопольд стал гораздо меньше и раза в два ниже. После это все вдруг исчезло, лицо стало проще и пропорциональнее, немного круглее, рост заметно увеличился. Человек. И вновь начались изменения, черты лица опять заострились, на руках выросли черные когти, увеличился рост, но не размер. Получился обычный невероятно тощий и просто чудной Леопольд. — Скорее всего смогу и в сенари, но только внешне. Никакими способностями я обладать не буду.

— В таком случае ты сможешь поехать на Охмарагу и даже не получить при этом сувенир в виде уникального рабского ошейника с собственными инициалами. Везунчик, — улыбаюсь, но потом вдруг опять начинается кашель и я сгибаюсь пополам на кровати.

— Ты в порядке?

— Да… — говорю, откашлявшись. — Наверное, уметь превращаться во все живое это здорово. Хотел бы я быть тобой…

— Брось, это не так уж и здорово, — отмахнулся Леопольд, качнувшись на стуле. — Часто задумываешься о том, что ты никто, тебя не существует. Имеешь множество обличий, но не имеешь себя.

— Ты, вроде, имеешь. Ты — это вот тот лохматый тип напротив меня. Он не леннай и не слевит, не зверь и не человек. Он Леопольд.

— Это одно из многих моих обличий, в нем я родился, потому что надо же мне было кем-то родиться, не мышью же! Но для мышей я такая же мышь, для волков такой же волк, как для тебя Леопольд. Это мое основное, но не самое важное обличие. Ты вот один человек и всегда им будешь, а я живу одновременно множество жизней, множество судеб. Волком я убиваю зайцев и преследую волчиц весной, мышью дерусь с другими мышами, собакой гоняюсь за Маггортом, котом лежу на коленях у матери зимними вечерами, крысой показываюсь отцу и грызу у него бумагу. Человек во мне не живет, он только поддерживает жизнь и разум в теле благодаря своим умениям. Это обидно, так как в первую очередь я все же человек, «людь», — вдруг у него проснулось желание говорить что-то нормально, без хихиканий и вытягивания гласных.

— Кажется, начинаю тебя понимать, — грустно замечаю. — Значит, снова температура. Ну ладно. Подожди-ка… ты все-таки показываешься людям? Котом и крысой — родителям?

— Да, — кивнул.

— А почему Лорену ты показываешься именно крысой? Почему не котом или собакой? Эти животные куда симпатичнее…

— Он думает, что нашел меня еще маленьким крысенком, — усмехнулся Леопольд. — Мы случайно встретились, когда я был совсем ребенком и гулял по поместью крысой. Сначала он меня подкармливал, потом посчитал, что я домашняя крыса, и начал дрессировать. Это очень забавно, смотреть на лица людей, когда они думают, что учат чему-то новому животных! — он рассмеялся своим воспоминаниям и закачался на стуле. Что самое интересное, он так и не упал, хотя я думал, что вот-вот…

— Да, наверное, — соглашаюсь, удобнее устраиваясь на подушке. — Ты, выходит, крыса-долгожитель? Как ты выглядишь? Как седой старый крыс?

— Нет. Я все еще крысенок.

— И Лорена не насторожило это?

— Он достаточно рассеян для того, чтобы не обратить внимание на мой размер и возраст, — снова захихикал.

— А с какого возраста ты выбегаешь в люди в облике животного?

— Лет с семи, — пожал плечами Леопольд.

— Да, Лорен превзошел самого себя… Двенадцатилетний крысенок не вызывает у него никаких подозрений. Но ведь не все же такие идио… — начинаю было, но, посмотрев на Леопольда, осекаюсь. — Рассеянные. Неужели ни разу не было такого, чтобы тебя заметили?