Тайны пропавших экспедиций

Шторм начался уже на следующий день после прибытия пароходов. Сорок часов моряки экспедиции боролись со стихией по колено в ледяной воде, на пронизывающем ветру. После короткой передышки, 31 августа, вновь задул сильный юго–западный ветер. При постоянно растущей волне самая большая баржа, на которую уже погрузили более 1300 рельсов, неожиданно дала течь. Спасти ее не удалось. К утру 4 сентября ветер достиг ураганной силы. Баржи одна за другой стали поднимать сигналы «Терплю бедствие». Понесло на береговые скалы пароход «Лейтенант Скуратов». Шведе приказал немедленно идти на помощь товарищам Нелегко было при таком ветре подать буксирный конец для спасения попавшего в беду парохода. Когда же наконец трос был передан на борт «Лейтенанта Скуратова», то налетел сильнейший шквал. Он развернул «Лейтенанта Малыгина» бортом к волне и кинул его под форштевень спасаемого парохода. Раздался удар, затем второй… Обносной брус разлетелся в щепки. Основа кожуха гребного колеса скомкалась, словно бумажная. Счастье, что последующих ударов удалось избежать крутым уходом в сторону. «Лейтенант Овцын» продолжал биться о прибрежные скалы и вскоре был окончательно разбит. Как сложилась судьба его команды, и сегодня установить не удалось. Вряд ли она была спасена в полном составе. Если это произошло, то было великим чудом!

После произведенного на скорую руку ремонта, 8 сентября, пароходы «Лейтенант Малыгин» и «Лейтенант Овцын» с баржами на буксире пошли вверх по Енисею. Но русские моряки, впервые осваивая район плавания, не растерялись. Ни после того, как пришла ранняя зима с пургой и густыми снегопадами. Ни после того, как узнали, что имеющиеся у них карты не соответствуют действительности. Шли на ощупь, постоянно измеряя глубины. Но все же шли. Через неделю они успешно дошли до Дудинки, а 5 октября русских моряков радостно встречал Енисейск.

Успешное завершение этого труднейшего плавания на речных пароходах наглядно показало доступность морского пути в Енисейск и обосновало прямую выгоду и перспективность грузовых рейсов по арктическим морям к устьям великих северных рек. Оба парохода еще более 20 лет верой и правдой служили здесь России. Более того — приняли участие в Гражданской войне. Правда, «Лейтенант Овцын» — на стороне белогвардейцев, а «Лейтенант Малыгин» — на стороне советской власти. Лейтенант же Евгений Шведе, силы которого оказались подорванными Енисейской экспедицией, не сумел доехать с докладом до Санкт–Петербурга и умер по дороге 23 декабря 1893 года, принеся свою героическую жизнь на алтарь освоения российской Арктики.

В 1908 году остров Сизой (вскоре он был назван остров Бегичева) и — впервые после Норденшельда — остров Преображения посетил с промысловой целью Н. Бегичев, участник экспедиции на «Заре». С обоих островов он доставил в Академию наук образцы горных пород, а на острове своего имени открыл каменный уголь и признаки нефти. На юго–восточном берегу острова Бегичев обнаружил развалины древней не туземной, вероятно русской, избы, где были брошены 5 топоров наподобие алебард и шахматные фигуры, сделанные из мамонтовой кости.

«Неизвестно кем и когда была построена эта изба, но видно, что очень давно и не инородцами, а русскими», — описывает Бегичев это открытие. И он не ошибся. Эта избушка принадлежала одному из многих русских «промышленных» людей, живших и промышлявших песца и морского зверя на побережье моря Лаптевых еще в годы Великой Северной экспедиции. Возле старинного зимовья группа Бегичева расположилась лагерем. Его спутники промышленники Николай Семенов и Диомид Уксусников занялись охотой, а Бегичев продолжил здесь собирание образцов рудных пород и растений. Буквально в нескольких метрах от жилья он нашел пласты каменного угля, а в центре острова — выходы нефтеносных пород. Исследователи пробыли на острове до начала ноября. На обратном пути в средней части пролива они встретили чрезвычайно тяжелые торошенные льды. Стоило им только выбраться со своим грузами из торосов, как приливным течением стало взламывать лед. Путешественникам пришлось бросить груз — Мамонтову кость, оленьи, медвежьи и песцовые шкуры, образцы пород — и с величайшей опасностью, налегке выбираться на берег. Через месяц, когда пролив замерз, Д Уксусников нашел груз и доставил его в Дудинку.

Зиму 1909/1910 года Бегичев промышлял песца в Авамской тундре, на Таймыре, и одновременно готовился к поездке на открытый им годом раньше остров. На этот раз кроме Семенова и Уксусникова он взял с собой еще приказчика одной из таймырских факторий Ефима Гаркина и молодого дудинского промышленника Георгия Кузнецова.

22 апреля 1910 года отряд добрался до острова Сизой. Вблизи старинного зимовья промышленники построили избу из плавника. За лето Бегичев с Гаркиным совершили несколько выездов по острову, объехали его на лодке, вновь побывали на острове Преображенья. Бегичев эти дни собирал образцы горных пород и окаменелостей, тщательно записывая и отмечая на карте место, где они были взяты. Остальные промышленники занимались охотой на оленей и изготовлением ловушек на песцов, которых собирались промышлять зимой. Но в конце сентября установившийся распорядок жизни был нарушен: на стадо напали волки и разогнали всех оленей. Как ни заманчивы были перспективы промысла, Бегичев предложил всем возвращаться пешком на материк. Однако Семенов и Гаркин отказались уходить: им не хотелось бросать промысел, суливший немалую прибыль.

Бегичев, Уксусников и Кузнецов сумели выйти на материк только в середине декабря, так как до этого времени пролив не замерзал. Чтобы добраться до стойбища анабарских якутов, они вынуждены были пройти в пургу и полярной ночью пешком более 200 километров.

Следующей весной Бегичев опять отправился на остров. Гаркин и Семенов пережили здесь тревожную зиму. Частая пурга препятствовала охоте. Последние дни перед приездом Бегичева они жили впроголодь. Надежды на хороший промысел дикого оленя не оправдался и в этом году. Несмотря на новые уговоры Бегичева возвратиться на материк, Гаркин и Семенов снова отказались. Бегичев же в конце января 1912 года оставил остров и через четыре месяца был уже в Цареве. Жизнь в Санкт–Петербурге не прельщала его, и Бегичев решил вернуться на Таймыр и остаться здесь жить.

От Гаркина и Семенова не было никаких вестей. Позже удалось узнать, что летом 1912 года они дважды пытались добраться до мыса Нордвик, где были созданы склады продовольствия. Не удалось им пробраться на Нордвик и в начале зимы 1913 года: льды в проливе постоянно находились в движении. Как позже выяснилось, в эти месяцы промысел оказался неудачным, небольшие запасы продовольствия быстро иссякли, наступил голод. Когда в марте 1913 года Бегичев вновь прибыл на свой остров, то уже не застал промышленников живыми.

«Я зашел в избу, — пишет Н. Бегичев в своем путевом дневнике, — и наткнулся на койку, где лежало что-то твердое. Я вышел, принес свечу, открыл одеяло, и там лежал мертвый Гаркин. Я завернул его в одеяло и похоронил в погребе». Через три дня Бегичев нашел труп второго промышленника, занесенный снегом. «Я его откопал и привез к избушке, — пишет Бегичев, — где и похоронил».

Найденный дневник Е. Гаркина по меньшей мере до 1948 года находился в Красноярском музее.

Летом 1914 года русской экспедиции на ледокольных пароходах «Таймыр» и «Вайгач», после трехлетней борьбы со льдами, удалось пройти в Карское море. Но дальнейшее продвижение судов снова остановили льды, из-за которых пришлось стать на зимовку. Одно из судов зимовало в заливе Толля, другое — у северного побережья полуострова Оскара. Поход за одну навигацию не удался.

В осенне–зимний период 1914—1915 годов зимовщики совершили ряд сухопутных походов, удаляясь от своих баз иногда на десятки верст. Во время одного из таких походов они нашли в бухте Неудобной разрушенную древнюю избушку, способную стать весьма интересной для арктической истории, но разгадать ее тайну не смогли. А тут еще начались труднообъяснимые случаи смерти среди русских моряков, которые перед походом прошли медицинскую комиссию. Первыми, весной, 1 марта 1915 года, на мысе Могильный были похоронены лейтенант А. Жохов, внезапно скончавшийся от уремии (острого нефрита) и кочегар И. Ладоничев, умерший от аппендицита. Над их могилой был поставлен высокий крест, обнесенный корабельной цепью, пропущенной через 4 столба. Над могилой Ладоничева на медной доске было написано: «Иван Ефимович Ладоничев, кочегар с тр. «Вайгач», скончался 2 марта 1915 г., родился 21 сентября 1889 г.». Затем на мысе Вильда был похоронен кочегар Г. Мячин. На его могиле были поставлены деревянный крест и каменная плита с надписью на латунной табличке «Георгий Георгиевич Мячинъ. Кочегар на «Вайгаче». Скончался 22 июня 1915 года».

Тайной мыса Вильда и сегодня остается то, что рядом с могилой кочегара Мячина и в наше время еще заметна вторая, но уже безымянная могила с деревянным крестом. Оба креста отмечены в современных лоциях Карского моря, как приметные. Но кто упокоился рядом с кочегаром русского «Вайгача»? Может, о нем расскажут жители соседнего поселка на берегу бухты Эклипс, хорошо известного читателям серии книг «Морская летопись» — «Свастика над Таймыром» и «Арктические тени Третьего рейха»?

Осенью 1927 года во время перехода на научно–исследовательском судне «Персей» проливом Карские ворота, из пролива Петуховский Шар в губу Логинова, экспедиция Ивана Месяцева осмотрела мыс Кусов нос. Этот район всегда имел дурную славу у поморов: много неизвестных скалистых банок, которые при сильном ветре часто становились смертельными ловушками для поморских и иных судов. Так, в августе 1823 года у Кусова носа едва не погиб бриг «Новая Земля», на котором лейтенант Федор Литке пытался пройти через пролив Карские ворота. Чтобы спасти корабль, налетевший на скальную банку и подвергавшийся сильнейшим ветровым ударам, российским морякам пришлось обрубить мачты, а затем — отказаться от выхода в Карское море.