Тайны реинкарнации

Есть и косвенные подтверждения тому, что рассказывают люди, пережившие клиническую смерть. Это, конечно, свидетельства врачей, удивленно вспоминающих, как едва пришедший в себя пациент, которого признали умершим, во всех подробностях описывает процесс реанимации. Слова вернувшихся часто могут подтвердить и их родственники. Например, у Моуди описывается случай с некоей девушкой, которая «умерла» на операционном столе. Когда она поняла, что покинула физическое тело и получила новое, обладающее иными возможностями, она прошла сквозь стену своей палаты туда, где сидели ее безутешные родственники. Потом она описывала сестре, как та плакала, причитая: «Не умирай, Кэти, пожалуйста!» Другой человек сумел подробно рассказать отцу, кто вынес его тело из дома, кто был рядом и что делал, как люди были одеты.

Другие похожие свидетельства Р. Моуди, увлекшись темой жизни после смерти, находил в литературе разных эпох, культур, народов, стран. Автор книги «Жизнь после смерти» цитирует тексты Нового Завета, пересказывает эпизоды из «Республики» Платона, Тибетской книги мертвых.

Можно не верить в умозаключения древних философов и ученых, можно не верить одному человеку, который описывает подобный опыт. Но таких людей набирается довольно большое число. И если многие не говорят открыто о собственных посмертных ощущениях, то этому виной непонимание, неприятие со стороны окружающих. Подводя итоги своей работе и отвечая на многочисленные вопросы, не фантазирует ли он ради дешевой славы и привлечения внимания к своему имени, Раймонд Моуди пишет: «Я убежден, что огромная масса материала лежит скрытой в памяти людей, имевших подобный опыт. Но они из боязни быть объявленными „сумасшедшими” или фантазерами никогда не рассказывали об этом никому, кроме одного– двух близких друзей или родственников. Кроме того, общественный обскурантизм в отношении событий, связанных с предсмертным опытом, как будто заранее исключает такого рода феномены из сферы психологических исследований» [62] .

Одним из вопросов, которые неизбежно возникают при прочтении этой удивительной книги, является: «А были люди, о которых пишет автор, с историями которых он работал, действительно мертвы?» Отвечая на него, Р. Моуди пытается дать наиболее емкое определение смерти и объяснить, что же это за состояние, в котором какое-то время находились его респонденты.

Однако давайте попробуем разобраться. Очевидно, что однозначно ответить на заданный вопрос нельзя. Если мы остановимся на одном из двух вышеназванных общепринятых представлений, то, следуя за приверженцами первого (помните: смерть как смерть сознания?), мы должны ответить «нет». Ведь сознанието было живо, личность чувствовала, переживала, мыслила, пыталась принимать решения и т. д. Если же говорить, что смерть есть смерть физического тела, но продолжение жизни души, то, конечно, все испытуемые были мертвы.

Определим критерии смерти тела. Итак, для начала следует решить вопрос о времени, по истечении которого врачи констатируют клиническую смерть. Здесь существует довольно точный критерий: через пять минут после остановки сердца лишенные притока кислорода клетки головного мозга начинают умирать. Поэтому часты случаи, когда реанимированный по истечении этого срока человек становился умственно-ущербным: ведь мозгу был нанесен непоправимый урон. Но в медицине – науке чисто эмпирического характера – все решает не средняя величина, а опыт, т. е. каждый индивидуальный случай.

Хорошо, отведенные пять минут прошли, врач озвучил время смерти. Теперь начинаются проблемы, относящиеся к области не медицины, а семантики. И Р. Моуди, среди научных интересов которого числится языкознание и философия языка, останавливается подробно на разных определениях смерти. Дело в том, что даже во врачебной среде нет единого, для всех приемлемого определения этого явления.

Что же такое смерть с медицинской точки зрения?

Самый древний из существующих вариантов ответа вполне логичен: смерть – это отсутствие видимых аппаратурой признаков жизни, т. е. сердце перестает биться, происходит остановка дыхания, артериальное давление падает «до нуля» и т. д. Таково и определение клинической смерти, взятое из энциклопедического справочника: «состояние, при котором отсутствуют видимые признаки жизни (сердечная деятельность, дыхание), угасают функции центральной нервной системы, но сохраняются обменные процессы в тканях. Длится несколько минут…» [63] . И вот тут-то мы подходим к самым интересным деталям: медики, оказывается, прекрасно знают о существовании границы, которую нельзя переходить, не пройдя земную жизнь до конца, и строго различают понятия смерти клинической и – биологической, т. е. окончательной. И при определении клинической смерти обязательно добавляют эпитет «терминальное», иначе говоря, пограничное состояние.

Состояние клинической смерти не значит, что восстановление характеристик, необходимых для нормальной жизнедеятельности, невозможно. Напротив, клиническая смерть означает, что необходимо проводить реанимационные процедуры, пока не перейден запретный предел (по времени это составляет до получаса). А предел этот наступает, когда прекращается обмен веществ. Брать в качестве критерия смерти остановку всех без исключения биологических процессов в организме тоже не стоит, ведь известно, что различные «роговые производные кожи» (проще говоря, волосы и ногти) продолжают расти еще несколько дней после смерти человека. Это подтверждается данными эксгумации.

Биологическая смерть – самый жесткий из всех вариантов. Она предполагает окончательную, не подлежащую восстановлению утрату жизненных функций тела. Как пишет Моуди, смерть в самом строгом определении – это «такое состояние, когда вернуть человека к жизни уже невозможно» [64] .

Впрочем, в книге Моуди приводится еще одно определение смерти, которое появилось с развитием чувствительной аппаратуры, позволяющей улавливать электромагнитные импульсы, производимые головным мозгом. Если на электроэнцефалограмме появляется то, что называется «плато» – прямая, абсолютно ровная линия без всяких всплесков, это означает отсутствие мозговой активности и является показателем смерти. Но приверженцам данного определения Моуди возражает. Во-первых, некогда снимать электроэнцефалограмму у человека, которого реанимируют. Врачи обычно озабочены не этим. А во-вторых, существуют средства, снижающие мозговую активность практически до появления этого самого «плато». Так, например, когда человек долго находится под воздействием низких температур, мозговая активность снижается практически до нуля; подобным образом действуют и большие дозы наркотических препаратов. Если в этих случаях успеть провести реанимационные процедуры, то человека можно вернуть к жизни, хотя мозговая активность у них практически отсутствует.

Естественно, что все приведенные Моуди случаи относятся к разряду клинической смерти, т. е. в строго лингвистическом отношении, и не смерти вовсе, а предсмертному состоянию, возвращение из которого возможно, если вовремя последуют нужные действия. И уж тут вам, читатель, судить, смерть это или нет.

Как строгий и вдумчивый исследователь, Р. Моуди рассматривает различные существующие объяснения феномену, которым он занимался. Среди них он выделяет три большие группы: естественно-научные, психологические и сверхъестественные.

Группа последних объяснений – что феномен посмертных переживаний послан дьяволом, чтобы искусить человека, – обычно не выдерживает никакой научной критики. И спорить здесь, на мой взгляд, не стоит. Как говорилось, для многих до сих пор вопрос жизни после смерти – это вопрос веры. А вера, как известно, не прислушивается к рациональным доводам.

Более грамотны попытки объяснить описываемый феномен с точки зрения психологической науки, хотя, надо признаться, до сих пор среди наук это одна из самых неточных, оперирующих зачастую фантомами, только словами. Немудрено поэтому, что представители различных психологических школ с недоверием относятся к работам, затрагивающим их сферу деятельности, а именно область психики.

Самые распространенные объяснения подобного плана предполагают либо сознательную ложь со стороны респондентов, либо заблуждения, бессознательное фантазирование, вызванное различными обстоятельствами. Нам остается лишь вслед за исследователем верить людям, рассказавшим о своих столь интимных переживаниях. А что насчет фантазий, например, ради получения каких-то выгод, внимания, достижения успеха в жизни, то такого рода объяснения разбиваются о простой факт: люди, пережившие подобное, обычно молчат о своем опыте! Иначе… Впрочем, я лучше вновь обращусь к книге Раймонда Моуди и процитирую несколько воспоминаний, связанных с попыткой рассказать о том, что творится за границей жизни, хоть кому-то [65] . Итак:

1. «Я попробовал рассказать об этом своему пастору, но он сказал мне, что это была галлюцинация, после чего я молчу об этом».

2. «Я была очень общительна в начальной и средней школе, но я скорее следовала за всеми, чем придумывала что-нибудь новое. Я была последователем, а не лидером. После того как это случилось, и я пыталась рассказать об этом подругам, они просто начинали считать меня сумасшедшей, – так мне казалось. Я снова рассказывала об этом, и меня слушали с интересом, но потом я слышала, как обо мне говорили: „Она действительно немного тронулась“».