Тайны Шлиссельбургской крепости
Шрифт:
В екатерининскую эпоху разрыв между порабощенным русским народом и денационализированной аристократией вышел за границы материальных отношений и захватил и духовную сферу.
Не случайно именно Екатерина II провела секуляризацию церковных земель, и именно при ее правлении сословие священников оказалось оттеснено на самое социальное дно, где обремененный семьей, полуголодный сельский батюшка стал такой же типичной приметой русской жизни, как и утопающий в роскоши екатерининский вельможа…
Уже в 1762 году, едва взойдя на престол, Екатерина II обязала крестьян предъявлять увольнительное разрешение от помещиков при записи в купцы, а через пять лет, 22
Этот указ окончательно отделил русское крестьянство от государства, которое называется Российской империей, и русский народ ответил на него крестьянской войной, целью которой было восстановление подлинной монархии, освященной Божией Волей, а не дворянской гвардией.
Крестьянская война Емельяна Пугачева стала прямым следствием совершившегося разрыва единой русской нации на подлое и благородное сословия.
И не случайно в этой войне Емельян Пугачев выдавал себя за Петра III.
Историки, сравнивающие Екатерину II и Петра III, редко расходятся в оценке этих исторических персонажей. Разумеется, Екатерина II предпочтительней, она умнее и тоньше, но — об этом «но» обыкновенно забывают! — не Екатерина II была Помазанником Божиим, а Петр III…
Что с того, будто Екатерина II несравненно лучшая правительница, нежели Петр III? Так считаем мы, и считаем по своему человеческому пониманию, а по Божьему? Великая самонадеянность полагать, что наши соображения сходны с Божией Волей и Божиим Замыслом.
Да, велики свершения Екатерины II…
Но бесспорно ведь и то, что если бы не было ее великого своеволия, совершенного при безусловной поддержке дворян-рабовладельцев, кто знает, может быть, и не было бы такой жестокости по отношению к дворянству и царскому дому в 1917 году…
Как это ни парадоксально, но столь стремительное распространение восстания Емельяна Пугачева доказывало, что русский народ сохранял верность монарху, пусть и убитому уже…
«Что мешало в послепетровские времена вернуться к едва протекшим временам? — задавался вопросом А.И. Герцен. — Всё петербургское устройство висело на нитке. Пьяные и развратные женщины, тупоумные принцы, едва умевшие говорить по-русски, немки и дети садились на престол, сходили с престола, горсть интриганов и кондотьеров заведовала государством.
Одна партия сбрасывает другую, пользуясь тем, что новый порядок не успевал обжиться, но кто бы ни одолевал, до петровских оснований никто не касался, а все принимали их — Меньшиков и Бирон, Миних и сами Долгорукие, хотевшие ограничить императорскую власть не в самом же деле прежней боярской думой. Елизавета и Екатерина льстят православию, льстят народности для того, чтобы захватить трон, но, усевшись на нем, они продолжают его путь. Екатерина II — больше, нежели кто-нибудь».
Тут трудно не согласиться с Александром Ивановичем Герценом…
История тюремного Шлиссельбурга тоже может служить иллюстрацией этой мысли. Превращая старинную русскую крепость в тюрьму, Петр I и его преемники самовластно и самочинно заключают в нее тех, кто мешает или может помешать им лично, но ни сестра императора Петра I Мария Алексеевна, ни царица Евдокия (Елена), ни верховник Д.М. Голицын, ни герцог Бирон, ни несчастный император Иоанн VI Антонович преступниками не являются. Как ни различны причины и поводы, приведшие эти особы в крепость, как ни рознятся их судьбы, но все они — люди одного круга, положением
и родством своим так или иначе связанные с верховной властью. Они точно такие же преступники, как и те, кто отправил их в заточение, и единственная вина их, что они оказались оттеснены от власти.Однако уже при Елизавете Петровне круг узников Шлиссельбурга существенно расширяется.
Это при Елизавете Петровне, в 1745 году, замуровали в Шлиссельбургском каземате «старорусского человека» — старовера Ивана Круглого.
Происходил он из крепостных крестьян Московской губернии, и в Выговской пустыни занимался торговлей хлебом между хлебородным Поволжьем и нуждающимся в хлебе Петербургом [33] .
Хлебная торговля чинила «споможение» братству, и размеры ее были весьма значительными.
33
Очевидно, что после 1762 года, едва взойдет на престол Екатерина II и обяжет крестьян предъявлять увольнительное разрешение от помещиков при записи в купцы, история Ивана Круглого станет невозможной.
На Вытегре раскольниками была выстроена специальная пристань Пигматка. Здесь находилась «келья и анбар болшей», в котором держали хлеб, привезенный из низовых городов через Вытегорский погост.
На Пигматке хлеб перегружали в «новоманерные» суда и везли в Петербург.
Духовные принципы выговской торговли сформулировал еще Андрей Денисов, поучавший, что надобно «купечествовати, а ничего не стяжати, торговати, а прибытков не собирати, много о куплях подвизатися, а сокровища себе не ожидати… на земли торговати, а весь прибыток на небесех стяжати»…
Этой древнерусской моралью руководствовался в своей торговле и Иван Круглый.
Как видно из допросов, торговые дела беглый крепостной мужик вел с большим размахом. Он «выменял» на лен «сукна Анбурского» на тысячу рублей и отвез его из Санкт-Петербурга в Вязники, где сложил в амбар к старообрядцу Ивану Григорьеву. Брат Федор Семенов сукно принял с тем, чтобы продать его в Казани. На вырученные деньги Круглый закупал хлеб в Нижнем Новгороде и вез его на мытный каменный двор на Адмиралтейской стороне.
Идеолог Выговской пустыни Андрей Денисов учил, что богоугодна торговля не для себя, а для братии, и ведение такой торговли является подвигом и одновременно жертвою со стороны того, кто взялся ее вести.
Ивану Круглому суждено было подтвердить истинность этих слов Андрея Денисова. Пытки, которым его подвергли в синодальных арестантских палатах на Васильевском острове, были настолько страшными, что Иван Круглый в приступе малодушной слабости попытался зарезать себя медным крестом.
Попытка самоубийства не удалась, допрос был продолжен и, не имея уже сил терпеть муки, Иван Круглый сделал обстоятельное сообщение о раскольниках Выговской пустыни.
Он даже согласился отстать от выговского учения, но поминать в вечерних и утренних молитвах высочайшую фамилию отказался наотрез, и его отправили на «обуздание» в Тайную канцелярию.
Тут нужно разделить поведение Ивана Круглого в тот момент, когда палачам удалось-таки сломать его, и его поведение после того, когда он осознал, что под пытками сделал «донос» на выговскую братию.
Поэтому-то, вернувшись в арестантские палаты, Иван Круглый заявил, что «пришед в чувство и познав свою совесть, и боясь суда Божьего, вымышленней своим на всех на них сказал напрасно».